Fifty And One Step Bac - Lina Mur
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
желтоватый оттенок, а лицо отекло.
— Мишель, — потрескавшимися губами шепчет он.
— Здравствуй, папа. Я пришла, чтобы узнать, как ты
себя чувствуешь? — сглотнув, спрашиваю я, продолжая стоять у двери и не имея сил сделать шаг к
нему.
— Отвратительно, словно в меня не вливают
витамины, а выкачивают жизнь, — он приподнимает
уголок губ, и я усмехаюсь на его фразу.
— Хорошо...наверное, так и должно быть, — говорю я, переводя взгляд на окно, за которым все так серо, как
и в палате.
— Доченька, подойди ко мне, присядь. Я думаю, что
должен объясниться. Я...
— Нет, я не хочу этого слушать. Нет, — перебиваю я
его, резко разворачиваясь и хватаясь за ручку, чтобы
сбежать. Дура, не надо было ехать сюда.
— Почему ты не дашь и мне шанс объяснить причины
своего поведения? Почему он стал для тебя таким
драгоценным, и ты готова прощать только его, а
другие перестали быть для тебя людьми? — я слышу
полный горечи голос отца и это останавливает меня.
— Потому что вы все были против него, — шепчу я.
— Да, против него, дорогая, но не против тебя. Когда у
меня случился приступ, первое о чём я подумал, что
умираю. А второе, что оставляю тебя одну. Одну с
ним, и у меня не хватило времени найти для тебя
хорошего мужчину, который будет всегда защищать
тебя. Я не успел, и мне стало страшно, хотелось
бороться, лишь бы ещё немного дали времени, чтобы
я все сделал. Мишель, я прошу тебя, поговори со
мной, выслушай меня.
— Хорошо, — киваю я, разворачиваясь и подходя к
койке. — Только не оскорбляй его.
— Постараюсь, — хмыкает отец, нажимая на пульт и
выключая телевизор.
Я, пододвигая стул, сажусь на него, нервно сжимая
руки в замок.
— Я слушаю, — произношу я, и отец моргает, концентрируя взгляд на мне.
— Сначала, — его рука с капельницей на внешней
стороне тянется ко мне, но я отшатываюсь от неё, подаваясь назад. Опустив взгляд из-за слез
скопившихся в глазах отца, я чувствую себя гадко, но
пока...не могу позволить ему трогать меня. Мне
больно, сейчас я открыта для нападения, я слаба без
Ника и чувствительная сильнее, чем раньше.
— Прости меня, доченька. Прости, что, вообще, поднял на тебя руку, что толкнул, что вот так все
вышло. Я даже не помню, как это произошло. Но меня
трясло от злости и от отчаяния, что ты уходишь от
меня. Ты моё сокровище, кроме тебя у меня никого
нет. Я любил тебя всю жизнь, работал ради тебя, чтобы ты никогда не знала, какого это предавать, обманывать и даже мошенничать. Я много делал в
жизни ужасных вещей, но все это было ради тебя, ради твоего будущего. И я не мог остановиться, понимаешь? Просто не мог. А когда я услышал слова
про любовь, про честность, про преданность, обращённые к Холду, а не ко мне, то у меня, наверное, помутился рассудок.
— Это все началось раньше. Ника не было, когда мне
было шестнадцать, и ты заставил меня встречаться с
Теренсом, а в четырнадцать я участвовала в
домашнем показе мод, чтобы мужики, сидящие у нас, могли дома дрочить на ребёнка. Его не было, когда ты
то и дело всем рассказывал какие языки я знаю, что
умею, чем увлекаюсь, какой у меня характер. Твой
рассудок помутился раньше, и это никак не было
связано с Николасом Холдом. Это был ты, — отрезаю
я, и от вскипевших внутри воспоминаний я вскакиваю, затем снова сажусь.
— Я не думал, что Теренс и правда мог быть
наркоманом. У них же есть определённые зрительные
отличия, а у него не было, — отвечает он на мои
обвинения.
— Потому что с вами он встречался, всегда приняв
дозу. У него были расширены зрачки, мокрые ладони, он много пил воды. Но вы все это списывали на нервы, вот они и были подтверждением моих слов. Проще
было обвинить меня в обмане, чем поверить. Ведь
никому проблемы не были нужны, а тем более тебе.
Его родители только пригласили вас прокатиться на
своей круизной яхте по Средиземноморью. Вы никогда
не думали о своих детях, поэтому не надо распинаться
и говорить тут о любви, — огрызаюсь я.
— Но это прошлое, Мишель. Ведь я сделал все, чтобы
никто больше не мог тебе навредить. Я отдал
сумасшедшие деньги за уничтожение доказательств и
твоей причастности, — оправдывается он.
— Они обманули тебя, — качаю я головой.
— Что?
— Они взяли деньги и обманули тебя. Мне Ник сказал, потому что он проверил это дело, и это он нашёл
каждого из той истории и наказал, как и уничтожил
улики. А тебя просто надули, — усмехаюсь я.
— Господи, о Господи, он и об этом знает, — отец
издаёт слабы стон, хватаясь рукой за сердце. И я
подскакиваю, страх внутри и моя причастность к новой
смерти, к смерти отца заставляет меня простить
моментально все, что было, и я кладу руку на его.
Он поднимает голову, с блестящими глазами от слез и
я поджимаю губы, не давая себе расплакаться.
— Родная моя, девочка моя, это его...он поступает.
Зачем? Зачем же ты сама выкопала себе яму? Я
думал, что ты не расскажешь ему. Как сильно он
запустил в тебя свои когти, Мишель? Доченька, он
сохранит это. Все, что он делает для тебя, он вскоре
пустит против тебя, — быстро шепчет отец, и я
отрываю свою руку, отшатываясь от него и его слов.
— Что ты несёшь? — с отвращением кривлюсь я, понимая, что его никогда не изменить. — Он помог
нам, он...
— Нет же, сядь и послушай. Ещё пару месяцев назад я
был бы счастлив, если бы ты была с ним. Я был бы
только за, даже если взять во внимание то, что не он
владелец корпорации. Но по словам людей он был
богат. В Оттаве я познакомился с одним человеком, и
я упомянул о Холде. Он предложил мне встретиться в
более спокойном и тихом месте, обещал рассказать
про него. И я согласился, — говорит папа, а я
медленно опускаюсь на стул рядом с ним.
— Так вот... — он вздыхает и закрывает глаза.
— Тебе плохо? Может быть, воды? — предлагаю я, и
он мотает отрицательного головой, откидываясь на
подушку.
— Я узнал. Но то, что я узнал...я был в шоке. Я
испугался и обрадовался тому, что он, как мне
показалось, в тот момент не заинтересован в тебе. Я
молился, чтобы это было так, — продолжает он, приоткрыв немного глаза.
— А что тебе рассказали? Ведь это мог быть обман, папа. Николаса Холда многие ненавидят из-за зависти, из-за его силы, из-за стиля жизни.