Скажи герцогу «да» - Киран Крамер

— Нет, ваша светлость. — Слава богу, она все еще могла сказать ему «нет».

Он коротко рассмеялся, и чары рассеялись.

«Может, он совсем не злой, — думала она, когда он желал остальным дамам спокойной ночи. — Может, просто ведет себя так, как положено герцогу». В конце концов, кто не потеряет терпение, если ему противоречить весь вечер. А командовать — законное право герцога.

Но все же когда его светлость в сопровождении друзей покидал гостиную, она была несказанно рада.

Глава 11

Вид освещенных окон никогда не доставлял Люку удовольствия. Сразу всплывали в памяти те дома, мимо которых ему довелось пройти за эти годы, и люди, которых удалось мельком увидеть. Кто‑то ел или пил за столом… женщина шила… собака свернулась перед камином… играющие дети. Каждое освещенное окно служило напоминанием, что ему в тех домах нет места.

И вот теперь он здесь, в просторной конюшне, с фонарем в окне, ближе, чем когда‑либо, к дому, с тех пор как был вынужден покинуть сиротский приют в возрасте одиннадцати лет, в ожидании гостьи, леди Дженис.

Как странно ощущать себя хозяином. Наверное, правильнее было сказать, что он похож на паука, поджидающего муху, — пусть это сравнение и не слишком приятное.

Так лучше.

Он позволил себе немного потешиться воспоминанием об их встрече на дороге — о том, как поцеловал своевольную молодую леди, крепко прижимая к себе, как обожгло его желание погладить теплую плоть ее бедра… Он едва не обезумел, как от одурманивающего зелья. На один краткий миг он заглянул в ее глаза и вдруг понял, что узнал ее.

Откуда Люк мог знать ее?

Конечно, не мог, но… знал.

Ей не следовало приезжать в Холси‑Хаус, напомнил он себе, но она здесь.

И встреча с ней может стать самой большой его ошибкой в жизни.

Он уселся возле угольной печки и занялся своей последней деревянной поделкой — фигуркой скачущей лошади размером в половину ладони. У него уже собралась целая коллекция вырезанных из дерева животных, которую он хранил в коробке под кроватью. И пусть сейчас в этих игрушках больше не было необходимости: теперь ему не надо думать о куске хлеба, — привычка мастерить осталась.

Дверь отворилась, когда он начал выстругивать голову лошади. В дверном проеме стояла леди Дженис, раскрасневшаяся, с чуть приоткрытыми губами, словно бежала сюда сломя голову.

— Как щенки? — без предисловий выдохнула она и продолжила, не дождавшись ответа: — Герцог будет недоволен, что я посмела его ослушаться и пришла сюда.

Поднявшись со стула, Люк опустил деревянную поделку в холщовый мешок и спокойно ответил:

— Щенки в полном порядке.

Какую‑то часть его существа — самую неразумную, конечно, — охватил нелепый восторг при виде лица девушки.

Дженис затворила за собой дверь.

— А Эсмеральда?

— Измучена, но держится молодцом, как заботливая мамаша.

Дженис нахмурилась:

— Но ведь что‑то случилось? С Оскаром?

— Он благополучно оправился.

— Зачем же тогда… фонарь в окне?

Неожиданно Люк почувствовал неуверенность. Возможно, не следует говорить ей то, что собирался… Она такая милая. Невинная. Добрая. Зачем она ему? Будут и другие женщины: не она первая, не она последняя.

Или он обманывает сам себя?

Так как же поступить — положиться на случай или следовать тщательно разработанному плану?

Пожав плечами, Люк как мог спокойно сказал, хотя вовсе таким себя не чувствовал:

— Я придумал имя щенку.

Ничего он не придумал — это был лишь способ заманить ее сюда.

Лицо ее просияло.

— И как его зовут?

— Скажу, когда мы его увидим. — Он поднял фонарь и жестом предложил ей идти вперед.

Люк уже заходил в конюшню проведать Эсмеральду и посмотреть на щенков, так что знал: девушку порадует веселое семейство.

Леди Дженис бодро шагала впереди, а Люк освещал ей дорогу, пока они не миновали затихшие денники.

Его смущала собственная реакция на эту девушку: это было не просто вожделение, а что‑то еще, настолько захватывающее, что его обычная беспечность изменила ему — впервые, насколько он себя помнил.

Как только они завернули за угол и стал виден освещенный денник в конце ряда, Дженис ускорила шаг, оставив Люка позади. Она двигалась так легко, так стремительно, что он невольно залюбовался. Коса выбилась у нее из‑под шляпки и при каждом шаге подскакивала, ударяясь о спину.

Он с трудом заставил себя отвести взгляд от ее совершенного профиля, пока она возилась с дверцей. Девушка уже присела на корточки возле копошащегося семейства, когда он повесил фонарь на гвоздь в наружном ограждении денника и присоединился к ней.

Она улыбнулась ему, обернувшись через плечо:

— Эсмеральда их кормит. Поздновато, не находите?

Скрестив руки на груди, Люк просто смотрел на нее и молчал. Да она и не ожидала ответа, в бурном восторге от увиденного.

— А когда у них откроются глазки?

— Думаю, через неделю.

Она взяла в руки белого щенка, доставившего всем волнение и хлопоты.

— Так как вы его назвали?

— Тезей. — Люк ляпнул первое, что пришло в голову.

Дженис расхохоталась, прижимая щенка к груди:

— Эта кроха? Шутите?

Отсмеявшись, спросила:

— Значит, вы читали греческие мифы?

— Конечно. Я вообще много читаю, — спокойно объяснил Люк и уселся рядом с ней на сено, упершись ладонями в пол.

Она подняла на него смущенный взгляд:

— Простите, не хотела вас обидеть. Это хорошо, когда грум умеет читать. Мы с мамой и младшей сестрой тоже обучаем наших конюхов.

Он ничего не ответил, и она снова переключила внимание на извивающегося белого щенка. Люк просто наблюдал за ней и крошечным пушистым существом, и это зрелище ему очень нравилось.

— И все же, почему Тезей? Он вовсе не похож на героя, которому предначертано судьбой кого‑то спасать. Он такой маленький и забавный.

— Трудно знать наперед: может, и у собак есть свой Минотавр, — сказал Люк.

Дженис украдкой взглянула на него:

— Вы склонны в это верить, да?

— Просто считаю, что хорошая собака должна быть всегда начеку.

— Ну что ж, пусть будет Тезей. — Дженис положила щенка под бок Эсмеральде. — Он уже герой, хотя бы потому, что выжил — благодаря вам, конечно.

И снова Люк промолчал, выбирая удобный момент, чтобы сообщить ей наконец то, ради чего все и задумано. Ему ужасно не хотелось портить ей настроение, но он старался уверить себя, что медлит вовсе не потому, что рядом с этой девушкой что‑то темное и тягостное в его душе тает, исчезает без следа. И он чувствует себя…