Операция «Миф» - Лев Безыменский

Так или иначе, толстый том — во фронтовом варианте 160 страниц текста, 29 фотографий — пошел в Москву, причем не шифровкой, а фельдпочтой. Секретариат НКВД зарегистрировал его 5 июня, Берия прочитал его 7 июня и наложил красным карандашом резолюцию [74] : «Послать т.т. Сталину и Молотову. Л.Берия. 7.VI.45».

Я говорил о мистике: резолюция наложена 7 июня, а к Сталину и Молотову (за подписью того же Берия) толстый том приходит лишь 16 июня, хотя с Лубянки до Кремля фельдъегерю ехать 15 минут! Еще загадка: на 1-м экземпляре докладной Серова стоит напечатанный на машинке текст: «Копия актов направлена т. Сталину при номере 702(б) 31 мая 1945 года». Ошибка секретариата? Едва ли.

Таким образом, архив Политбюро после первых донесений Жукова и Кузнецова (1 — 15 мая) регистрирует первыйдокумент НКВД — указанное письмо Берия №702(6) с приложением тома документов от 16 июня [75] . Теперь Сталин должен был все сам рассудить.

О том, какая запутанная интрига велась, можно судить по следующему «сигналу». Кроме дела в архиве Политбюро было дело и в личном архиве Сталина, в котором, оказывается, среди служебных документов НКВД по внутренним делам Лубянки был… доклад Вадиса от 27 мая. Его копия была направлена тем же Берия на имя Сталина, Молотова и начальника Генштаба Красной Армии Антонова. Без всякого сопроводительного письма: мол, пусть товарищ Сталин знает и без Серова о том, что происходит в Берлине. На документе стоит цветная «галочка».

Ветераны «СМЕРШ» рассказывали со слов своего начальника, что все документы из Берлина Сталину докладывал Абакумов, Сталин молчал, своего мнения не высказал и распорядился отправить все дело в архив. Правда, на сталинском экземпляре документа от 16 июня никаких пометок нет, лишь Молотов на своем экземпляре написал: «Сохр. М.» (т.е. сохранить) [76].

Есть и другое, устное, свидетельство. В начале июня в Москву был вызван главный участник берлинских розысков полковник Горбушин. Он готовился к подробному докладу высшему начальству. Но до этого дело не дошло. Его вызвал генерал Абакумов и неожиданно изложил следующий приказ Сталина:

— Будем молчать. Вдруг появится двойник Гитлера, который будет претендовать на руководство нацистами. Тогда-то и будет у нас возможность его разоблачить…

Горбушин, с которым я беседовал в его ленинградской квартире в январе 1968 года, не скрывал, что был крайне удивлен и разочарован реакцией Сталина на всю колоссальную работу, которую пришлось проделать. Абакумов пытался успокоить Горбушина:

— Товарищ Сталин сказал, что надо помнить о капиталистическом окружении. Надо поддерживать у наших людей бдительность…

Может быть, кадрового чекиста Горбушина могло устроить подобное, весьма традиционное объяснение. Но получить такое вместо наград…

Доклад, присланный Сталину 16 июня за номером 702(б), был очень обширен, и трудно предположить, что Сталин стал его читать целиком. Лишь на сопроводительном письме слева краткий и мало что говорящий текст отчеркнут карандашом (возможно, Поскребышевым). На более чем двухстах страницах (вариант Вадиса был перепечатан и стал длиннее) нет ни одной пометки. В докладе четыре части [77] :

— акты опознания (их 11);

— акты судебно-медицинского исследования (их 13);

— акты судебно-медицинской экспертизы (это химические анализы «материалов» по актам детей Геббельса, двух собак);

— свидетельские показания (11 допросов).

Практически этот составленный и перепечатанный в Москве толстый том представляет собой подборку документов, которые Мирошниченко отправил Вадису, а тот — в Москву. Подлинники только перепечатаны начисто, с большими интервалами для удобства чтения. Никаких выводов, заключений. Никаких обобщений; нет суммированного изложения хода поисков; не оговорены некоторые расхождения актов и показаний. Сугубая документальность! Акт по Гитлеру (№12) сохранил неопределенность («предположительно труп Адольфа Гитлера»), хотя и содержит ссылку на суждения Хойзерман и Эхтмана. Хотел ли Сталин во всем разобраться? Ему это было ненадобно.

Как Сталин обманул Жукова

Полагаю, что Сталин слишком уважал своего заместителя, чтобы изложить ему дешевую пропагандистскую версию, которую преподнес Абакумову для «успокоения» нижних чинов типа Горбушина. Для Горбушина это был неприятный, но приказ, который он как тренированный чекист мог лишь принять к исполнению. С Жуковым Сталин поступил иначе: он его обманул. Все следствие в Берлине велось втайне от Жукова — в нарушение всех правил и логики. Но что Сталину было до правил?

