Жизнь и реформы - Михаил Горбачев

Обо всем этом я рассказывал польским журналистам в 1992 году после того, как уже почти под занавес процесса по делу КПСС в Конституционном суде РФ президентская команда вдруг сочла «своевременным» предъявить документ по Катыни суду и передать копию польской стороне, заявив, что этот документ Горбачев скрыл от поляков. Польские журналисты спрашивали: почему так долго этот документ лежал у Ельцина и почему я, встречаясь с Валенсой, не сказал ему, что такое свидетельство имеется? Но именно такой вопрос возникал у меня самого: почему Ельцин не использовал свою официальную встречу с Президентом Польши, чтобы передать ему документы, касающиеся трагедии в Катынском лесу? Ведь между нами была договоренность о том, что передача документа полякам — компетенция Президента России. Сейчас уже ясно, что тяжелейшую драму в польско-советских отношениях пытались использовать, чтобы лишний раз бросить грязь в Горбачева.

Тогда, в апреле 90-го, мы долго и подробно беседовали о проблемах наших стран и мировой политики.

«ГОРБАЧЕВ. Сейчас меня критикуют и леваки, и правые. И среди первых секретарей обкомов есть такие, кто призывал голосовать против меня при выборах Президента Советского Союза.

ЯРУЗЕЛЬСКИЙ. Мне это уже пришлось пережить. Да и сейчас встречаюсь с довольно грубыми, несправедливыми упреками. Кстати говоря, Терек в только что опубликованных воспоминаниях заявляет, что Ярузельский — советский ставленник, в то время как он, Терек, боролся-де за независимость Польши. Пишет даже о том, будто я ездил с Гречко развлекаться на охоту в Афганистан, где я вообще ни разу не был.

ГОРБАЧЕВ. Сложность ситуации еще и в том, что многие у нас в стране не желают видеть современных реалий, требуют решения нынешних противоречий старыми силовыми методами, а отказ от таковых объявляют изменой социалистическим принципам. Получается, что социализм не может существовать без крови, насилия.

ЯРУЗЕЛЬСКИЙ. Они не хотят и, видимо, не способны понять, что речь идет о спасении от катастрофы.

ГОРБАЧЕВ. Если бы в России разыгрался румынский вариант, была бы снесена вся страна. А если учесть стратегическую мощь, которой она обладает, то, скорее всего, и весь мир. Моя цель, главная стратегическая задача — провести перестройку, реформы, демократизацию общества без крови, без гражданской войны. Сделать это очень трудно не только потому, что проблемы сами по себе сложнейшие и острейшие. Сейчас, с избранием меня президентом, усилился нажим: вы получили такие полномочия, ударьте!»

К нашей беседе присоединились с советской стороны Шеварднадзе, Маслюков, Язов, Фалин, Губенко, Марчук, Ненашев, Смирнов, Шахназаров; с польской — Чирек, Осятыньский, Дравич, Гейштор, Кульский, Онышкевич, Финдайзен, Чосек, Маршалек-Млыньчик, Пухал, Мачишевский.

Мне было известно о трудностях, с которыми сталкивался генерал на посту президента, о подозрительности и недоверии со стороны ряда деятелей «Солидарности». Ярузельский тяжело переживал незаслуженные упреки в мнимом предательстве. Однако держался он достойно, мужественно, на свою судьбу не жаловался. Я чувствовал, что поездка в Советский Союз была ему очень нужна.

Приехавшая с ним в Москву Барбара Ярузельская побывала вместе с Раисой Максимовной в Свято-Даниловом монастыре, все остальное время провела в правительственной гостевой резиденции. Настроение у нее было, мягко говоря, неважное, хотя она тоже держалась. Доверительно призналась Раисе Максимовне: «Страшно тяжело, безрадостно жить. Все то, что Войцех сделал за последние девять лет, полили грязью. Я уже не выдерживаю».

Прощаясь с Ярузельскими весной 1990 года, мы с Раисой Максимовной старались как-то поддержать наших друзей, ободрить их, но, наверное, не самым сильным утешением было признание в том, что и нам очень нелегко.

