Электрическая Вселенная. Невероятная, но подлинная история электричества - Дэвид Боданис

Сомнительно, чтобы во всех войсках союзников, сражавшихся во Второй мировой войне, нашелся человек более неприятный, чем Харрис. Он мог быть добрым со своей ближайшей родней, однако друзей у него насчитывалось мало, а какие-либо хобби отсутствовали. Он не прочитал в жизни ни единой книги и никогда не слушал музыку. У него имелась лишь одна великая страсть, а именно — ненависть. И направлена она была не против Германии. Судя по его действиям, направлена она была против производственных рабочих.

Харрис был крайним реакционером. Подобно многим хорошо обеспеченным людям своего времени, он часто выражал острую неприязнь к рабочему классу Британии — и к его немецкому аналогу тоже. Сочинения многих, даже мягких на первый взгляд интеллектуалов той поры становились, когда дело доходило до этой темы, попросту непристойными — собственно говоря, они обретали сходство с проявлениями той расовой ненависти, какую испытывали друг к другу воевавшие за господство на Тихом океане американцы и японцы. Американское военное руководство эта ненависть толкнула на полное уничтожение целых японских городов, и никаких угрызений совести оно после этого не испытывало; Харриса же его взгляды привели к холодному и безжалостному отношению к любым рабочим или их детям, какие окажутся на земле под его бомбардировщиками.

Многие знавшие о его планах офицеры были ими напуганы. Соединенные Штаты, к примеру, бомбили вражеские заводы, железные дороги и доки. При этом нередко совершались серьезные ошибки и гибло гражданское население. Однако в Европе это не было задачей всей кампании, да и американских офицеров, постоянно наносивших удары мимо целей, отстраняли от выполнения заданий. К тому же Королевскому военно-морскому флоту требовалось как можно больше бомбардировщиков, которые можно было использовать для бомбежек судостроительных заводов, а по возможности — подводных лодок и надводных кораблей противника.

Харрис смотрел на это иначе. Вражеские заводы могли быть его якобы основными мишенями, однако он считал, что пытаться точно попадать бомбами в заводы или строительно-монтажные площадки значит зря тратить время. Не хотел он и того, чтобы его самолеты бесцельно кружили над морем, отыскивая вражеские подводные лодки. Это разбазаривание сил, и ничто иное. Харрис старался не допускать такового, а когда оно все же происходило, относился к этому с неодобрением. Убивать людей ему хотелось ничуть не меньше, чем уничтожать строения и оборудование. Огромные запасы взрывчатых и зажигательных средств, накопленные ВВС, следует обрушить на головы рабочих, на дома, в которых они живут. По его мнению, именно в этом и состоял наиболее эффективный способ уничтожения сил врага. В том же месяце, в котором состоялся брюневальский рейд, командование бомбардировочной авиации спустило вниз Директиву-22, в которой говорилось, что при всех воздушных налетах «целями бомбометания являются районы застройки, а не, к примеру, судоремонтные или самолетостроительные заводы… Это должно быть понято с полной ясностью».

Любые возражения, исходили ль они от офицеров или гражданских экспертов, отметались. И теперь брюневальские данные снабдили Харриса аргументами, позволявшими перенести его усилия на самый высокий уровень. Он может использовать сечку для отключения радаров, защищающих тот или иной город. А когда такой город окажется беззащитным, он, Харрис, сделает то, чего ему всегда хотелось: попробует, быть может, разрушить и фабрики, но, главное, уничтожит всех, кто в этом городе живет.

Уотсон Уатт пребывал в отчаянии. Он придумал радар вовсе не для этого, однако теперь, обратившись в мелкую сошку, мог, несмотря на изливаемые им потоки отчаянных слов и докладных записок, лишь наблюдать за тем, как замечательное оборонительное оружие, которое он помог создать, полностью выходит из-под его контроля. Он даже попробовал призвать на помощь Генри Тизарда, человека, возглавлявшего комитет, который создал британскую радарную систему, сыгравшую столь важную роль в «Битве за Британию» 1940 года. Тизард тоже не переносил Харриса и начал теперь сколачивать альянс, который в обычные времена вполне мог остановить его. Однако любая информация должна была проходить через человека, которого Тизард в 1936 году унизил в радарном комитете, — через Линдемана, докладывавшего непосредственно премьер-министру. И Линдеман с превеликим удовольствием позаботился о том, чтобы никакие предложения Тизарда правительством всерьез не рассматривались.

В начале 1943-го Уотсон Уатт и Тизард поняли, что они проиграли. Незадолго до того Харрис организовал в штаб-квартире командования бомбардировочной авиации, находившейся в Бакингемшире, совещание на тему «Этика бомбардировок». После нескольких выступлений служивший в этой авиации капеллан Джон Коллинс встал и сказал, что, по его впечатлению, речь здесь идет совсем о другом — о бомбардировке этики, однако его строго одернули, а выступить в его поддержку никто не решился.

Вопрос о том, какой город мог бы выбрать Харрис для демонстрации своей силы, практически не стоял. Гамбург представлял собой огромный промышленный центр с множеством поставленных вплотную один к другому домов, в которых жили рабочие. Кроме того, он располагался на берегу Северного моря и разделялся надвое Эльбой. Там, где море встречается с сушей, ориентироваться оказывается особенно легко (поскольку, как мы еще увидим, вода и суша реагируют на волны радара совершенно по-разному).

Харрис отдал приказы, которыми должны были руководствоваться, войдя в воздушное пространство над городом, штурманы Королевских ВВС. К югу от Эльбы стояли заводы и знаменитые верфи подводных лодок: «Блом и Фосс», «Стюлкен» и Товальдтсверке». Это и были цели, уничтожения которых желали и Тизард, и военно-морской флот. Однако пилоты Харриса получили недвусмысленный приказ оставить их в покое и не выходить за пределы северной части города. Здесь военных заводов не имелось, зато имелись ряды и ряды кварталов шестиэтажных жилых домов, некое подобие старого лондонского Ист-Энда или нью-йоркского Нижнего Ист-Сайда. Некоторые из живших в этих домах мужчин работали на заводах, однако большинство здешних обитателей составляли старики, женщины и — поскольку эвакуация в сельскую местность была лишь частичной — дети, очень много детей.

К весне этого года брюневальские данные были уже изучены, и потому на многих самолетах появились маленькие, направленные на землю радары; к началу лета Харрисон одержал победу в последних спорах по поводу сечки. Теперь оставалось лишь ждать идеальных погодных условий. Июли в Гамбурге теплые, температура воздуха держится в районе тридцати градусов. Влажность в течение нескольких дней остается необычайно низкой. Харрис внимательно следил за метеорологическими сводками.

Было произведено несколько серьезных предварительных рейдов, однако основные силы Королевских ВВС поднялись в воздух лишь вечером 27 июля. В это время по паркам и улицам Гамбурга еще прогуливались парочки. Британским самолетам предстояло появиться над ними только через час.

В одиннадцать вечера они еще летели над Северным морем, оставаясь пока незамеченными. Посланные из Англии волны радиовещания заставляли крывшиеся в наушниках летчиков электроны колебаться, создавая отчетливый звук. В направленных на землю радарах другие электроны, проносясь по своим медным каналам, создавали компактные радиоволны, уходившие вниз. Свободных электронов, необходимых для создания ответной реакции, в воде относительно мало, поэтому экраны осциллоскопов оставались черными, показывая штурманам, что они все еще находятся над холодным Северным морем.

Но затем, примерно час спустя, излучаемые набортными радарами незримые волны начали натыкаться на что-то совсем иное. В металлических постройках — сараях, заборах — свободных электронов более чем достаточно; в листве деревьев, кирпичных домах и мощеных дорогах их меньше, однако и они способны создавать ответные сигналы. В трех километрах над поверхностью земли ожили экраны осциллоскопов. Штурманы летевших первыми «пасфайндеров» поняли, что они пересекли береговую линию, и слегка откорректировали курс, добившись большей его точности. За ними последовало более семисот бомбардировщиков.

Экипажи этих бомбардировщиков начали сбрасывать с бортов большие пачки смахивающей на конфетти сечки, налетавший на большой скорости воздух раздувал их, разделяя на тысячи алюминиевых полосок. Невидимые волны, которые посылались вверх «Вюрцбургами» и другими радарными установками, ударяли в свободные электроны порхавших по воздуху полосок алюминиевой фольги. Свободные электроны алюминия, в которые безостановочно били снизу эти волны, начали совершать колебательное движение, обратившись в миниатюрные передатчики. Человеческому глазу небо еще казалось непроглядно черным, но на экранах наземных радарных установок оно, когда эти передатчики заработали, засверкало. Миллионы идентичных сигналов ринулись вниз.