Много лет спустя, в сентябре 1968 года, произошел любопытнейший разговор между Жуковым — уже опальным маршалом — и писательницей Еленой Ржевской, которая весной 1945 года, как уже говорилось, была переводчицей в 3-й ударной армии и принимала активное участие в поисках полковника Горбушина. В запутанном и засекреченном деле, о котором ведется речь, Елена Моисеевна Ржевская, человек удивительной женской и душевной красоты, выступила в роли первооткрывателя правды. Волею нашего бурного времени студентка легендарного московского Института философии, литературы и истории стала военным переводчиком, прошла по дорогам войны от Ржева (отсюда ее литературный псевдоним) до Берлина. Здесь ее ум и интеллигентность принесли много пользы. Я часто задумываюсь над тем, как менялась Советская Армия в годы войны. В грозный час в ее ряды пришли самые разные люди. Это была не сумма военнообязанных, а замечательный сплав мужества, умения, знаний и интеллекта…

Елена Ржевская сыграла большую роль в берлинском поиске, ей принадлежит и честь первого откровенного слова о нем. Когда еще молчали связанные служебным долгом контрразведчики, а Главлит строго следил за соблюдением сего долга, Ржевская в мемуарной форме (здесь Главлит не усмотрел греха) на страницах литературного журнала «Знамя» опубликовала свои воспоминания. Затем она стала готовить книгу для московского издательства АПН. Надо же было случиться, что в этом же издательстве готовились мемуары маршала Жукова. Издательские работники ознакомили маршала с рукописью Ржевской, и тот пришел в крайнее удивление: изложенное выглядело очень убедительно, но он, Жуков, о нем… ничего не знал. Тогда маршал пригласил Елену Ржевскую к себе на дачу для беседы — и здесь я воспроизведу текст моей давней знакомой и соученицы, описавшей встречу с великим полководцем [78].

«Жуков сказал, что прочитал мою книгу. В ней я рассказала о том, как в дни падения Берлина нашими воинами был обнаружен покончивший с собой Гитлер и проведено расследование обстоятельств его самоубийства и опознание его. Я принимала в этом участие как военный переводчик…

Мы поговорили о берлинских событиях, об имперской канцелярии, бегло коснулись других общих для нас тем и воспоминаний. Расспросил он меня о моей службе в армии.

— Я тоже пишу. Дошел до Берлина сейчас. Вот и захотелось с вами повидаться.

Устанавливался доверительный тон, и понемногу разговор приближался к главному.

(Мне не приходится по памяти реставрировать подробности этой встречи, они записаны мной тогда же. И также все, что привожу из сказанного тогда Жуковым.)

Маршал Жуков сказал:

— Я не знал, что Гитлер был обнаружен. Но вот я прочитал об этом у вас и поверил. Хотя ссылок на архивы и нет, как принято делать. Но я верю вам, вашей писательской совести. Я пишу воспоминания, — повторил он. — И сейчас как раз дошел в них до Берлина. И вот я должен решить, как мне об этом писать. — Он говорил неторопливо, однотонно, раздумчиво. — Я этого не знал. Если я об этом так и напишу, что не знал, это будет воспринято так, что Гитлер найден не был. Но в политическом отношении это будет неправильно. Это будет на руку нацистам.

Помолчав, он сказал:

— Как это могло случиться, что я этого не знал?

Он хотел это уяснить с моей помощью. Это был его главный вопрос ко мне. Мне бы следовало предвидеть, что такой вопрос возникнет. Но по дороге к маршалу Жукову я почему-то не думала об этом.

В самом деле, как это могло случиться, что командующий войсками, штурмовавшими Берлин, не знал, что его воины, овладев имперской канцелярией, в подземелье которой находился Гитлер с остатками своего штаба, нашли Гитлера, покончившего с собой? Такой важный и престижный факт для полководца, приведшего свои войска в Берлин.

Он вправе был спросить и так: как смели не доложить ему об этом? Было с чего впасть не то что в недоумение, а в самый яростный гнев, если б знать, кому адресовать его, и если б многое другое в предшествующие нашей встрече годы не было бы его гневу ближе и существеннее. И он всего лишь спросил: как могло так случиться?

Я знала, что все, связанное с обнаружением и опознанием трупа Гитлера в те майские дни, держалось в строгом секрете и докладывалось прямо Сталину — по его распоряжению, — минуя командование фронтом, то есть маршала Жукова. Почему было так, это мог бы разъяснить только