Гобелены Фьонавара (сборник) - Гай Гэвриел Кей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот он оказался среди них, напевая своим низким голосом, над которым не властно время. Он вышел вперед, к краю обрыва, прошел мимо Лорена и остановился, глядя на Овейна, и песнь его смолкла.
Среди общего молчания Руана крикнул:
– Небесный король, вложи свой меч в ножны! Я заклинаю тебя своей волей! А я тот, чьей воле ты обязан подчиниться. Я – наследник Коннлы, который наложил на тебя заклятие и погрузил в сон словами, которые ты только что от меня услышал.
Овейн встрепенулся и ответил с вызовом:
– Нас призвали! Мы свободны!
– А я снова заклинаю тебя! – ответил Руана низким и уверенным голосом. – Коннла мертв, но сила его магии живет во мне, потому что параико еще никогда не убивали. И хотя мы теперь стали другими, изменились навсегда, я все еще владею многими прежними умениями. Вы были освобождены от долгого сна лишь приходом мальчика. Мальчик погиб, Овейн. Потерян, как прежде, когда Коннла впервые отправил вас на покой. Я повторяю снова: вложите мечи в ножны! Силой магии Коннлы я вас подчиняю своей воле!
Одно мгновение, мгновение, полное напряжения сил, невиданного со времен сотворения миров, Овейн оставался неподвижным в воздухе над ними. Затем медленно, очень медленно его рука опустилась, и он вложил свой меч в ножны у бедра. С леденящим вздохом семь королей последовали его примеру.
Овейн посмотрел вниз, на Руану, и спросил требовательно и умоляюще:
– Это не навсегда?
И Руана тихо ответил:
– Это не может быть навсегда, господин мой Овейн, этого не позволит ни магия Коннлы, ни ваше место в Гобелене. Охота всегда будет частью миров Ткача – всех миров. Вы – то, что делает нас свободными. Но, лишь заставив вас уснуть, мы можем жить. Только уснуть, Небесный король. Ты снова будешь скакать, ты и семеро королей Охоты, и появится еще другой ребенок до конца времен. Где будем мы, Дети Ткача, мне неведомо, но я говорю тебе сейчас, и говорю правду: все миры снова будут вашими, как это было когда-то, до того, как Гобелен будет соткан до конца.
В его низком голосе звучали интонации пророчества, истины, победившей время. Он сказал:
– Но сейчас, здесь, в этом месте, ты подчинишься моей воле, потому что ребенок снова потерян.
– Только из-за этого, – ответил Овейн с горечью, которая так же резко рассекла воздух, как это мог бы сделать его выхваченный из ножен меч.
– Только из-за этого, – торжественно подтвердил Руана.
И Ким поняла, как близки они были к гибели. Она посмотрела туда, где упал Финн, и увидела, что к нему подошел какой-то человек и опустился на колени. Сначала она не поняла, кто это, а потом догадалась.
Овейн снова заговорил, и теперь его горечь исчезла, ее сменило спокойное смирение.
– Нам возвращаться снова в пещеру, наследник Коннлы? – спросил он.
– Именно так, – ответил Руана с холма, глядя в небо. – Вы должны вернуться туда и снова лечь на свои каменные ложа, ты и твои семь королей. А я последую за вами к тому месту и наложу заклятие Коннлы во второй раз, чтобы погрузить вас в сон.
Овейн поднял руку. На секунду он застыл так, серая тень на черном коне, красные камни в его короне сверкали при свете заката. Затем поклонился Руане, покорный воле великана благодаря тому, что сделал Финн, и опустил руку.
И внезапно Дикая Охота стремительно понеслась прочь, на юг, к пещере на краю Пендаранского леса, возле дерева, расщепленного молнией тысячи и тысячи лет назад.
Позади всех, без всадника, скакала Иселен, и ее белый хвост струился за ней, словно хвост кометы, и его было видно даже после того, как короли пропали из виду.
Оглушенная всем только что случившимся, Ким увидела, что Джаэлль быстро шагает вдоль гребня туда, где лежит Финн. Пол Шафер что-то быстро сказал Айлерону, а потом пошел вслед за Верховной жрицей.
Ким отвернулась от них и посмотрела вверх, высоко вверх, в лицо Руаны. Его глаза были такими, какими она их помнила: полными глубокого, спокойного сочувствия. Он смотрел на нее сверху и ждал.
– Руана, как тебе удалось поспеть вовремя? – спросила она. – В самый последний момент?
Он медленно покачал головой.
– Я был здесь с того момента, когда прилетел Дракон. Я наблюдал издалека, мне нельзя подходить ближе к сражению. Но когда Старкаш пал, когда война закончилась и повелитель волков протрубил в Рог, я понял, что привело меня сюда.
– Что, Руана? Что привело тебя сюда?
