Год порно - Мамаев-Найлз Илья

Правда?

Ага, сказал Марк. И в кофейне еще работаю.

Марк в очередной раз объяснил, что там вообще в порно переводить, а потом увлекся, рассказывая про то, что его смешило, и спросил девушек, как они называют свой клитор.

Ну, типа, есть какое-то сленговое название?

Эм, ну нет. Клитор. Или просто пися.

Пися, да, сказала ее партнерша.

Вот, начал Марк. В этом и проблема. Мне в одном фильме нужно было перевести штук пять-шесть сленговых названий. Мальчик в лодке. Лысый на корабле. Такие всякие. И с этими еще ок, потому что, ну, они имеют смысл и можно хотя бы буквально перевести. А одно было просто набором звуков. Придумал для него новое — моська-тотоська.

Оу-у.

Это так мило.

Охуенно вообще. Моська-тотоська. Мне нравится.

Они смеялись и пили. В квартире стоял дым от сигарет. Каждая новая на вкус была еще более горькой, чем прошлая, и сильнее обжигала губы, но хотелось курить еще и еще. Хотелось курить постоянно. Даже когда предыдущая еще тлела между пальцами. Девушки рассказывали про свой первый любовный опыт. Аня встречалась с парнем, и ей было больно заниматься сексом. Ей почему-то очень хотелось, чтобы у них все получилось, но тело просто не принимало парня. А когда они расстались, она почувствовала легкость, и то, чего, как ей казалось, она хотела, забылось сном.

Ее подруга, Кристина, была только с девушками. Она поняла, что так будет, еще в школьной раздевалке, когда увидела за зимними куртками девочку без блузки и юбки. Грудь той девушки разбухла, и, казалось, искра, от которой сердце начинает биться, от которой приходит лето и разбухают поля, — эта искра и сила, крутящая землю, — все растило тогда грудь той девочки, ее ягодицы и наливало губы густой кровью. Тогда, в раздевалке, она впервые почувствовала сырость между ног и испугалась, что описалась и что все теперь будут ее стебать. Ей стало до жуткого стыдно. Но мама сказала ей, что настоящая катастрофа случится, если не держать в тайне то, что произошло на самом деле. Кристина долго ей верила и слушалась, но потом само существование стало таким катастрофическим, что хуже уже ничего быть не могло.

Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, сказала ей мама как-то раз, смотря на пол и не замечая, что плачет.

Близость случилась у Кристины впервые только на третьем курсе университета, разомкнула ей гортань и расслабила мышцы. Ей стало так просто дышать. Каким удовольствием, оказывается, было ощущать, как поток воздуха проходит по горлу и надувает легкие. О чем бы она тогда ни думала, все представлялось светлым и теплым. И даже самые болезненные, грустные мысли огорчали не больше, чем дождливый день в середине июля. Кристина обитала в вечном лете. Чем это еще было, если не счастьем. А мама смотрела на это счастье, не верила и молчала. Никогда не кричала, только тихо плакала.

У меня тоже первый краш — девушка, сказала Соня. О, она была такая красивая. Мне просто бошку сносило. Когда мы поцеловались, я…

Грант сжал ей пальцами щеки — он часто так делал, — и Соня стала похожа на глупенького потерявшегося ребенка. Она рассмеялась в ответ как-то по-детски и продолжила было говорить, но Грант сидел рядом и слушал ее с такой улыбкой и взглядом, будто Соня пересказывала услышанный по радио гороскоп.

В проигрывателе заело пластинку, но заметила это только Катя, лежавшая на кровати. Она сказала об этом. Соня подошла и подняла иглу. Стало тихо, и веселье пропало. Марк подумал о родителях. Он снова почувствовал себя неловко, и рот свело немотой. Попробуй он что-то сказать, вряд ли вышло бы. Голова отяжелела от вина, и Марк глотнул еще. А потом закурил и закашлялся. Остальные уже говорили о чем-то другом, и Марк так и не смог их нагнать.

Он видел, как за спинами девушек Грант шлепает и щиплет Катю, а она смеется и делает то же в ответ. Как они катаются по кровати, забираются друг на друга. Как Соня оглядывается, замирает, потом разворачивается к остальным и улыбается. Она опять убеждала всех, что ей это нужно. Но, оборачиваясь, шептала пиздец. В ее взгляде что-то умирало. Марку показалось, что она и сама удивлялась, как много в ней было жизни, что она может вот так продолжать и продолжать погибать.

