Лис. Сказания Приграничья (СИ) - Дмитрий Кузьмин

Огонь. Лучший друг человека и самый опасный его враг. Огонь в физическом смысле — согревающие или сжигающий. Огонь в духовном смысле. Пламя ярости может навлечь беду, заставив потерять самообладание, а может спасти жизнь, подавив страх. Кочевники Приграничья постигли эту банальную истину, недоступную многим воинам.

Летящий во главе пятерки кочевник, лица которого было не разглядеть во тьме и дыме, протянул руку раскрытой ладонью в сторону деревни. Блеснула, ослепляя, молния. Я успел зажмуриться, услышал рядом стон. Открыл глаза — Кэттон, свалившись на землю, растирал глаза.

Из ладони кочевника на деревню рухнул огненный смерч. Словно из огромного шланга, шаман поливал Маринэ огненным потоком. Запахло смертью. Аромат сжигающего все на своем пути огня — паленая кожа, плавящееся железо, горелое дерево.

— Все по укрытиям! — раздался в деревне голос Сеттерика. «Медведь» пронесся мимо, сбив двух замешкавшихся рабов.

Я подхватил Кэттона, потащил к шахтам. Туда, где под железным навесом перед входом в подземелье сгрудились Сеттерик и приближенные к нему воины. Еще в армии я уяснил для себя — в случае опасности держись поближе к офицерам, так больше шансов спасти свою шкуру.

— Где паладины, черт возьми?! — вопил Сеттерик, обращаясь к столпившимся рыцарям. Те выглядели растерянными — переступали с ноги на ногу, придерживали ставшие бесполезными мечи.

— Разведчики отправились в ближайший лагерь, надеемся, что сможем их поторопить, — пробасил здоровяк, со злостью наблюдавший, как огонь сжирает недавно выстроенные деревянные домишки и шатры. Он гладил рукоять огромного двуручного меча, словно успокаивая оружие.

— Нужно выбираться наружу, пытаться разбить их, — пробурчал воин постарше, с закрученными усами на смуглом лице.

— Лучники пытаются сбить кочевников, но они слишком далеко, — выдохнул подбежавший офицер. Скользнув по нам с Кэттоном презрительным взглядом, он согнулся, оперся ладонями о колени.

— Ничего, надолго их не хватит, — промолвил задумчиво Сеттерик, наблюдая за сеявшими огонь кочевниками. Ольстерр оказался прав — если сначала шаманы щедро поливали деревушку пламенем, то сейчас ограничивались шарами, которые падали, словно бомбы, на оставшиеся нетронутыми огнем домишки. — Август обещал прислать войско, значит, пришлет.

— Откуда у дикарей магия? — пробасил воин, смахивающий на варвара.

— Вандер мог договориться с Орденом. Или пойти на сделку с монахами, — отмахнулся от офицера Сеттерик. — Узнаем позже, главное, взять шамана или самого Вандера. Когда появятся паладины, следите, чтобы хоть кто-то из них остался в живых.

Огненный дождь, обрушившийся на деревню, закончился. Шаманы кочевников, все еще парящие над Маринэ, словно экономили заряды. В ответ на залпы пристрелявшихся лучников летели по одному-два шара вместо начальной бомбардировки.

— Вот и закончилась их хваленая магия. Шаманы сдулись! Готовьте пехоту! — завопил Ольстерр, тряся мечом над головой. Офицеры шумно загудели, бросились из укрытия. Воинам не нравилось сидеть в безопасности, когда рядом шла битва.

Мимо пробежал один из надсмотрщиков, щелкнул опаленным и сократившимся почти на метр кнутом:

— А вы что здесь? Быстро за водой, тушить! — рявкнул он и ринулся прочь. Я посмотрел на Кэттона, который тихо прятался за моей спиной. Вздрогнул от вида товарища. У приятеля оказалось обожжено лицо — на щеках кожа свисала лохмотьями, справа челюсть покрыл ряд волдырей.

— Я держусь, не обращай внимания! Надо выбираться отсюда, — пробормотал Кэттон, заметив мой взгляд и бросился исполнять приказ стражника. Я покачал головой и последовал примеру товарища. Если кочевники ворвутся в Маринэ, шансов на выживание не будет.

Рабы метались по деревне, стараясь потушить ключевые здания и шатры. Кузня и арсенал пострадали больше всего. Кочевники знали, куда бить. На земле лежали тела стражников вперемешку с рабами — большинство мертвые. Воины рыскали по деревне в поисках раненых соратников.

Впереди показался холм из человеческих тел. Похоже, здесь была сосредоточена первая группа солдат, не ожидавших нападения с воздуха. Из мычащей от боли горы надзиратели вытаскивали стражников, отпихивая ногами молящих о помощи рабов. Один из надзирателей пнул в челюсть знакомого крестьянина — парень стоял в шахтах на цепи после Кэттона. Голова раба дернулась, откинулась назад. Он ударился затылком о шлем мертвого стражника. Надзиратель, добавив уже лежащему без сознания рабу удар под дых, схватился за раненого солдата, начал тянуть, стараясь вытащить его из-под груды тел погибших рабов.

— Твари, — выдохнул я, стараясь сдерживать злость. Понятно, что мы для стражников нелюди, но не настолько же! В этот момент мой приятель, до этого сгорбленно бредущий впереди, выпрямился и бросился к трупам.

— Черт, Кэттон! — завопил я, пытаясь схватить товарища, но руки лишь мазнули по пропитанной потом и грязью робе.

Кэттон налетел на стражника плечом, толкнул в грудь. Тот, не ожидавший удара, попятился назад, споткнулся о раненого товарища и рухнул в кучу тел. Ругаясь, он пытался вскочить, но руки и ноги натыкались на мягкие тела в скольких доспехах или окровавленных робах.

— Сволочи! — завопил Кэттона и пнул стражника ногой. Удар пришелся в живот, надзиратель нелепо взмахнул руками и засуетился, пытаясь вдохнуть воздух. Рот у него открылся, словно у рыбы, выброшенной на берег.

— Стоять! — раздался неподалеку голос. Знакомый бас. Я обернулся — Сеттерик Ольстерр, увидев нападение на надзирателя, двигался к Кэттону, держа наготове оголенный меч. Успеет раньше.

— Нет! — завопил я, но наткнулся на спешащих к куче стражников. Один из них схватил меня, обхватив сзади, за плечи, прижав руки к бокам. Я рванул назад, ударив солдата затылком по подбородку. В голове поплыло. Я почувствовал, как хватка ослабла, но оглушенный воин продолжал держать руки в замке.

Размахнувшись, я опустил ногу в стоптанных ботинках ему на пальцы. Ударил локтем назад, не глядя. Развернулся, исполнил хук правой. Минус один. Из губы противника брызнула кровь. Стражник закачался, осел. Я рванул к Кэттону, но не успел.

Оставалось только смотреть, как Сеттерик заносит меч над увлеченно пинающим надзирателя Кэттоном. Друг, похоже, впал в истерику. Зажиточный крестьянин, превратившийся в раба, вымещал всю боль, полученную от Ольстерров, на надзирателе.

Я понимал Кэттона. Тот мстил за свой дом. За дочь и жену, которые стали не больше, чем служанками и податливым мясом для солдат Ольстерров. Мстил за себя, ослабшего, беспомощного. Мстил за свою слабость и за понимание, что не смог защитить семью.