Бездна голодных глаз - Генри Олди

И тогда я вновь увидел туман-паутину. Я увяз в ней с руками и ногами, я не мог шевельнуться и только смотрел, как вязкие нити неизбежности опутывают нас — нас всех! — и за спинами парней в воздухе словно проявляется огромный фотоснимок…

..два гиганта застыли в неудобной, противоестественной позе. Один из них — светловолосый, с пустым мутным взглядом — сидел на корточках, вцепившись в какой-то тюк, а второй навалился ему на спину, захлестнув мощную шею удавкой; а за ними постепенно возникала стена, дверь, коридор, и люди в незнакомых мне темных накидках…

Паутина вцепилась в нас, не давая двинуться, вдохнуть, и я мог лишь смотреть, ожидая того мига, когда нити оживут и марионетки беспомощно задергаются; смотреть и слушать Талькин звенящий голос…

— Это тебе пить вредно! Дылда волосатая!.. у тебя вся печенка сгнила! Ты умрешь через двенадцать лет, но умрешь не сразу… ты долго будешь кончаться, ты будешь волком выть, а от тебя все ножи спрячут!.. и веревки спрячут…

Я рванулся, но туманные нити держали властно и цепко. Краем глаза я видел, как белеет Бакс, переглядываются парни, и лохматый сует руку в карман; а потом в его руке оказался складной рыбацкий нож, и лохматый принялся зубами открывать его, не спуская с Тальки ненавидящих глаз.

— Что, бабка, — шипел он сквозь стиснутые зубы, — стерва костлявая… Мало здесь покомандовала? С того света тянешься?! Врешь, не дотянешься, не достанешь, падла… врешь…

Нож раскрылся с сухим щелчком, паутина пришла в движение, светловолосый гигант из видения взметнул над головой свой тюк, попятились парни и люди в темных накидках; я услышал крик и не сразу понял, что кричит Бакс.

Я не знал, что он может кричать так громко. Так громко и так страшно. А потом он взорвался.

Из Бакса как-то сразу выросло очень много рук и ног, под самыми неожиданными углами; парни запутались во всем этом разнообразии и легли на землю, корчась и постанывая, нож лохматого вонзился в сосну и хищно задрожал, а сам лохматый упал на колени, визжа недорезанным боровом и хватаясь за низ живота…

Бакс неподвижно стоял среди извивающихся тел, а позади него стоял яростный призрак, стоял и таял в смоляном воздухе леса… и я отчетливо услышал звук, похожий на стук резко захлопнувшейся книги.

Я схватил Тальку за руку — и мы побежали.

Мы бежали, и Бакс прижимал к груди злополучную банку, а из-под неплотно пригнанной крышки в лицо ему все плескала одуряюще пахнущая жидкость, заливая очки, лоб, слезами стекая по щекам…

6

Рыдали седые реки,

в туманные горы глядя,

и в замерший миг вплетали

обрывки имен и прядей…

…Костер гудел хоралом Баха. Есть у покойного Иоганна Себастьяныча такой хорал — уж не помню за каким номером — где главная тема ведется в басах, и они топчутся по твоей душе, как слепой японский массажист, выдавливая боль, тоску, усталость, пока не остается лишь тихое, прохладное, ночное настроение…

Бакс сидел у самого огня, изредка ковыряясь палкой в прогоревших ветках, и сполохи пламени вычерчивали на его лице непривычный и незнакомый рисунок. Жесткое было лицо, мужское, и по-хорошему мужское, и по-плохому, и по-всякому… Прямые волосы падали на лоб, и он отбрасывал их резким коротким движением, будто отгоняя надоедливую муху; отбрасывал, хмурился и плотнее сжимал губы.

Я смотрел на него, а сам пытался вспомнить, как выглядит трамвай. И не мог. Не было сейчас городской сутолоки, будильников и телефонных звонков: прошлого не было, и будущего не было, а было настоящее, наше настоящее — рядом с которым все остальное выглядело подделкой, фальшивым камнем в тускнеющей оправе. Настоящее сидело с нами у огня, оно мелькало в черноте провалов между сосен, брызгало светом в глаза Баксу, двигало пальцами моего сына, перебиравшими какие-то собранные корешки, ветки, листья… гриб еще маленький… мухомор, что ли?..

— Рожден не как все, — сказал Бакс, и тишина рядом с ним вздрогнула, — живет не как все… творит суд не по обычаю, веселится по-чужому, воюет в одиночку и умирает по-своему…

— Что это? — спросил я.

— Не знаю… тоже читал где-то. Или слышал… Или сейчас придумал…

Талька взял мухомор и два корня, повертел их в руках и, не размахиваясь, швырнул в костер. Запахло горелой плотью. Стеклянный от жара воздух над огнем колыхнулся, дробясь зыбкими отражениями, и замер. Потом снова задрожал, потому что в костер упала ветка… еще одна… гриб…

— Зачем, Таля?..

— Надо, — ответил мой сын.

Он встал, медленно отошел к границе, за которой начиналась темнота, разбежался и прыгнул через костер. Прыгнул молча, сосредоточенно, будто выполнял важную и необходимую работу. Приземлившись на той стороне, Талька с минуту постоял, бормоча что-то себе под нос, швырнул в костер пригоршню сухой прошлогодней хвои и снова взял разбег.

Он прыгал и прыгал, с упрямством фанатика, а мы с Баксом следили за этим монотонным действом, дыша пряным дымом, щуря покрасневшие глаза, боясь оторваться от угловатой фигурки, мечущейся в дыму, словно творившей некий зловещий и прекрасный обряд; мы завороженно поворачивали отяжелевшие головы, не в силах вмешаться, нарушить, прекратить — и пропустили то мгновение, одно из многих, когда он исчез.

— Талька!..

Тьма за соснами рассмеялась и захлопала в ладоши.

— Талька!.. а-а-а…

И звон лопнувшей струны.

Я метнулся вперед и всем телом ударил в горячее дымное стекло, в густой и подрагивающий студень, проглотивший долгожданную жертву; дым разбился вдребезги, изрезав меня осколками, и последнее, что видел я, проваливаясь в чадящее, липкое безумие — Бакс, суровый, яростный Бакс, разбегающийся от границы тьмы и света, границы прошлого с настоящим; границы, грани, обрыва… и небо между ветками сосен, до ужаса похожее на разобранную крышу…

ИНТЕРМЕДИЯ

«РХ — 131АС4. 28.VII.93 г. егерем Пфальцского лесомассива при осмотре участка ВС-3, пострадавшего в результате пожара (согласно сводке от 25.VII.93 г. за N 35/24) были обнаружены тела трех человек в сильно обгоревшем состоянии. Предположительно двое мужчин тридцати-сорока лет и подросток. Личности установить не удалось, опрос местного населения результатов не дал. В пяти километрах южнее места происшествия, в прибрежной полосе реки Маэрны, найдена стоянка в заброшенном…»

САГА О СОВСЕМ ДРУГОМ МЕСТЕ

И услышится голос Бога, вопрошающего Ад: