Несравненное право - Вера Камша

Любой шторм рано или поздно стихает — уж это-то знает любой моряк, «Созвездие» был готов к схватке с ветром и морем, но это белесое неподвижное око несло в себе угрозу непонятную и скорее всего неотвратимую. Рене все чаще оборачивался и смотрел туда, где среди беснующегося моря клубилось неподвижное, словно стоявшее на мертвом якоре облако.

— Запасной якорь готов?

Налетевший порыв ветра, сопровождающийся надсадным скрипом мачты, почти заглушил голос, но боцман понял и кивнул.

— Как цепи?

— Вытравлены. В струну, как бы не лопнули, — проорал Теодор, сопоставивший странное пятно впереди, тревожные взгляды адмирала и то обстоятельство, что Рене даже не пытается штормовать, как полагается в открытом море.

— Когда лопнут, тогда и думать будем, — огрызнулся Аррой. Старый волк не обиделся, но сердце его нехорошо сжалось. Боцман не боялся ни воды, ни ветра, но всяческой нечисти в последнее время навидался и давно уже сообразил, что в этом шторме есть что-то неправильное и что капитан знает куда больше и просто не хочет раньше времени пугать людей.

То, что на «Созвездии» пошла только половина команды и что Рене оставил на Лунном почти всех семейных, убедило Теодора в том, что они могут и не вернуться. Однако красная обветренная физиономия оставалась невозмутимой. Слегка переваливаясь, он отошел, испустив привычный хриплый рев: «На баке! За канатом смотреть!» Прошла неимоверно долгая для Рене четверть оры, «Созвездие», несмотря на все усиливающийся ветер, держался на якорях и не дрейфовал. Но рано или поздно поддается даже гномья работа! После очередного порыва корабль вздрогнул и рванулся вперед. С бака донесся мерзкий отрывистый лязг, и примчавшийся оттуда матрос, перекрывая рев бури, доложил об очевидном.

Корабль, точно обрадовавшись долгожданной свободе, резво понесся по ветру. Немедленно брошенный запасной якорь выдержал и того меньше. «Созвездие» ненадолго остановился, неистово дергаясь, и цепь лопнула, словно срезанная ножом.

Теперь совсем беспомощный без якорей и магической защиты корабль стремительно несся к проклятому белесому пятну. Не было произнесено ни слова, да и вряд ли что-то можно было услышать в издевательском реве бури, но все как-то сразу поняли и почувствовали неминуемость гибели, которая была много страшнее обычной смерти в океане. Отступившиеся от эландцев морские духи с бесстрастной жестокостью глядели на горстку обреченных моряков, затерянных среди высоких черно-свинцовых волн, которые, как стадо гончих вокруг загнанного зверя, прыгали вокруг обреченного корабля, валяя его с боку на бок и то и дело вкатываясь своими верхушками на палубу. Ужас застыл на обычно спокойных лицах маринеров, чьи глаза в какой-то безумной, исступленной надежде были устремлены на капитана.

Рене озирался, словно затравленный волк, но самообладания все еще не терял. Он точно прирос к мостику, лихорадочно выискивая возможность спасения людей и корабля. Выхода не было, да и не могло быть. Прошлый раз его спасло чудо, но другие погибли, и он поклялся себе никогда не приближаться к этому проклятому месту! И сунулся в самую преисподнюю, да еще и не один. То, что именно он стал убийцей всех этих людей, с отчаянной мольбой смотревших на него, было невыносимым. Единственное, что он мог сделать для них и для себя, — это приблизить неизбежное и чем-то занять их руки и головы в последние мгновения. И действовать нужно было немедленно, потому что отчаянье и тоска охватывали души. Гибель в открытом море не страшила бы маринера, если бы только не этот проклятый туман! Если бы корабль сидел на камнях или был бы переломлен гигантской волной! Если бы только в глаза смотрела честная смерть, а не эта слепая неизвестность!

Один из моряков, обычно веселый и смелый, вдруг громко вскрикнул, рассмеялся каким-то нехорошим, не похожим на его обычный добродушный хохот смехом и, нелепо размахивая руками, бросился к борту, вскочил на сетки и все с тем же диким выражением прыгнул в воду. Другой, тоже обезумевший, с диким воплем бросился за первым, но получил оплеуху от боцмана и, закрыв лицо, подвывая, рухнул ничком на мокрую палубу..

Те, кто был постарше, как-то совладали с собой и, обменявшись понимающими взглядами, стали по очереди спускаться вниз на жилую палубу и возвращаться переодетыми во все лучшее и чистое. Начался дождь, и текшие по некоторым лицам слезы были неотличимы от дождевых капель.

Молодой Этьен, всегда глядевший на Рене со скрытым обожанием, с перекошенным от ужаса лицом вдруг нехорошо осклабился и устремился к мостику, боцман рванулся следом, но корабль очередной раз тряхнуло, оторвавшийся бочонок покатился по палубе, и старый Теодор вынужденно подался назад. Этьен же пробирался вперед, ничего не видя, кроме Рене, и в карих глазах юноши восхищенная преданность уступила место ненависти.

— Будь ты проклят! — крик моряка услышали разве что ветер, море и тот, кому предназначалось проклятие. — Ты завел нас сюда! Ты и твоя ведьма! А теперь мы погибли! Будь ты трижды проклят! Старуха не зря сказала…

Рене рванул из-за пояса пистоль и выстрелил в упор. Юноша, не охнув, свалился у ног капитана, а тот громовым голосом, перекрывшим и ветер, и море, приказал ставить все паруса.

— Да поторапливайтесь, дорог каждый миг!

— Давай, песьи дети, два хвоста четыре уха! — радостно заорал Теодор, вновь становясь самим собой.

Матросы, охваченные неистовой надеждой, даже не попытались понять, зачем и кому это нужно. Не рассуждая, не думая, они бросились к мачтам. Выполняя приказ, они не смотрели по сторонам, торопясь отвязывать марселя и вязать рифы.

Корабль лихорадочно одевался парусами, продолжая нестись к страшному слепому пятну, на которое больше не глядел никто, кроме капитана. Рука Рене почему-то потянулась к шпаге — прощальному подарку Рамиэрля. Наверное, встречать смерть с оружием в руках было у Арроев в крови, потому что ничем иным объяснить необоримое желание ощутить в руке эфес было нельзя. Почти все паруса были поставлены, когда прямо перед фигурой вздыбившейся рыси поднялась чудовищная волна, но не воды, а чего-то похожего и не похожего на туман, грязно-белая и плотная, как предвесенний снег. Рене молча стиснул зубы, и в следующую секунду белесая мгла поглотила корабль.

Глава 46

В моих ушах еще стоял страшный крик гибнущей рыси, а меня уже тащило куда-то, и не было силы, которая могла бы остановить это движение. Я летела вниз и вниз, земля подо мной разверзлась, и я оказалась в какой-то узкой трубе с радужными стенами. Я проваливалась в пустоту, чувствуя касание этих стен, блестящих и гладких, словно бы стеклянных. Впрочем, даже будь они из гранита, это ничего не изменило бы — мои руки были вытянуты над головой, бедра касались стен туннеля, движение становилось все быстрее и быстрее. Я не могла ничего предпринять, разве что закинуть вверх голову и смотреть на стремительно уменьшающееся черное пятно — отверстие, в которое я провалилась. Оно сжималось, превращаясь в темную точку, казавшуюся на фоне ярких, меняющих свет стен звездой… Темной звездой! Потом погасла и она, и семицветный змей окончательно поглотил меня.