С весны 1990 года в Польше стали разыгрываться новые политические баталии, они происходили на фоне растущего недовольства экономической политикой правительства, руководимого уже одним из видных представителей «Солидарности». Выдвигались требования отставки президента, оказывавшего определенную поддержку правительству Мазовецкого. В этих условиях Ярузельский, как мне представляется, вновь проявил ответственность и стратегическую дальновидность, предложив сейму в конституционном порядке провести досрочные выборы президента путем всеобщего голосования и передать власть избранному таким образом главе государства. Выборы состоялись в ноябре 1990 года, победил на них, как и следовало ожидать, лидер «Солидарности». Кстати, еще в ноябре 1989 года в беседе с Тадеушем Мазовецким, который поинтересовался моим отношением к возможному визиту Л.Валенсы в СССР, я сказал, что в рамках советско-польских контактов такой визит естествен и реален: мы уважаем выбор польского народа.

Наша встреча с президентом Валенсой состоялась по его инициативе, но уже весной 1992 года, когда он прибыл с визитом в Российскую Федерацию. Беседа была живой и интересной, мы хорошо понимали друг друга, когда сопоставляли положение с реформами у нас и в Польше. Согласились и в том, насколько проще быть в оппозиции, чем нести реальную ответственность за безопасность страны и благосостояние народа. После встречи в коротком совместном интервью Валенса, в частности, сказал: «Я ученик Горбачева…»

Человек во все времена

В беседе с президентом Валенсой, как и с Мазовецким, Бальцеровичем, Михником, другими польскими деятелями, я неизменно подчеркивал свое глубокое уважение к Войцеху Ярузельскому как к политику и человеку. И сегодня считаю, что Польша многим ему обязана. Прежде всего тем, что удалось относительно плавно, в основном мирно, бескровно сменить модель общественного развития, а это предприятие отличается чрезвычайной сложностью и взрывоопасностью.

Могу сказать, что горжусь своей дружбой с ним. Войцех Ярузельский — из тех, кто остается человеком во все времена.

Глава 33. Чехословакия: синдром-68

Меня часто спрашивают: почему так поздно (только в конце 1989 года) Советским Союзом была признана необоснованность и ошибочность вооруженной интервенции 1968 года? Должно было поработать время. И прежде всего многое должно было измениться в Советском Союзе.

В моей памяти не изгладились впечатления от поездки в ЧССР в 1969-м. Но с тех пор прошло 16 лет, и надо было все заново осмыслить. Для моей личной оценки большое значение имело то, что фигурой номер один в Чехословакии был Гусак: известный антифашист, один из руководителей словацкого национального восстания, политик, смело выступивший за демократизацию в Словакии в послевоенный период, в связи с чем, кстати, и пострадал, лишившись свободы в 50-х годах. Гусак был одним из горячих сторонников процессов демократизации в декабре 1967 года и январе 1968 года. Он не имел отношения к «приглашению» войск государств Варшавского Договора в Чехословакию в августе 1968-го. В 1969 году взял на себя тяжелейшую ответственность за вывод общества и страны из острейшего политического кризиса.

В моих непосредственных контактах с Гусаком — а их было только в 1985 году по крайней мере пять — я убедился в его незаурядных способностях и таких человеческих качествах, которые мне импонировали. Гусак сразу и однозначно выразил свою поддержку линии на перестройку и обновление.

Мне представлялось, что чехословацкое руководство во главе с Гусаком может встать на путь демократизации и реформ, тогда сам собой встал бы и вопрос о пересмотре оценок событий 1968 года. Для этого были определенные объективные условия: к середине 80-х годов Чехословакия по состоянию экономики и уровню жизни, да и по социально-политической обстановке отличалась от других соцстран в лучшую сторону. Ход событий, однако, показал, что Гусак и его сторонники не располагали реальной возможностью пойти на смену курса, проводившегося четверть века, да и не было у них достаточной энергии, решимости для такого поворота. Здоровье Гусака к этому времени было подорвано, силы его иссякали. Тон в руководстве задавали сторонники жесткой линии, группировавшиеся вокруг Василя Биляка. Над ними довлел синдром 68-го. Преодолеть его они были не в состоянии и буквально закатывали истерику по поводу любого намека в советской печати, выступлениях отдельных ученых о возможности пересмотра официальных оценок 68-го года. На словах одобряя перестройку, они по существу были ее противниками и уж всячески сопротивлялись попыткам начать реформы у себя в стране.

Первый раз в качестве Генерального секретаря ЦК КПСС я оказался в Праге в ноябре 1985-го, куда заехал из Женевы, чтобы проинформировать своих партнеров по Варшавскому Договору об итогах бесед с Президентом США. Накануне в Чехословакии прошли небывалые снегопады. Вечерняя Прага встретила нас в необычном убранстве, заснеженной, но от этого не менее прекрасной.