В тот вечер Марк с Грантом поспорили. То ли Марк рассказывал что-то еще о переводах, и Грант прицепился к какому-то слову, которое происходило из древнегреческого, то ли Грант просто перевел разговор на древних греков и их понимание перевода — они сцепились так, что Грант в конце концов начал зачитывать вступления статей из «Википедии», а Марк вспоминал какие-то академические классификации и вбрасывал имена Гумбольдта, Якобсона, Алексеевой и Комиссарова.

Вся культура зародилась в Древней Греции. Если ты не знаешь этот период, то просто занимаешься профанацией.

Ладно, сказал Марк.

Значит, ты профан.

Все лучше, чем не делать ничего. Как ты, например.

В смысле?

Ну да, ты, типа, что-то пишешь, ок. Но ты ведь никуда ничего не отправляешь.

В редакциях поэтических журналов сидят евреи и пропускают только своих.

Точно. Ну, тем не менее ты мог бы просто куда-то выкладывать, да. А так ты, получается, бесполезен для литературы.

Тексты Кафки тоже опубликовали только после его смерти.

Теперь ты сравниваешь себя с Кафкой?

Бесполезен, сказал Грант. А переводить порно очень полезное занятие для общества, да?

Нет? Я еще хорошо готовлю кофе. Это подходит?

Когда кончился алкоголь, они всей компанией пошли в круглосуточный магазин. Руки и ноги Марка онемели. Он ощущал тоску и усталость. У входа в магазин сказал, что пойдет домой. Грант собрался пожать ему руку, шагнул навстречу и, запнувшись, чуть не упал. Марк улыбнулся и почувствовал себя спокойнее. Все обняли его на прощание. Коротко, по-дружески, только Аня — чуть дольше, поцеловала в щеку и как-то очень уж нежно посмотрела в глаза. Стало грустно. Марку казалось, что Кристина любила ее по-настоящему, ведь она становилась такой красивой, когда слушала, как та говорит. Зачем Ане было так смотреть на него или кого-то другого.

Несколько дней спустя Марк гулял по Сосновой роще после смены. В тени деревьев было хорошо и прохладно. Если бы не комары, Марк, наверное, остался бы там до самого вечера. Но тут позвонила Соня. То есть высветился ее номер, но, когда Марк ответил, раздался голос Леси.

Ты можешь приехать? — спросила она. Тут Соня… в общем, нужна твоя помощь.

Марк сразу догадался, в чем дело, и вызвал такси. Соня заходила сегодня в кофейню. У нее бегали глаза, и она размашисто кивала, отвечая Марку, хотя совсем его не слушала.

Мы вчера с Грантом поспорили, сказала тогда Соня. Он считает, что девушка сама виновата, если парень пристегивает ее наручниками к батарее. Типа, это просто слабая девушка, она сама виновата, что связалась с таким человеком и не ушла от него.

Неудивительно.

Да-да.

Она пыталась говорить об этом, как о какой-то абстрактной философской мысли. И много смеялась.

Слушай, сказала она. А что вообще такое абьюзивные отношения?

Ну, вот то, что у вас с Грантом.

Интересно. Мне так сказали уже несколько человек.

Потому что это очевидно.

Настолько?

Марк даже не стал на это отвечать.

Жопа, сказала Соня.

Мда.

Потом она ушла. И вот теперь с ней что-тослучилось. Пока Марк ехал в такси, почему-товспомнил, что давно уже дал ей Салли Руни в оригинале, а она так и не прочитала. Надо попросить обратно, подумал он, решив, что книга дорогая и терять ее не хочется.

Он сначала приехал к дому Гранта, но оказалось, что надо было не туда, а к Сониным родителям. Вызвал другое такси. До этого дома в старших классах Марк с Лесей провожали Соню, а потом целовались у стенки с объявлениями. Или сидели часами на детской площадке. Эти воспоминания с каждым годом становились все счастливее, и сердце сжималось от них, как жестяная банка.

Соня сидела на бордюре возле подъезда. Все лицо у нее было мокрым от пота и слез. В волосах застрял песок и пыль. Она всхлипывала и дрожала. Марк приобнял Соню, положил на ее голову подбородок и слегка кивнул Лесе, которая стояла напротив.