Брат номер один: Политическая биография Пол Пота - Дэвид Чэндлер

Кроме того, присвоение партии нового названия позволило Салот Сару восстановить свой контроль, который мог ослабеть за время его поездок, и сплотить рассредоточенные, спорившие друг с другом партийные группировки. Чтобы заручиться поддержкой, Сар сообщил другим членам партии, что он рассказал о них китайцам и те одобрили их. Так или иначе, это было самое знаменательное мероприятие, проведенное им после почти годичного перерыва.

Более важным, чем изменение названия партии, был переезд в Ратанакири. Вероятно, этот шаг был вызван желанием укрыться от воздушных бомбардировок американцев и уберечь Базу 100 от вторжения южновьетнамских и американских войск. На самом же деле несколько партийных лидеров было переброшено из сельских районов Камбоджи, населенных крестьянами-буддистами, в малонаселенный мир племенных меньшинств, говоривших на разных диалектах и занимавшихся подсечно-огневым земледелием.

Следующие четыре года Иенг Сари и другие высокопоставленные члены партии жили и работали среди этих людей. По мере того, как на их землю проникали дороги, каучуковые плантации, поселенцы и лесники, враждебность жителей Ратанакири, Кратьэх и Мондолькири по отношению к правительству в Пномпене росла. «Они ненавидели всех кхмеров», — вспоминал впоследствии один из членов партии. Годы, проведенные Саром и Сари в этом регионе, напоминали время, которое Хо Ши Мин провел среди национального меньшинства на северо-западе Вьетнама в период Второй мировой войны, и время, проведенное Мао Цзэдуном в Янанев 1937–1945 годах. Эта передышка дала камбоджийским коммунистам время подумать о будущем. На бумаге они могли разделить страну на пронумерованные административные секторы (домбон) и вдобавок придумать цифровые коды для административных и военных подразделений, которые появятся в начале 1970-х годов и будут существовать в период Демократической Кампучии. Пока шло время, коммунисты привлекли в партию несколько сот представителей племен. «Одна из их сильных сторон», как заметил Сьет Чхае, состояла в том, «что они верили в Революционную организацию» — под таким названием партию знали те, кто не являлись ее членами. Возможно, это решение местных жителей объяснялось тем, что в их глазах атаки партии на правительство имели смысл, а вожди коммунистов показались им искренними и приятными людьми. В 1968–1970-х годах северо-восток был местом сосредоточения коммунистического сопротивления.

В свете учения марксизма племена имели идеологическое значение. Не зная денег, рынка и государства, они жили по законам солидарности и взаимопомощи. По мнению камбоджийских коммунистов, племена джарай, тапуон и брао — если перечислить лишь три из них — жили в условиях «примитивного коммунизма», который в марксовой схеме исторического развития, впоследствии одобренной Сталиным, предшествовал рабовладельческому и феодальному строю. Племенные жители были «благородными дикарями», не испорченными социальной дифференциацией или деньгами. Кроме того, в представлении маоизма, они были «бедными и пустыми» вместилищами коммунистического учения. Это сочетание сделало племенных жителей помощниками городских интеллигентов, стоявших у истоков коммунистического движения. Многие из «дикарей» впоследствии стали верными телохранителями, курьерами и членами партии.[125]

Лидеры красных кхмеров извлекли еще одну пользу из своего пребывания в лесах Ратанакири. Осознанно или нет, Салот Сар, Иенг Сари и другие члены партии подстраивались под героические стереотипы индуистской и буддийской мифологии, глубоко укоренившиеся в душах камбоджийцев. Согласно этим представлениям, бандиты, изгнанные принцы и религиозные аскеты, живя в лесных чащах, набирались сокровенной мудрости, добродетелей и овладевали боевыми искусствами. И все это делалось лишь для того, чтобы затем стать на вид неуязвимыми предводителями. Коммунисты, конечно, знали об этой мифологии, однако невозможно сказать, какое влияние она оказала на их поведение. Для многих камбоджийцев леса таили в себе всевозможные опасности и страшную духовную силу. Люди, жившие в лесах (прей; это слово также означает «дикий»), считались обладателями смертоносных магических способностей. Придя к власти, красные кхмеры воспользовались этими мифами.[126]

В начале 1967 года жесткая правительственная политика разожгла крестьянское восстание на западе Баттамбанга, вблизи деревни Самлаут. Неприятности начались еще в 1965–1966 годах, когда крестьяне тайно продали, по меньшей мере, четверть излишков риса Северному Вьетнаму и силам ФНО, стоявшим вдоль границы. Иначе говоря, правительству для отправки на экспорт оставалось лишь три четверти. Поскольку экспортные пошлины были традиционным источником доходов, Сианук был вынужден что-то предпринять, дабы избежать подобных потерь в будущем. Он начал отправлять в сельские районы «команды действия» с военным эскортом для закупки необработанного риса по ценам ниже тех, которые предлагали вьетнамцы.

В начале 1967 года, пока принц находился за границей, премьер-министр Лон Нол решил сосредоточить усилия по сбору экспортного риса в Баттамбанге, где всегда были самые высокие урожаи. Его «команды действия» оказались на редкость неутомимыми и жестокими, и вскоре между агентами правительства и крестьянами начались столкновения. В некоторых случаях сопротивление поощрялось местными коммунистами. Красные кхмеры распространяли листовки с нападками на Сангкум и обвиняли Лон Нола и Сианука в том, что они «продались Соединенным Штатам». В тех районах провинции, которые в 1950-х стали оплотом воевавших с французами партизан, враждебность по отношению к Лон Нолу, губернатору Баттамбанга в то время, имела глубокие корни. Недовольство на местах усиливало негативное отношение к Пномпеню. Обостряли напряжение и правительственные «команды действия», разыскивавшие «коммунистов» и избивавшие их.[127]

В начале апреля 1967 года свыше двухсот местных жителей, некоторые с антиамериканскими знаменами в руках, напали на посты камбоджийской армии около Самлаута. Лидеры коммунистической партии, находившиеся на далеком северо-востоке, не знали о готовящемся нападении, однако здешние радикалы, возмущенные действиями правительства, несомненно, подстрекали людей к бунту. Крестьяне убили двоих солдат и бежали, похитив несколько ружей. За несколько дней восстание охватило соседние деревни. Ответ армии не заставил себя ждать. Сотни подозреваемых в ходе облавы были пойманы, избиты и допрошены. Многие же оставили свои дома и укрылись в лесах, когда армейские подразделения врывались в деревни в поисках жертв, козлов отпущения и добычи.

Вернувшись из-за границы, Сианук одобрил репрессивную тактику Лон Нола и набросился на «левых», открыто действовавших в Пномпене. Сианук ошибочно считал их идейными вдохновителями восстания. Есть некоторые свидетельства, указывающие на то, что такие личности, как Кхьё Самфан, Ху Ним и Хоу Йоун, подбивали студентов в северо-западных районах страны на демонстрацию против военного «угнетения», однако члены партии, работавшие подпольно были лучше информированы. Нет доказательств того, что «левые» интеллигенты организовали крестьян в Баттамбанге. Сианук, раньше благоволивший к этим трем людям, теперь угрожал им арестом. В течение месяца Йоун и Самфан покинули столицу. Их поклонники, особенно в студенческих кругах, предполагали, что они были убиты (когда позднее в том же году к ним присоединился Ху Ним, их стали называть «Тремя призраками»). Студенты ожесточились по отношению к принцу. Компартия поддерживала идею мученической гибели своих соратников, на самом деле пряча их вплоть до свержения Сианука.[128]

С Самлаутом разбирались несколько месяцев. Особенно ожесточенные бои шли возле горы Вайчап, бывшего укрытия партизан, куда, спасаясь от преследований Лон Нола, стеклись радикалы. В лесах восставших преследовали сотни местных жителей, из которых сформировали отряды милиции, раздали палки и топоры и велели «охотиться на красных». За несколько отрезанных голов, доставленных властям, выдавались награды. В этой травле погибло больше тысячи человек. Многие из тех, кому удалось выжить, озлобились на всю оставшуюся жизнь. Насилие продолжало вспыхивать в регионе до конца года, хотя Сианук объявил, что восстание «закончилось» в июле. Убийства напоминали резню в Индонезии (разве что размах был куда меньше) тем, что послужили поводом разделаться с «коммунистами» и остались безнаказанными.

Самлаутское восстание показало Сиануку, что камбоджийских крестьян, этих, казалось бы, добрых и верных детей, можно было вынудить на мятеж тиранической политикой и радикальной пропагандой. Поскольку принц предполагал, что камбоджийские коммунисты были марионетками Вьетнама, он решил, что восстание прошло при поддержке вьетнамцев. Противники Сианука из пномпеньской элиты рассматривали эти беспорядки как доказательство его беспомощности перед лицом реальной коммунистической угрозы. Руководство коммунистов, разбросанное по разным районам и скрывавшееся в Пномпене, на востоке и где-то еще, оценило Самлаутское восстание по-своему.[129]