Затмение - Линн Пембертон

После обеда он любил посидеть в фирменном баре за рюмочкой, слушая несравненного Бобби Шорта. Сегодня, быстрым шагом пересекая вестибюль, он, перед тем как заскочить в уже закрывающийся лифт, помахал рукой Эмилио, портье. Взглянув на часы, Ройоль увидел, что до назначенной встречи остается менее пятнадцати минут, за которые надо успеть побриться, принять душ и переодеться.

Открывая дверь номера, он чуть не поскользнулся на конвертах, подсунутых под дверь. Ройоль быстро просмотрел почту. Одно письмо было от Кэрон с просьбой позвонить, другое – от Говарда Силвермена, юриста, а третье – от Кена Баумена, английского брокера по инвестициям, к которому он мчался из Вермонта.

Ройоль прочитал его записку: «Задержался в Лондоне в связи с непредвиденными обстоятельствами. Позвоню завтра вам в офис, чтобы договориться о новой встрече. Примите мои извинения».

Ройоль скомкал лист бумаги и бросил его на тумбочку. Усевшись на постель, он ослабил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке и потянулся к телефону, чтобы попросить принести большую порцию «Джека Дэниелза» со льдом.

Кен Баумен позвонил ему из Лондона на прошлой неделе, по его словам, у него был солидный клиент. Ну что ж, теперь они встретятся на Каймановых островах или в Нью-Йорке, когда он вернется сюда через пару недель.

Звонок в дверь перебил ход его мыслей. Взяв из рук официанта поднос, он размашисто подписал счет.

Подсунув под голову сразу две подушки, Ройоль потягивал спиртное, раздумывая, звонить ли Кэрон сейчас или подождать до утра. Он чувствовал себя уставшим и не хотел, чтобы его сейчас допрашивали. С кем он сегодня обедал? И где? Жена была убеждена, что у него бурная связь с кем-то в Манхэттене. Иногда Ройолю хотелось, чтоб так и было.

За прошедшие годы у него были один-два романа, но ничего серьезного. Ничего, что могло бы идти в сравнение с тем волшебным днем, проведенным с Сиреной, когда они зачали Люну. Сколько раз он ругал себя, называя последним дураком за то, что отпустил ее, не остался с ней навсегда.

Ройоль решил позвонить Кэрон утром, когда можно сократить разговор до минимума, сославшись на какую-нибудь встречу или на необходимость сделать деловой звонок. Мысли его перенеслись в Вермонт, он снова видел лицо Люны, когда она прощалась с ним, смутно понимая, что, когда она отвернулась от него и побежала в школу, что-то произошло между ними, какая-то часть их жизни безвозвратно ушла. Прежнюю малышку он утратил навсегда.

Допив остатки виски, он шепнул внутрь пустого стакана:

– Я буду скучать по тебе, детка.

Отяжелевшие веки слипались, дрогнули раз, потом другой и закрылись. Голова его откинулась сама собой на мягкие подушки, и он тут же заснул, видя во сне яркие картины. Там он был вдвоем с Люной.

Взявшись за руки, они бежали по длинному, ярко освещенному коридору, где горели сотни лампочек, подвешенных на разной высоте к потолку. В коридоре не было ни окон, ни дверей, и он даже не знал, куда они бегут. Однако знал, почему это так важно для них.

Они бежали к Сирене. Она ждала их. Он не сомневался в этом, но проснулся задолго до того, как они достигли конца коридора.

2

– Вы должны понять, леди Фрейзер-Уэст, что мы не можем терпеть такое поведение вашей дочери. Если Люсинда и дальше собирается вести себя в таком же духе, боюсь, у нас нет другого выбора, кроме как попросить ее расстаться с нами. Она плохо влияет на других одноклассниц, которые серьезно готовятся к экзаменам. Люсинда же полагает, что работа дураков любит.

Мисс Хейзел Рид, директор Рэдфордской школы, восседала за полированным столом, обитым темно-зеленой кожей, основательно потертой и поцарапанной. На столе стояла ваза с только что срезанными пионами и фото родителей мисс Рид в серебряной рамке.

Директриса нервно барабанила пальцем по лежащим тут же папкам.

Этот маленький кабинет с выцветшими бархатными шторами и потертым, покрытым пятнами ковром вызывал в памяти Сирены ее собственное детство, и она как бы заново пережила тот ужас, который вызывала в ней директриса ее школы, приглашавшая ее в похожий кабинет.

– Буду с вами совершенно откровенна, леди Фрейзер-Уэст, нам кажется, что Люсинда не вписывается в нашу школу… но мы готовы дать ей еще один, последний, шанс.

Закинув длинные ноги одна на другую, Сирена придала своему красивому лицу сокрушенное выражение.

– Сожалею, но Люсинда, как вам известно, единственный ребенок в семье. Отец вконец избаловал ее.

– Мне это известно, леди Фрейзер-Уэст, – важно признала директриса.

Сирена с трудом перенесла снисходительную интонацию этой дамы, ей доставило бы большое удовольствие послать директрису вместе с ее школой куда подальше, но вместо этого она вежливо улыбнулась:

– Обещаю, что в следующем семестре все наладится.

Мисс Рид не удовлетворило это обещание. Откинувшись в кресле, она продолжала размышлять.

– У Люсинды ярко выраженный актерский талант. Вы не думали отправить ее в драматическую школу? В Лондоне есть несколько хороших учебных заведений такого профиля. Мне кажется – и ее педагог по драматическому искусству согласится со мной, – что ей больше придется по душе непринужденная атмосфера такой школы, отличная от нашей строгой академической системы.

Сирена молчала, и директриса продолжила свою речь.

– Люсинде понравится учиться в дневной школе, понравится возвращаться каждый день домой; некоторые девочки трудно переносят атмосферу интерната. Подумайте о том, что я вам сказала, и обсудите с вашим мужем. Все мы хотим только одного – счастья Люсинды… верьте мне.

Мисс Рид встала и вышла из-за стола. Каждый раз, когда она видела леди Фрейзер-Уэст, ей с трудом верилось, что эта стильная, такая молодая женщина с идеальной фигурой, безукоризненной кожей и ярко-синими глазами – мать тринадцатилетней девочки. Выходит, ей было уже за тридцать.

– Надеюсь, Люсинда хорошо проведет каникулы и найдет время подумать о будущем. Повторяю, я уверена, что вы выбрали для нее неподходящую школу.

– Мне кажется, что я лучше всех знаю свою дочь, – сказала Сирена со смиренной миной. – Люсинда похожа на меня в этом возрасте – и не только внешне, но и по темпераменту. А я ненавидела частные школы.

На лице мисс Рид появилось выражение, как бы говорившее: «Ну и чего же вы тогда хотите?», но она оставила этот вопрос при себе.

– Понимаю, – отозвалась она.

Ругая про себя последними словами самодовольную ханжу, Сирена вдруг вспомнила, как учитель математики когда-то старался против воли вбить в ее голову свою ненавистную науку. И тут, как у нее не раз бывало, поведение Сирены резко изменилось.