– Видящая, то, что ты сделала в Кат Мейголе, изменило нас навсегда. Когда я смотрел, как мой народ отправляется в Эриду, мне пришло в голову, что Бальрат – это сила войны, призыв к битве и что он не может нас погубить, если мы должны всего лишь пойти на восток, прочь от войны, чтобы очистить Эриду от жертв дождя, пусть это даже очень нужное дело. Я подумал, что этого мало. – Ким молчала. У нее перехватило горло. Руана продолжал: – И я решил, что мне надо отправиться не на восток, а на запад. Туда, где будет идти война, и увидеть, не могут ли параико сыграть большую роль в том, что должно произойти. Что-то толкало меня изнутри. Во мне бушевал гнев, Видящая, и ненависть к Могриму, а ничего подобного я прежде не испытывал.
– Я это знаю, – ответила Ким. – Это огорчает меня, Руана.
Он снова покачал головой.
– Не надо огорчаться. Ценой нашей святости была бы свобода Дикой Охоты и смерть всех живых, собравшихся здесь. Пора, Видящая Бреннина, давно пора было параико воистину встать в ряды армии Света.
– Значит, я прощена? – спросила Ким тихо.
– Ты была прощена во время Каниора.
Она вспомнила: призрачные образы Кевина и Исанны, движущиеся среди череды всех мертвых параико, занимающие среди них почетное место, вызванные вместе с ними глубинной магией пения Руаны.
Ким кивнула головой.
– Я знаю, – ответила она.
Между ними повисло молчание. Ким подняла глаза на серьезного, седого великана.
– Тебе надо идти? Чтобы последовать за ними до пещеры?
– Вскоре, – ответил он. – Но здесь должно произойти еще кое-что, по-моему, и я останусь, чтобы это увидеть.
И при этих словах дремлющее знание пробудилось в Кимберли тоже. Она посмотрела мимо Руаны и увидела на равнине Галадана, окруженного людьми, большинство из которых она знала. Они стояли с обнаженными мечами, нацелив стрелы в сердце повелителя волков, но никто из них не двигался и не говорил, и Галадан тоже. Неподалеку от этого кольца стоял Артур вместе с Джиневрой и Ланселотом.
К западу от них Пол Шафер, которого они ждали, по приказу Верховного короля опустился на колени у тела Финна дан Шахара.
Когда Лейла подняла топор, Джаэлль знала об этом. Как могла не знать Верховная жрица? Это было самое страшное святотатство. И почему-то она совсем не удивилась.
Она услышала – каждая жрица во Фьонаваре услышала, – как Лейла с грохотом опустила топор на алтарный камень и звенящим голосом приказала Финну вернуться к ней. Этот приказ черпал силу в кровавой власти топора Даны. И Джаэлль увидела, как в небе туманная фигурка мальчика на бледном призрачном коне поскакала в сторону и как он потом упал.
Затем одинокий параико появился среди них и наложил заклятие Коннлы на Охоту, и Джаэлль видела, как короли стремительно унеслись на юг.
Только когда они исчезли, она позволила себе пойти туда, где лежал Финн. Сначала она шагала, но затем побежала, стремясь успеть вовремя, ради Лейлы. Она почувствовала, как обруч, удерживающий ее волосы, соскользнул с головы, но не остановилась, чтобы поднять его. И пока она бежала, с развевающимися волосами, она вспомнила тот последний раз, когда была установлена подобная связь: когда Лейла в Храме услышала, как Зеленая Кинуин остановила Охоту у залитых кровью берегов Андеин.
Джаэлль вспомнила свои собственные слова, сказанные тогда голосом Богини. «Это грозит смертью» – так сказала она и знала, что это правда.
Она подбежала к тому месту, где он лежал. Там уже находился его отец. Она помнила Шахара по тому времени, когда он вернулся с войны, через несколько месяцев после рождения Дариена, а жрицы Даны, посвященные в тайну, помогали Вэй растить новорожденного.
Он сидел на земле, держа на коленях голову сына. Снова и снова его огрубевшие руки гладили лоб мальчика. Он молча смотрел на приближение Джаэлль. Финн лежал неподвижно, с закрытыми глазами. Она видела, что он снова стал смертным. Он выглядел так, как во времена детской игры, та'киены, на зеленой лужайке в конце Энвил-Лейн. Когда Лейла предсказала ему Самый Долгий Путь.
Подошел кто-то еще. Джаэлль оглянулась через плечо и увидела, что это Пуйл.
Он подал ей ее серебряный обруч. Никто из них не сказал ни слова. Они посмотрели на отца и сына, потом опустились на колени на каменистую землю рядом с упавшим мальчиком.
Он умирал. Дыхание его было затрудненным и поверхностным, в уголках рта запеклась кровь. Джаэлль краем своего рукава вытерла ее.
Финн открыл глаза, почувствовав ее прикосновение. Она видела, что он ее узнал. Видела, как он молча задал вопрос.