Когда говорит кровь - Михаил Александрович Беляев

алатреям наемников и рабов-воинов, находились внизу, в подземелье. Но Айдеку не было дела до всякого побитого сброда. С их охраной и так неплохо справлялись простые бойцы, а также крепкие стены и решетки. Нет, фалага интересовали совсем иные узники старой крепости. Там, наверху, в комнатах принадлежащих командирам, были заперты вожаки неудавшегося мятежа. А вместе с ними и его бывший командир и наставник, Эдо Хейдеш.

Проклятый глупец наотрез отказался открывать ворота и передавать командование домашней тагмой. Вот только сама тагма не согласилась со своим командиром, и Эдо Хейдеша арестовали его же собственные солдаты.

И встреча с ним нагоняла на фалага почти столько же страха, как и с Ривной. Как он посмотрит в глаза Эдо Хайдишу? Что скажет? Что просто выполнял приказ и не посмел ослушаться своих командиров? Да, наверное, так именно он и скажет. Ведь такова была правда. Но что ответит ему на это его бывший листарг? Поймет ли? Промолчит? Или же проклянет как преступника? Он то сам ослушался приказа, посчитав его незаконным. И за это сидел теперь запертым и ожидая не то суда, не то отставки и ссылки.

Ответов на свои вопросы Айдек не знал. Д и боялся их услышать.

Поднявшись по узкой лестнице, которая явно рассчитывалась на случай боев внутри крепости, он оказался на втором этаже, где за закрытыми дверями находились пленники. Коридор с низким потолком освещали коптящие факелы, выхватывавшие из полутьмы конторы массивных дверей. Хайладская крепость была лишена того света и простора, который так любили тайлары. Всё в ней несло печать суровой и чужой старины. Эпохи погибшего Джасурского царства.

Насколько знал Айдек Эставия, перевороты в том государстве были совсем не редкостью. Цари и династии все время менялись, и всякий раз побежденных ждала быстрая, но весьма страшная расправа. Правители старых царств считали, что чем изощрение они казнят своих предшественников, тем прочнее будет их власть и потому редко вспоминали о милосердии. Как-то Айдек прочитал, что одной из самых известных и частых казней тогда было замуровывание живьем. Особенно новые цари любили оставлять своих врагов в стенах строящихся крепостей. По джасурским поверьям, это должно было связать камни особой магической силой. Предать прочности камням и мужества защитникам. Так что и за этой крупной кладкой вероятно скрывался далеко не один скелет неудачливых противников какого-нибудь царя или военачальника.

Фалаг провел рукой по стене и доносившиеся снизу гулкие, едва различимые голоса солдат, на миг показались ему стонами призраков, скованных на веке в камне. В их век тоже хватало жестокости. И пусть традиция замуровывать врагов канула влету вместе с некогда могучим Джасурским царством, казни в Тайларе далеко не всегда отличались милосердием.

Когда Айдек прошел чуть вперед, он понял что не один. Возле дальней двери, прислонившись к стене, и словно слившись с ней воедино, стоял страж. Фалаг сразу понял, что это не солдат из тагмы, а один из телохранителей Патара Туэдиша: он был одет в выбеленный торакс поверх кольчуги и такую же белую накидку.

Пройдя чуть вперед, он остановился перед первой дверью и кивнул на принесенный им поднос. Страж медленно отлепился от стены, и, подойдя к Айдеку, кивнул ему в безмолвном приветствии. Немного повозившись с замком, он открыл перед фалагом дверь и сделал приглашающий жест рукой.

Айдек не знал, кого именно держали в этой комнате. Он ещё не успел побывать у пленных и лишь мысленно попросил Всевышнего, чтобы там не оказалось Эдо Хейдеша. Он был не готов начинать этот день со взгляда в глаза бывшего командира.

Незаметно выдохнув, Айдек шагнул в небольшую темную комнату, освещённую лишь узкой полоской света из окошка-бойницы, в которое и руку-то можно было просунуть лишь с большим трудом. Из мебели тут был большой стол, пара стульев, сундук, да одноместная кровать, на которой, повернувшись лицом к стене, лежал крупный мужчина.

Для Эдо Хейдеша он был уж слишком большими плечистым. Всё же Всевышний внял робким мольбам фалага и не стал сразу сталкивать его лоб в лоб с бывшим командующим.

Мужчина на кровати пошевелился и, повернувшись к Айдеку в пол-оборота, уставился на него, сдвинув посидевшие брови.

– Что? Уже пора?

– Пора? – смущенно переспросил Айдек.

– Пора на казнь. Куда ещё меня могут повести, как не на плаху?

Мужчина поднялся и сел, проведя руками по лицу. Он был хорошо сложен, хотя и заплыл жиром, и даже несмотря на весьма солидный возраст в нём чувствовалась могучая сила. Айдеку он был не знаком, но вспомнив разговоры об узниках, фалаг почти сразу догадался, кому именно он принес завтрак.

– Вы же Убар Эрвиш?

– Он самый. Победитель смутьяна Рувелии, спаситель государства, герой битвы под Афором, стратиг, в том числе – высший, а теперь, похоже, ещё и позорный заговорщик.

Только подумать, прямо перед ним сидела живая легенда. Полководец, что положил конец последнему крупному восстанию смуты и вернул мир на земли Тайлара. Во время обучения искусству войны, командиры и наставники всегда ставили Убара Эрвиша в один ряд с самыми выдающимися завоевателями и гениями военной мысли. Его битвы, засады, хитрости и маневры изучали часами, а на его победах росло не одно поколение командиров. И вот эта легенда, этот герой, что подавал пример тысячам и тысячам воинов, сидел на кровати в Хайладской крепости, ожидая суда, и почти неминуемой казни.

– Вас хорошо знают и помнят в тагмах,– только и нашелся, что ответить ему Айдек.

– Правда? – удивленно произнес полководец.– Ну, тем хуже для меня.

– Почему?

– Фалаг, я же не ошибся в вашем звании?

– Всё так, господин Эрвиш.

– Послушайте старого и повидавшего многое воина, да и просто пожившего человека. Вы ещё юны и видимо не знаете простой истины, что все победы и деяния прошлого ничего не стоят, перед последними поступками жизни. Так уж вышло, что люди склонны лучше запоминать то, что произошло посвежее. Старые заслуги забываются и стираются. Они бледнее, чем новые воспоминания. Чтобы там не говорили зацикленные на старине старейшины-алатреи. Поэтому можно выиграть сотню битв, построить сотню храмов, или спасти от голода тысячу человек, а потом захлебнуться на пиру в блевотине, и люди запомнят тебя именно за это. Вот и меня будут помнить по моим последним делам. Да, лет через сто, меня может, отмоют и вспомнят добрым словом. Когда все живущие сейчас станут равно далекими от живых тогда, такое вполне может случиться. Но для моих современников и их ближайших потомков, я останусь мятежником. И что хуже того – мятежником неудачным. А это