Дипломатия Волков. Месть Драконов. Отвага Соколов - Холли Лайл

Криспин спрыгнул на землю посреди отряда солдат. Он хотел войти в дом в человеческом обличье, чтобы встретить дочь, будучи человеком, а не зверем. Он хотел, чтобы она полюбила его, чтобы поняла, что он пришел именно за ней, что он готов ради нее на все, даже с риском для жизни. Карнеем он станет потом — чтобы отомстить, и Алви не увидит этого. Он не позволит ей узнать темную сторону его природы. Дочь станет его сокровищем, нежно лелеемым и бережно хранимым, и когда-нибудь они вместе сделаются богом и богиней.

Его дочь, плоть от плоти его.

Он шагал по нескошенной траве посадочного поля, мимо своих солдат — те уже расходились во все стороны, осматриваясь.

Пилот, как ему было приказано, остался ждать на земле возле аэрибля — на всякий случай, чтобы не бросил, запаниковав, войско Сабиров на вражеской территории, если их положение вдруг осложнится, — но тем не менее достаточно близко к кораблю, чтобы в случае экстренной необходимости можно было быстро запрыгнуть внутрь и увести аэрибль. Рядом с пилотом находились двое из личной охраны Криспина в качестве гарантии его верности.

Эйоуюэль занял свое место возле трапа аэрибля и приготовился ждать.

Телохранитель Криспина Гуибиаль оглядывался по сторонам слева от него, справа стояла манарканка Илария — оба они были самозабвенно преданы своему господину, верность Криспину проглядывала во всем их облике, в каждом движении и, казалось, ощущалась даже в каждом их вздохе. Уговаривать их изменить Криспину можно было с тем же успехом, как и просить задержаться на небе уходящее солнце. И хотя эти люди были симпатичны Эйоуюэлю своей доблестью и отвагой, воевали они тем не менее не на той стороне. Они были врагами.

Рядом находились и двое рядовых — один возле Гуибиаля, другой не отходил от Иларии.

— А я думала, что возле аэрибля должны остаться только мы двое, — сказала Илария своему напарнику.

Ответила ей Хикселия, еще одна из манарканских воительниц, служившая в пехоте Семьи Сабиров:

— Парат Сабир в самое последнее мгновение решил укрепить этот пост… он сказал, что чует нюхом что-то затаившееся здесь, хотя при чем тут нюх, я не понимаю. Он сказал, что мы должны смотреть во все четыре стороны и ни при каких обстоятельствах не позволять никому добраться до пилота.

Личные охранники Криспина обменялись понимающими взглядами. Гуибиаль нахмурился:

— Зачуял что-то, так он сказал?

Второй из подошедших рядовых, Щульскотер, подтвердил:

— Так он и сказал. Ты не знаешь, что это может означать?

— Это означает, что мы должны смотреть во все стороны и держать глаза широко открытыми, — ответила Илария. — Когда парат Криспин чует беду, это неспроста.

И все четверо, окружив пилота, принялись исполнять приказ. Эйоуюэль улыбнулся.

Когда войско пересекло половину поля перед Домом, один из солдат вдруг вскрикнул и упал на землю. Буквально через мгновение на животах лежали и все остальные, а кто-то из телохранителей толкнул Эйоуюэля — носом в высокую траву. Он повалился, издав недовольный возглас, но улыбка его сделалась еще шире. Вдали послышались новые крики, где-то поблизости зашелестела трава, и раздались два глухих удара, за которыми последовали два негромких стона.

Припав лицом к земле, Эйоуюэль ждал сигнала. Все шло вроде бы по плану, однако он до самого последнего мгновения не мог знать, кто преуспел — его враги или союзники. Его люди были отважны, внезапность играла им на руку, однако гарантии здесь не мог дать никто. Криспина окружали закаленные в битвах ветераны, служба у него была им выгодна, и он мог рассчитывать на верность своего воинства.

Вдали звенели мечи, раздавались вопли раненых и — возможно — умирающих, и Эйоуюэль принялся молиться о том, чтобы смерть миновала его людей. Лучше будет, впрочем, если вообще никто не погибнет, но если кому-то суждено умереть, пусть это будут солдаты Сабиров.

Звуки боя умолкли. Металл больше не ударял по металлу, никто не кричал, не ругался и не проклинал врага. Притихли даже стоны раненых, хотя и не прекратились совсем.

Наконец он услышал оклик:

— Ибадло туоанеат ?

Это была первая строчка рофетианского морского гимна, и в вольном переводе слова эти означали: «Мужи-мореходы, ослабили ль вы объятия брачные?» В данной же ситуации они имели другой, более уместный, смысл и сообщали о том, что заговорщики одолели сторонников Криспина, а сам он взят в плен.

По обеим сторонам от Эйоуюэля раздались облегченные вздохи. Щульскотер выкрикнул:

— Оома, ома, тома, оора.

Это тоже были слова песни, смысла они не имели и лишь задавали ритм гребли. Как было заранее условлено, словами этими заговорщики давали понять, что охранявшие пилота люди Криспина больше не представляют угрозы.

Из высокой травы поднялись лишь тайные сторонники Дома Галвеев. Связанные солдаты Сабиров лежали на земле, Криспин Сабир был закован в железные кандалы с колодкой на шее. Он яростно озирался по сторонам, выкрикивал брань, пытался высвободиться, и взгляд его сулил смерть всем окружавшим его. Заметив подошедшего к нему Эйоуюэля, он оскалился:

— Твою голову я насажу на пику первой. Ты взял мои деньги и нарушил Рофетианскую клятву, обязывающую всех вас соблюдать нейтралитет.

— Я не нарушал ее, — спокойно возразил Эйоуюэль. — Твои деньги я принял, потому что мне сказали, что меня убьют, если я не сделаю этого. А Рофетианский кодекс гласит, что мы связаны клятвой лишь тогда, когда даем ее по собственной воле. Если мы находимся в плену и вынуждены либо поклясться, либо умереть, Тонн разрешает нам спасти свою жизнь. Перед Советом Капитанов я назову себя военнопленным, и меня не только не накажут, но даже не укорят за мои действия.

— Ты никогда не увидишь своих Капитанов. Ты умрешь от моих зубов в твоей глотке.

— Возможно. — Эйоуюэль невозмутимо смотрел на Криспина. — Но ты связан, а я свободен. Так что лучше подумай о своей собственной глотке.

Пожав плечами, он повернулся к своим товарищам:

— Что слышно из дома?

— Пока ничего.

Кивнув, Эйоуюэль снял с себя кинжал и пояс, затем стащил рубаху и сапоги. Оставшись в одних брюках, он сказал:

— Я или скоро вернусь, или умру. И если я погибну, убейте пленника и уходите через главные ворота.

Он направился к главному входу в Дом Галвеев, чувствуя, как колотится в его груди сердце. Легко сказать: я вернусь или умру. Куда сложнее заставить себя идти вперед, зная, что слова эти не пустые и грудь его в любое мгновение может пробить стрела, пущенная из арбалета.

Эйоуюэль поднял руки вверх, ладонями вперед, показывая, что у него нет никакого оружия, нет ничего, кроме суконных брюк на нем и золотого медальона Тонна на шее. Будучи доверенным пилотом Семьи, он знал большую часть Галвейских сигналов и паролей. Он не забыл их, но сейчас все полностью изменилось, и если в Доме Галвеев появились новые пароли и новые охранники, оставалось лишь надеяться на то, что среди них найдется человек, помнящий прежние.