Время крови - Андрей Ветер

Очаг сильно дымил, и дым, клубясь и кривляясь, поднимался вверх и скапливался плотной массой под сводами шатра, почти скрывал от глаз шесты, составлявшие каркас конической части жилища. Из густого дыма выплывала медвежья шкура, свисавшая с горизонтальной перекладины, словно контуры неведомого зверя, протянувшего когтистые лапы вниз. Эта чёрная шкура всколыхнула в Маше беспокойство.

Яранга была поделена на две половины меховым пологом, и вот из задней половины жилища вышла вторая женщина, тоже молодая и тоже полуголая. Но она выглядела гораздо приятнее, чем Утылыт. У неё было округлое лицо, небольшой нос, в меру пухлые губы. Гладко расчёсанные чёрные волосы стекали по спине до поясницы.

Надетый на неё комбинезон был спущен до пояса и висел на бёдрах рыхлой коричневой массой. В руках она несла небольшую ступку и перетирала там что-то пестиком.

– Это тоже шаманка? – спросила Маша.

– Нет, это жена Утылыт, – ответил Михей.

– Жена? То есть как жена? – Маша оторопела, ей вдруг сделалось нестерпимо жарко.

– Жена. Готовь еда, спи рядом, обнимай…

– Боже! Михей, я ничего не понимаю, растолкуй мне…

– Однако моя уходи. – Михей оборвал Машу на полуслове и быстро вышел.

Маша повернулась было за ним, но тяжёлый звук бубна заставил её замереть. Медленно обернувшись, она посмотрела на шаманку. Чукчанка глядела на неё исподлобья, сверкая глазами. Вторая женщина села рядом, делая вид, что её не интересовало происходившее в доме, но в действительности то и дело бросала украдкой на Машу быстрые взгляды.

В яранге было жарко, и Маша сняла полушубок, аккуратно положив его возле себя. Утылыт жестами велела ей сесть, указав перед собой и что-то сказав по-чукотски. Голос её звучал глухо, словно доносился из глубины живота. Длинноволосая женщина, которую Михей назвал женой шаманки, сходила к очагу и вернулась с котелком, в котором булькала похлёбка.

– Я не хочу кушать, – отказалась Маша.

Утылыт удивлённо посмотрела на неё и ответила что-то на своём языке.

– Я не понимаю, я ничего не понимаю, – покачала головой Маша. – Надо позвать Михея, он поможет нам разговаривать.

Утылыт вдруг улыбнулась. Лицо её сделалось сразу каким-то измученным, старческим, безобразным. В следующую секунду она засмеялась, опустив голову, и принялась трепать себя по коротким волосам. Маша с недоумением следила за ней, иногда переводя взгляд на длинноволосую дикарку, но та сидела спокойно, словно ничего особенного не происходило.

– Я ничего не понимаю, – вновь сказала Маша, стараясь говорить так, чтобы голос её звучал мягко, почти вкрадчиво. – Если я чем-то порадовала вас, то мне очень приятно. Но если вы смеётесь надо мной, то я не понимаю, что вызвало у вас смех…

Вдруг длинноволосая женщина поднялась и что-то громко крикнула. Её босые ноги топнули по разложенным шкурам, выражая явное раздражение. Выпрямившись, дикарка выставила вперёд голые груди, шлёпнула себя по животу и поставила руки на бёдра, всей своей позой воплощая негодование ревнивой жены.

Утылыт оборвала свой смех и подняла глаза на жену. Её лицо вновь преобразилось, оно как бы приобрело черты волка, вытянулось, оскалилось. Маша содрогнулась, словно увидела перед собой настоящее чудовище. Ревнивая жена не замолчала, но заговорила чуть тише, хотя голос её продолжал звучать сварливо. Под жутким взглядом шаманки она снова села.

Переведя взор с шаманки на её жену, Маша подумала, что эта длинноволосая дикарка была, пожалуй, даже привлекательна. По крайней мере, она не вызывала никаких неприятных чувств. Конечно, смотреть на её нагие груди было неловко, но Маша вынуждена была признать, что они были красивы, не то что омерзительные отвислые мешки на грудной клетке Утылыт.

«Здесь так жарко. Неужели и меня они заставят раздеться? Нет, я не смогу ходить так, не смогу при них… Это такое падение… Это такое…» – подумала она и сказала:

– Послушайте, я в толк не возьму, как мы будем общаться с вами, раз вы не знаете по-русски… Но я очень устала. Я бы хотела лечь… Понимаете? Лечь… спать… – Она сложила ладони вместе и приложила их к щеке, изображая подушку. – Не понимаете? Вижу, что не понимаете…

В эту минуту Утылыт неторопливо стянула с себя штаны и предстала перед Машей во всей своей неухоженной наготе. Маша отвела глаза, но вскоре опять посмотрела на шаманку. Взяв в руки бубен, Утылыт мелкими шажками прошла по кругу, поглаживая свободной рукой поверхность бубна и издавая какие-то шипящие звуки. От неё исходил стойкий запах грязного тела.

Сделав несколько кругов по яранге, шаманка вышла наружу. Маша с удивлением посмотрела на длинноволосую дикарку и указала рукой на вход в жилище.

– Куда же она? Она же совсем голая!

Чукчанка ответила ей равнодушным взглядом. Снаружи послышались звуки бубна. Машу одолело любопытство, и она приблизилась к откинутым шкурам входного отверстия. В лунном свете Маша увидела нагую женщину, стоявшую на четвереньках с откляченным задом; она передвигалась мелкими шажками, иногда вскидывала бубен и ударяла по нему палочкой. Время от времени шаманка поднималась в полный рост и начинала раскачивать бёдрами, голова её при этом крутилась так, будто готова была сорваться со своего места. Её короткие волосы растрепались и вздыбились. Маша отступила в шатёр, потрясённая и испуганная увиденным.

– Что она делает? – обратилась она к длинноволосой, опять забыв, что та не умела говорить по-русски.

Прошло немного времени, и звуки бубна снаружи стихли. Чуть позже Утылыт вернулась в ярангу. На её возбуждённом лице было написано удовлетворение. Она неторопливо прошла в дальний конец дома и положила бубен на груду мехов. Её голое тело выглядело как-то ненатурально, как-то по-кукольному; руки покачивались, будто пришитые слабыми нитками или будто жившие своей отдельной жизнью.

Длинноволосая Чукчанка прошла по жилищу взад-вперёд, пристально наблюдая за шаманкой и желая понять, что было у той на уме. Она явно опасалась чего-то.

– Ах, – вздохнула Маша, – если бы вы понимали по-русски…

Утылыт достала откуда-то широкий кожаный ремень, на котором висел какой-то непонятный продолговатый коричневый предмет, и потрясла ремнём перед лицом Маши, и та увидела, что привязанный предмет – мышца с оленьей ноги, икра.[3]

– Я не понимаю! – почти закричала Маша. – Я ничего здесь не понимаю! Отстаньте от меня! Что вам надо?

Увидев ремень, длинноволосая дикарка решительно шагнула к Утылыт и, схватившись за него, потянула на себя. Лицо её пылало негодованием. Утылыт строго посмотрела на свою жену и дёрнула ремень к себе. Так они тянули ремень, угрюмо, с сопением, каждая на себя, одна – отталкивающая своей наготой, другая – бесспорно привлекательная в своей полуобнажённости.