М. С. - Владимир Чистяков

М. С… А мир для неё переменился навсегда.

Человек старше её лет на семь. Может даже больше. А ей всё равно. Он только недавно стал Чёрным. А ей всё равно. Он есть, такой, какой есть, и она любит его. Она мечтает находиться рядом с ним, жаждет постоянно слышать его голос. А он… заметит ли он её как человека, а не как дочь М. С.?

Она этого не знает. И словно боится об этом узнать. Нет у неё подруг, с кем можно было бы поделиться. А матери говорить о своих чувствах ей просто страшно. Да и устаёт её мать слишком сильно. А Кэрдин сейчас просто не до неё. Не много лет Марине, но понимает она, что хочет побыть Кэрдин одна, а любой человек, к которому она привязана, сам того не желая попросту разбередит её душевные раны. А их немало.

Как бы хотелось Марине сейчас увидеть свою красавицу- тётку Софи! Увидеть её неправдоподобное совершенство во всём. И просто услышать её голос. От неё у Марины никогда не было секретов.

Только вот никто уже не увидит этого ясного взгляда светло-карих глаз. Никто и никогда. Память от неё только осталась. Память… И та самая умирающая, но непокорённая львица. Памятник ей. Пусть вечно люди видят её оскал. И ярость, и боль последнего и проигранного ей боя. Тысячи лет прошли с тех пор, когда неведомый мастер сильного, но очень жестокого и беспощадного царства изваял её. Когда-то она украшала покои грозного царя… Потом о ней забыли на тысячи лет.

А теперь она вновь смотрит на людей. И так будет смотреть из века в век. Люди. Вы сокрушили столицу того народа. И почти стёрли память о нем. Но эта львица сказала о создавшем её народе гораздо больше, чем все клинописные таблички вместе. О народе сказала она. И о яростной душе этого, похоже, вовсе не умевшего любить народа.

Сила и отчаянье. Ещё крепкие клыки и перебитый хребет. Такое вот сочетание. Не зря Софи любила этот рельеф. И даже изваяла по его подобию скульптуру. Только не думала она, и никто не думал, что памятником ей встанет монумент.

Она умела любить жизнь. И радоваться жизни. В ней тоже горел огонь. Но это был огонь костра в ночи, костра который согреет уставшего путника и даст ему тепло. А в её сестре беснуется пламя лесного пожара. Огонь пылает и в ней. Но такой огонь, который сжигает неосторожно приблизившегося к нему. И этот пожар можно остановить только устроив другой пожар. Тот, который пойдёт ему на встречу.

Софи умела любить. Она поняла бы Марину. Та чётко об этом знала. Выслушала бы, может, и посоветовали что-нибудь. Была, была в Софи человеческая теплота. С ней можно было говорить о чём угодно.

А вот в М. С. нет человеческого тепла. А есть нечто, подсказывающей тому, кто не в состоянии защитить себя от зла этого мира — вот тот, кто защитит кто до последнего будет драться. В том числе и за тебя.

Только вот тепла в ней нет совершенно.

Марина не знает, что делать со своим чувством. Как признаться в нём? Или, может, он и сам догадается, и сделает первый шаг? А каким будет этот шаг? И как на него ей реагировать? Ничего этого не знает юная Марина-Елизавета Саргон, знавшая и видевшая многое, чего никогда не увидят её сверстники. И ей не дано узнать много из известного им. Секреты, которыми девчонки обмениваются друг с другом ей практически неизвестны, ибо у неё очень мало подруг. Она дружит в основном со взрослыми людьми, для которых уже давно не имеет значения то, что было значимым для неё. И далеко не у каждого находится время для неё.

А Софи почему-то была привязана к ней гораздо больше, чем к собственным детям. Причины Марина никогда не понимала.

Дина даже плакала иногда оттого, что её мама всё время разговаривала почти исключительно с одной Мариной.

А теперь словно всё наоборот, и М. С. больше уделяет время Дине, чем своей искалеченной дочери. Конечно, Марина сейчас всё-таки может ходить почти нормально. Но ног-то у неё всё-таки нет, и ей хочется, чтобы её иногда жалели. И одновременно она хочет выглядеть в глазах окружающих очень сильной.

Как же она теперь переживает из-за того, что ему известно о её недостатке! Ведь вокруг всё равно так много красивых! И с целыми ногами. И вряд ли он захочет иметь с ней дело! Иные двенадцатилетние чуть ли не две головы выше её. А она такая маленькая. И вряд ли кто на неё посмотрит теперь. Она могла скрывать это от кого угодно, но не от себя. Она всегда очень переживала из-за своего роста. Другие вытягивались, но не она. 'Еггты все маленькие' — сказала ей на это М. С… Марина это прекрасно осознавала и так, ибо ниже невысокой матери, хотя многие сверстницы уже перегнали по росту своих матерей. Маме легко говорить, она давно уже М. С. и такие мелочи её не волнуют.

Марина видела детские фотографии Софи и Мамы. И глядя на них верилось, что вот эта девочка выросла, и стала тётей Софи. А вот эта… Она очень похожа на Маму. Но это словно не она. Это какой-то другой человек. На иных фотографиях ей было уже почти столько же лет, сколько Марине сейчас. Сходство матери и дочери было просто поразительным! Только у одной короткие волосы, а другая носит хвостик. Но ничего от изображённого на фотографии человека нет в матери Марины.

Как из ребёнка вдруг получился этот временами страшный солдат?

Не может этого понять Марина.

Она росла среди людей в форме. И почему-то не слишком жаловала тех, кто её не носит.

И носит форму человек, которого она любит. Только заметит ли её как девушку этот лейтенант. Он ведь почти испугался тогда, узнав, кто она. А она и сама тогда словно нарочно хотела отпугнуть его. Зачем? Сама она этого теперь не может объяснить.

А потом она так волновалась за него, в те дни, когда ушли из города колонны. Волновалась только из-за него. И думала только о нём. И он вернулся, раненный, но живой и весёлый. А она неплохо знала, когда у матери бывают совещания, и он появляется на них. Но больше не удавалось ей так столкнуться с ним, как случайно тогда. Вернуть бы этот день… Хотя, что бы она ему сказала?

Бывшие шоссе, и обычные, и те что были некогда рокадами, во всех направлениях пересекавшие великие равнины, в значительной степени уцелели. И кто по ним только не носились теперь! Но

все великие равнины знают их — Степные Патрули М. С… Быстроходные джипы, пулемёты на

них и ветер в лицо. Прокалённые солнцем, продутые всеми ветрами. Разведчики. Их знают все. И относятся с опаской. Как моряки к предвещающему шторм альбатросу. За альбатросом приходит буря. И не убивают его. А за ними бывает чернеет дорога, и лавиной катятся по ней колонны черных саргоновцев. И от них всем любителям привольной жизни лучше бежать подальше. Не уживается государство и степная вольница. Разные у них законы и разные цели. За спиной у патрулей их страна. За спиной у степных — ничего.