Беглец. Трюкач - Дж. Диллард

— Да он, вроде, заболел.

Она обвела взглядом мокрое пространство, все еще хмурясь, ее рыжие волосы разлохматились.

— Вам разве не говорили, что нужно ставить табличку?

— Э-э… — Кимбл покачал головой, Стараясь не поворачиваться к ней лицом, — нет, не говорили.

Она бросила на него уничтожающий взгляд и цокнула языком, проходя мимо.

— Поставьте табличку «мокрый пол»; пока кто-нибудь не свернул здесь себе шею, — строго сказала она и, открыв папку, углубилась в какие-то бумаги.

— Стерва, — пробормотал Кимбл. И тут же пожалел об этом. Она в общем-то была права и не

грубо с ним разговаривала. Но его нервы были настолько напряжены, что обозвать кого-нибудь, сорвать злость было просто необходимо, чтобы снять напряжение.

Она остановилась на поддороге, вся сжалась и посмотрела на него через плечо, поджав губы.

— Что вы сказали?

— Ничего, — Кимбл согнулся и стал решительно тереть пол.

Сузив глаза, она смотрела на него несколько секунд, потом повернулась и пошла в отделение «скорой помощи».

Он подождал некоторое время, пока она не скрылась из виду, потом осторожно поставил швабру ручкой вниз и направился в слабо освещенную протезную лабораторию.

Протезы кистей, рук, ног свешивались с потолка; на больших столах лежали провода, кабели и разное электронное оборудование. Кимбл прошел из лаборатории в холл, где располагались кабинеты, мимо компьютерного зала, в комнату, где хранились досье. Он уже открыл было дверь, как услышал сзади голос:

— Эй, Рики… Ты разве не ушел?

Кимбл повернулся, стараясь не показывать свое волнение. Перед ним стояла сотрудница лаборатории, крупная женщина в. очках. Она держала почти законченный протез руки. Заморгав глазами, как сова, за стеклами очков, она сказала:

— Ой, простите, я думала, что это Рики.

— Нет… Я собирался протереть жалюзи в кабинете. Мне подождать, пока вы закончите работу?

— Не-е-ет, она помахала протезом, — у меня пациент должен прийти на примерку через пару дней, так что мне надо это закончить. Буду сидеть здесь всю ночь. А вы мне не мешаете.

Она вернулась к своему рабочему столу, натянула наушники плейера и, кивая в такт музыке и подпевая, начала аккуратно покрывать протез краской.

Временами поглядывая на лаборантку, Кцмбл делал вид, что моет жалюзи. Он потихоньку подвигался к месту, где находилась картотека. Убедившись, что женщина полностью погружена в работу, он незаметно проскользнул внутрь и стал тихо один за другим выдвигать ящики, пока не нашел то, что искал: фотографии пациентов с датами изготовления протезов. Он не стал брать досье: их были сотни, и ему пришлось бы потратить несколько недель, чтобы разыскать среди них нужное. Кимбл искал нечто такое, что он смог бы узнать сразу.

На верхней полке над металлическими ящиками он увидел журнал регистрации отделения протезирования. Затолкнув его и папку с фотографиями в пластиковое ведро для мусора, он посмотрел по сторонам и обнаружил, что лаборантки нет на месте.

У Кимбла было странное ощущение, что за ним следят. Сердце забилось учащенно. Он нагнулся над ведром и притворился, что ищет там что-то.

— Потеряли что-нибудь?

Он повернулся на каблуках и увидел, что женщина стоит рядом с ним с большой суповой чашкой в. руках.

— Да, вот уронил тряпку.

Он пошуршал бумагами в ведре, потом сделал вид, что отыскал тряпку, которая все это время лежала рядом с ведром, куда он и положил ее.

— Вот она, — он выпрямился, показывая тряпку лаборантке и моля Бога, чтобы рука не дрожала.

Она, казалось, тоже обрадовалась, находке и с энтузиазмом спросила:

— Вы любите «чили»? У меня здесь целая кастрюля. Я его хорошо разогрела.

Кимбл глубоко вздохнул с облегчением, и все его мышцы расслабились.

— Нет, спасибо…

— Ну, что ж, — она пожала плечами, — но если проголодаетесь, берите, не стесняйтесь.

Выйдя в коридор, Кимбл переложил папку и журнал из ведра к себе за пояс и натянул куртку сверху. Убрал ведро и швабру да кладовку и поспешил к лифту, поправляя документы за поясом, чтобы их не очень было заметно.

Когда двери лифта открылись, он услышал, что за ним вошел еще кто-то. Он обернулся и увидел женщину-врача, которая чуть не упала, из-за его стараний в коридоре. Он взглянул на ее личную карточку: Энн Истмен. Кимбл передвинулся в другой угол лифта, надеясь, что доктор Истмен не обратит на него внимания. Она уже говорила с ним, а если поговорит еще раз, то наверняка запомнит его лицо.

Они екали молча несколько секунд, и тут надежды Кимбла рухнули, когда Истмен мягко проговорила:

— Эй, как дела?

Ее голос был теплым, дружеским, совсем не такой, как раньше в коридоре, И Кимбл понял: он же видел, как она направлялась в отделение «скорой помощи», где, вероятно, работала — а это очень нелегкий труд. Постоянное напряжение в попытке спасти человеческую жизнь — иногда безуспешной — здорово треплет нервы.

Она, видимо, поняла, что была резка с ним, и сейчас пыталась быть любезной, чтобы как-то загладить вину.

Но он не мог позволить себе принять ее доброе отношение, ее дружбу, несмотря на до, что ее попытки заговорить с ним обострили, до предела его ощущение полного одиночества. Но для них обоих это небезопасно и поэтому он даже не взглянул на нее, а смотрел на указатель этажей и только бросил коротко:

— Нормально.

— Вы нашли табличку? — в ее тоне послышались нотки издевки, но она не укоряла, а только напоминала.

Он не смог сдержать улыбку и, искоса взглянув на нее, ответил:

— Да, нашел.

Ее губы скривились, хотя уголками она улыбалась,

— Вы назвали меня «стервой».

Он покраснел, отвел глаза и виновато пробормотал:

— Простите меня. У меня был плохой день.

— И у меня тоже, — сказала Истмен и усмехнулась.

Кимбл тоже улыбнулся; но с оттенком грусти, сожалея, что он не может позволить себе познакомиться поближе с этой женщиной. В ней было что-то такое, что напомнило ему Кэти Валунд — какая-то одержимость, настойчивость — а также и его самого.

Лифт остановился на первом этаже. Кимбл вышел и с ним вместе вышла Истмен.

— Вы работали в других больницах? — спросила она.

Он почувствовал, что разрывается на части. Ему хотелось поговорить с ней, позволить себе удовольствие побеседовать с доброжелательным человеком, но он знал, что вообще никогда не должен говорить с ней, видеть ее. Он должен как можно скорее избавиться от нее.

— Да, во многих, долгие годы. И здесь тоже, но давно; Не очень-то все здесь изменилось.

Коридор разветвлялся. Он намеренно пошел в другом направлении, махнув рукой, как бы показывая, что разговор окончен. Истмен казалась разочарованной. Она посмотрела ему вслед и подтвердила: