Твари Господни - Макс Мах

– Милютину не помню, – с сожалением сказала Наташа, если, конечно, это была она.

– А она меня просила передать вам посылочку, – "растерянно" сказала Лиса. – Мед наш, башкирский, и письмо…

– Ну приходите, – вяло согласилась Наташа.

– А это удобно?

– Адрес знаете, или сказать?

– Знаю.

Она знала адрес, помнила квартиру на Варшавской улице, как будто была там только вчера, но они уже говорили о другом.

– Вот и славно, – сказала Наташа. – Часиков в семь сможете? Чаю попьем с вашим медом…

– Конечно, – "обрадовалась" Лиса. – В семь! Я сейчас по магазинам пробегусь, а к семи буду у вас.

– До встречи.

Короткие гудки.

"Господи! Этот голос…"

3

В три часа, опоздав всего минут на двадцать, Лиса подошла к кооперативному кафе на углу Пестеля и Литейного. Как ни странно, дождь прекратился, и кое-где сквозь просветы в тучах пробивался солнечный свет. Она "понюхала" воздух, но, несмотря на относительную близость Шпалерной и массу спешащего по своим делам народа на проспекте, здесь было "тихо". Пика и Алекс уже были внутри, сидели за столиком в глубине зала и с аппетитом ели жареную свинину в кляре. Лиса, которая не так давно перекусила в попавшейся по пути домовой кухне, заказала себе только кофе с пирожным, а еще через пять минут появился и Черт. Он подсел к ним за столик, с интересом посмотрел каждому в тарелку, но, к удивлению Лисы, есть ничего не стал, ограничившись одним только кофе.

– Оставь, – сказал он Алексу своим равнодушным ко всему голосом и закурил. – У блондинки запущенная гонорея. Намыкаешься потом.

– А у второй что? – как ни в чем, ни бывало, поинтересовался Алекс, рассматривавший двух девушек за столиком у окна.

– У второй, – тем же монотонным голосом ответил Черт, сидевший к девушкам спиной. – Два аборта, а так вполне.

– Зинаида Владимировна, – повернулся Алекс к Даме Пик. – Сделай мне телку, будь другом!

– Совсем обалдел?! – вскинулась Пика, у которой, судя по всему, было сейчас отвратительное настроение. – Я тебе кто?

– Друг, – с наивным простодушием, которое стоило ровно две копейки, ответил Алекс. – Я ведь тебя, как друга прошу.

– И поэтому я должна тебе девок в постель подкладывать?

Лиса покачала мысленно головой, прекрасно понимая, что на этот раз Алексу ничего не обломится, и чуть "тронула" брюнетку, которую держала краем глаза. Сознание у той оказалось путанное, но податливое, тем более что, как поняла Лиса, накануне случился облом, пьяный в дупель приятель заснул прямо на ней, так и не сделав того, чего она от него ожидала.

"Твою мать", – мысленно выругалась Лиса, ощущая себя грязной с головы до ног.

Но дело было сделано, а парня было жаль. Алекс сидел на казарменном положении уже третий месяц, и ему просто необходимо было выпустить пар, особенно, имея в виду предстоящий европейский вояж.

– Иди, – сказала она своему оператору. – Клей! Но в шесть утра изволь быть у паровоза на Финляндском. Ты меня понял?

– Есть, – радостно отрапортовал Алекс. – В шесть на Финляндском. Спасибо.

Он встал из-за стола и пошел "знакомиться", а Лиса проводила его взглядом из-под ресниц и повернулась к Даме Пик:

– Ты тоже свободна.

– Как скажешь, – усмехнулась Пика.

– Так и скажу.

– Ну и ладно, – Дама Пик отодвинула вазочку с растаявшим мороженым и обтерла губы салфеткой. – Пойду, тогда, погуляю, а вечером в Кировский схожу.

– Что дают? – Лису этот вопрос совершенно не интересовал, но Пика была не только ее помощницей, но и подругой.

– "Сильфиду".

– Это балет или опера?

– Балет, – Пика снова усмехнулась и положила ладонь на руку Лисы. – Не бери в голову. Я просто вспомнила молодость. Схожу вот в театр, подцеплю какого-нибудь балетомана, и утром буду, как огурчик.

– Ну смотри, – сказала Лиса.

– Слово, – улыбнулась Дама Пик. – Расплатишься?

– Естественно.

– Тогда, бывай, – Дама Пик кивнула и пошла к выходу.

– Подхватишь меня в девять у моего дома, – сказала Лиса Черту и помахала рукой, привлекая внимание официантки. – А пока, гуляй!

4

"Приехали", – Лиса вышла из метро "Маяковская" и не торопясь, пошла к Владимирскому проспекту.

Она не была на Невском, наверное, лет пять или шесть, но и до того, как окончательно покинула Ленинград, бывала здесь только по "делам", не имея ни времени, ни желания на пешие прогулки. Поэтому сравнивать нынешний Невский по-настоящему она могла только с тем, что сохранила память о конце восьмидесятых, или начале семидесятых. Другой город, другая страна, ну и проспект тоже, разумеется, изменился. На нем появилось очень много примет нового времени: кооперативные и даже частные магазины и кафе, рестораны, о которых в восьмидесятые нельзя было и мечтать. А уж магазин электроники с логотипами всех этих "грундиков" и "сони", расположившийся на противоположной стороне проспекта, как раз там, где начинался перекинутый над проезжей частью кумачовый транспарант "Слава КПСС", показался бы тогда и вовсе бредом сумасшедшего.

"Впрочем, нет, – осадила она себя. – В восемьдесят седьмом, пожалуй, уже нет. Вот в семьдесят пятом – это да".

Она дошла до Владимирского, дождалась зеленого и перешла на противоположную сторону. Невский 47/2.

"Ну вот я и дома".

Смешно, но так оно и было. Лишившись своего постоянного места на Земле, "дома" она чувствовала себя именно в таких местах, как "Сайгон". Вокзал, аэропорт, "Сайгон", да еще, быть может, "Рим", в котором она тоже не была страшную прорву лет.

Лиса вошла в кафе и осмотрелась. Интерьер практически не изменился, разве что повисла на стене выполненная Шемякиным мемориальная доска, на которой быстрый взгляд сразу выхватил несколько знакомых фамилий. Живые и мертвые, знаменитые и давным-давно забытые, дисседенты-эммигранты и советские, все они были здесь вместе, как когда-то тогда: Целков и Кит, Бродский, Вензель и Ширали, Карамян, Рейн…

"Господи! Только фамилий стукачей и гебешных лейтенантов не хватает, да про фарцу забыли".

Впрочем, кое-кто из тех, кто фарцевал тогда у интуристовских гостиниц, теперь превратились в советских кооператоров и предпринимателей. Еще и в КПСС, небось, вступили, получив индульгенцию на всю оставшуюся жизнь. Лиса пожала мысленно плечами и, не задерживаясь, чтобы не привлекать к себе внимания, прошла в глубину зала. Ее, такую, какой она стала теперь, естественно никто не ждал, так что Наташу она должна была найти сама, и нашла, вот только радости ей это не доставило. Лиса взглянула мимоходом в высокое окно, увидела свое отражение – рыжий парик, вычерненные до полной неузнаваемости глаза и пунцовые губы, которые должны были отбить всякое желание запоминать другие приметы – и сразу же почувствовала знакомую ауру. Она обернулась, но женщину, сидевшую за столиком в дальнем конце зала, узнала не сразу.