Стану тебе женой (СИ) - Юлия Бонд

если раньше мне всегда нравились эти ласки, то в данный момент они некстати. Раздражают!

— Ну ты чего обиделась на меня? Наташ, не молчи, пожалуйста.

Рад просит поговорить с ним, а я не могу! Это Вова знал, если меня кроют психи, то лучше не трогать и оставить в покое. В тишине я сама быстро успокаиваюсь. Но Радмир этого не знает, потому что это не он жил со мной под одной крышей одиннадцать лет.

— На-та-ша, — тянет моё имя по слогам, руками пытается забраться под халат. — Не веди себя так. Не игнорируй меня. Мне это не нравится.

Резко разворачиваюсь, смотрю в глаза любимого мужчины и от обиды поджимаю губы. Ему не нравится, что я молчу, что я плачу! А ничего, что у меня умер бывший муж, с которым мы прожили одиннадцать лет? Ничего, что он отец моей дочери?

— Я плачу, Радмир, потому что мне больно. И говорить с тобой не хочу именно сейчас, потому что мне больно. Ты можешь меня оставить в покое? Можешь дать спокойно выплакаться? Можешь меня пока не трогать?

— От чего тебе больно, Наташа? Кого ты оплакиваешь? Человека, который тебе нос сломал? Который тебя ни во что не ставил? А может, ты его до сих пор любишь?

— Какой же ты эгоистичный дурак! — выдаю на эмоциях, а Радмир тоже заводится с пол-оборота.

Хватает меня за плечи. Встряхивает, но не больно. Больно от слов, что говорит потом:

— Успокойся, Наташа. Возьми себя в руки и перестань плакать. Островский не стоит твоих слёз, а ребёнку ты можешь навредить своей истерикой.

— Да как ты не понимаешь? Вовы больше нет! Я не могу оставаться спокойной! Я дочери не могу сказать, что её папа умер… — слова застревают в горле, потому что мой взгляд натыкается на Лизу.

В пижаме с босыми ногами и растрёпанными волосами, дочка стоит в дверном проёме и смотрит на нас с Радмиром. В её глазах застыл испуг, а на щеках блестят слёзы.

Как долго она здесь? Я не знаю, как и не знаю то, что творится сейчас у неё в маленьком сердце.

— Мама, это правда? Мой папа умер? — спрашивает Лиза, а я вместо ответа всхлипываю и тут же зажимаю рот рукой.

— Да, заяц. Твоего папы больше нет. Несчастный случай на работе. Мне очень жаль, малыш.

Дочка срывается с места и быстро бежит в сторону лестницы. Я буквально на одну секунду бросаю гневный взгляд на Радмира и мчусь вслед за Лизой.

Кроха закрывается в спальне на втором этаже. Я стучу в дверь, но она не открывает. А я слышу, как малышка рыдает навзрыд и схожу с ума, ненавидя себя и Рада за то, что мы не смогли уберечь Лизу от своих взрослых разговоров. Она не должна была узнать о смерти папы именно таким способом.

Глава 13

Всё это происходит не со мной и это не я, стоя перед зеркалом, надеваю на голову чёрную повязку. Рад разозлился, когда понял, что я собралась идти на похороны. Хотел закрыть меня в комнате, и даже попытался это сделать, но я так тарабанила кулаками по двери, что его нервы в один момент просто не выдержали.

— Ты поступаешь неправильно, Наташа, — за спиной стоит, смотрит прямо на меня в зеркальном отражении.

А я достаю из-под повязки волосы и распускаю их веером лежать на спине. Игнорируя мужа, складываю в сумку мобильный телефон, проверяю в кошельке деньги. Скоро приедет такси, минут через пять.

Схватив сумку, выхожу из спальни и буквально на минутку заглядываю в детскую спальню. Свернувшись калачиком, дочка крепко спит, подперев кулачком подбородок. Поправляю одеяло, склонившись, вдыхаю аромат волос любимой малышки и на мгновение возвращаюсь в прошлое. От воспоминаний становится больно. В районе солнечного сплетения безжалостно давит и жжёт, словно мне в грудь воткнули раскалённый клинок. Вчера мне всё-таки удалось поговорить с Лизой. Я постаралась её успокоить, объяснив, что папа отныне будет жить в её сердце, что он наблюдает за ней с небес и если ей захочется с ним поговорить, то она всегда это можно сделать, представив, что он сейчас рядом и слушает, только сказать вслух ничего не может. На самом деле это очень больно: говорить ребёнку такие страшные вещи. Но молчать, сделав вид, что ничего не случилось? Нет! Правда — не иголка в стогу сена, не спрячешь. И если её долго скрывать, то потом она бьёт наотмашь до потери сознания.

На улице уже поджидает машина с жёлтой шашечкой на крыше. Рад провожает меня до ворот и несмотря на то, что мы повздорили, обнимает.

— Если почувствуешь себя плохо, то сразу звони мне, хорошо? Я буду переживать за тебя.

Киваю ему ответ, руками обвиваю шею и быстро целую в небритую щеку.

— Я люблю тебя, всё будет нормально. После поминок сразу вернусь домой, — говорю на прощание.

Усадив меня на заднее сиденье в такси, Рад захлопывает дверцу и стоит на месте, дожидаясь, пока машина исчезнет из его поля зрения.

В квартире свекрови оказываюсь через полчаса. Дверь открыта, мне даже стучать не приходится. В коридоре снимаю шубу и уже тянусь к молнии на сапогах, как какая-то незнакомая женщина говорит мне, чтобы заходила в квартиру в обуви. А я оглядываюсь и вдруг осознаю: ковровых дорожек на полу нет, большое овальное зеркало в центре прихожей завешено белой тканью, а дальше… Мне становится плохо, потому что я вижу в гробу того, кого считала смыслом своей жизни буквально полгода назад.

***

— Наташа, ты совсем не ешь, — недовольно бурчит Татьяна.

— Не хочу.

— Ты сегодня хоть что-то ела? — качаю головой и отодвигаю от себя тарелку с борщом.

Подруга смотрит на меня с укором, а я опускаю взгляд на свои дрожащие пальцы, стараясь не встречаться взглядом с Инной Анатольевной, сидящей за соседним столом.

В столовой звонко стучат ложки, а ещё со всех сторон слышится шёпот. Людей в столовой много. Некоторых я знаю, некоторых сегодня увидела впервые. Родственники Вовы не знали о нашем разводе, а потому каждый, кто знаком со мной лично, решил принести свои соболезнования.

— Ты куда? — спрашивает подруга, когда я молча поднимаюсь из-за стола.

— Пойду на воздух.

— Плохо? Может с тобой пойти?

— Нет, не нужно, Тань. Я хочу Радмиру позвонить. За дочку волнуюсь.

Оказавшись на улице, жадно глотаю воздух ртом. Пушистые снежинки срываются с неба и, не успев долететь до земли, тают. Сегодня на удивление тепло.

— Наташа, —