Ореховый посох - Роберт Скотт

Офицеры, впрочем, крайне редко сообщали им о том, что происходит в столице. Окопаться и быть на страже. Вот и все приказания. Они на своей заставе понятия не имели, что происходит буквально в двух шагах. Ходили слухи о том, что весьма мощные силы фалканского и ронского сопротивления движутся сюда с востока через Блэкстоунские горы. Но рядовой Фаллон все же считал, что город окружен таким плотным кольцом военных по одной-единственной причине: потешить эго правителя Малакасии.

Он презрительно фыркнул: тоже мне правитель! Приплыл на каком-то огромном уродливом и, похоже, неповоротливом корабле, который к тому же весь черный, как у пиратов: черная обшивка, черные паруса, черные флаги. Что, интересно, он хотел этим сказать? Может, решил отменить все остальные цвета? Он никогда свои войска не награждал, никогда даже руку в знак приветствия не поднимал. Ни разу не признал заслуг собственной армии, ни разу ни на мгновение даже занавесок в своей черной карете не раздвинул, чтобы кому-то улыбнуться. Всегда молча садился в карету, окутанный черным плащом и страшными тайнами, и приказывал кучеру везти его на восток, в этот полуразвалившийся дворец, фамильный замок фалканских правителей, и уединялся там, лишь порой общаясь со своими военачальниками.

Рядовой Фаллон зло сплюнул в песок, представив себе, как Малагон посиживает в тепле у камина, прихлебывая тонкие вина из прекрасного хрустального бокала, тогда как ему, Фаллону, приходится торчать здесь, на дальней заставе, пользуясь славой самого жалкого солдата во всем батальоне, которого всю ночь заставляют собирать топливо для костра.

Сегодня вечером он вымыл котлы и кастрюли, нарезал мясо и начистил лейтенанту сапоги. Теперь вот снова приходится таскать топливо и поддерживать огонь. Ему осточертело быть у всего полка на побегушках, и он нарочно решил сейчас принести к костру только один кусок плавника.

Сержант Терено, разумеется, разразился гневной тирадой:

— Фаллон! Ах ты, вонючий грязный шакал! — Вокруг тут же раздалось довольное ржание. — Да как ты посмел притащить одно-единственное жалкое полено! Не вздумай и впредь так поступать, щенок! Не то получишь по первое число и станешь на кучу греттанова дерьма похож, а не на воина малакасийской армии! Ступай назад и притащи целую охапку топлива, чтоб до рассвета хватило.

Фаллон постоял, снова выразительно сплюнул в песок, но на сержанта Терено это не произвело ни малейшего впечатления.

— Ладно, парень, я твоим воспитанием позже займусь, когда ты вернешься. А теперь давай дуй за топливом, да побыстрее!

Фаллон резко повернулся и покорно поплелся назад, выплескивая свое отчаяние и страх на всепрощающий песок.

— Шлюхи вонючие, — бормотал он, — не иначе как прикончить меня задумали!

И, наверное, в десятитысячный раз за последние тридцать дней ему опять страшно захотелось оказаться там, где сухо и тепло.

Он вытащил из кучи плавника здоровенный обломок.

— Жирный, неряшливый, пьяный тиран, — ворчал он себе под нос, собирая в кучу более мелкие обломки и наклоняясь, чтобы взвалить охапку топлива на плечо. — Надавать бы ему по жирной роже одной из этих подгнивших деревяшек. Тогда б он знал!

Что бы тогда «знал» сержант Терено, Фаллону, правда, было не ясно; он понимал, что и впредь будет все так же с тупой покорностью низко опускать голову, чтобы избежать сокрушительных ударов здоровенных кулаков сержанта и его любимчиков.

Горестно вздохнув, рядовой Фаллон вскинул на плечи свою тяжелую ношу и уже сделал несколько шагов, когда вдруг заметил нечто странное. Нет, это была не чья-то глупая шутка, как ему сперва показалось, что-то действительно было не так. Трое из тех его однополчан, что находились дальше всего от костра, теперь лежали неподвижно на песке, и у одного из них прямо из груди торчала стрела, а двое других, подогнув колени, уткнулись головой в песок, словно так и не успели выпрямиться: острые наконечники стрел пронзили обоим горло. Густая черная кровь быстро впитывалась в пересохший от жажды песок. Сержанту Терено стрела попала в живот. Увидев Фаллона, он умоляюще протянул к нему руки, хриплым голосом бормоча просьбы о помощи. Из раны у него ручьем лилась кровь. Фаллон на мгновение оцепенел от неожиданности, потом, по-прежнему прижимая к груди охапку дров, оглянулся, словно ожидая, что вот-вот из темноты появятся первые ряды повстанческой армии.

И тут совсем рядом с ним бесшумно, точно порожденный тьмой призрак, возник тот убийца. Он был один. Одетый в черный плащ с капюшоном, он двигался легко и неслышно, почти не оставляя следов на песке, а неумолчный грохот прибоя заглушал все звуки вокруг, словно сама природа решила помочь этому человеку-призраку подкрасться к ним никем не замеченным. Рядовой Фаллон даже усомнился на мгновение, действительно ли он видел рядом с собой этого убийцу; он мог бы поклясться, что белые гребешки волн, набегавших на берег, просвечивали сквозь его черный плащ.

Он по-прежнему крепко прижимал к себе охапку топлива, когда Гарек изо всех сил ударил его тяжелым луком в висок. Потом ногой отпихнул рассыпавшийся по песку плавник и потащил бесчувственное тело солдата куда-то в северном направлении.

Когда рядовой Фаллон очнулся, вокруг по-прежнему было темно, а песок у него под телом странным образом двигался. Страшно болела голова, и на щеке он нащупал что-то липкое, видимо кровь, но рана вряд ли была опасной. Значит, не так уж долго он пробыл без сознания. Фаллон попытался получше разглядеть того, кто взял его в плен, потом вспомнил загадочного лучника в черном плаще и даже зажмурился. Ему очень хотелось надеяться, что это очередная шутка его однополчан и сейчас они притащат его в лагерь. Но вскоре движение по песку прекратилось, и самые худшие опасения Фаллона оправдались: в плен его захватил тот самый лучник.

Рука в перчатке зажала ему рот, и кто-то свистящим шепотом спросил его, наклоняясь к самому уху:

— Где Малагон?

Фаллон чуть не задохнулся от сдерживаемых рыданий, и рука немного отпустила его, потом снова зажала ему рот, и снова послышался тот же голос:

— Малагон на борту «Принца Марека»? Отвечай, где он? Отвечай на вопросы. Отвечай — и будешь жить.

Фаллон поморгал, стряхивая с ресниц слезы, и неловко кивнул. Рука в перчатке медленно отстранилась, и он, судорожно сглотнув, хрипло выкрикнул:

— Он в старом дворце. Он проследовал туда в сопровождении пышной процессии и больше, по-моему, ни разу оттуда не выходил.

— Ладно. — Голос звучал на редкость бесстрастно. — А его корабль где причален?