Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая - Нелли Шульман

Ханеле вдруг оказалась рядом. Положив мачехе голову на плечо, девочка всхлипнула: "Дедушка такой хороший был, мама Лея. А когда вам гулять можно будет?"

— Через неделю, — Лея отдала девочке почти нетронутую тарелку: "Глаза — точно как у той прелюбодейки. Господи, дай мне сил воспитать достойную дочь Израиля".

Девочка помялась на пороге: "Мама Лея, я все уберу, вы не волнуйтесь. Я буду себя хорошо вести, и помогать вам, я обещаю".

Лея поманила ее к себе. Вдыхая сладкий, детский запах, она грустно улыбнулась: "Я знаю, моя милая. Ты у меня очень славная девочка. Отнесешь папе обед в ешиву?"

Ханеле шла по улице, держа в руках накрытую холщовой салфеткой тарелку. Приостановившись, посмотрев в голубое небо, девочка грустно сказала: "Дедушка, я по тебе скучаю. Но ты с праведниками, я знаю. Все будет хорошо".

Она тряхнула черными косами. Оглянувшись, — в проулке никого не было, — Ханеле поскакала на одной ножке за угол.

Во дворе стоял нагруженный, привязанный к гранатовому дереву мул. Федор посмотрел на него и услышал голос Иосифа: "Саблю свою лучше до самого Ливорно не вынимай. У нашей семьи с берберскими пиратами как-то не ладится. Тебе твоя правая рука еще нужна".

Федор рассмеялся и, затушив сигару, потрепал по плечу Аарона. Юноша сидел, быстро, аккуратно вырезая цветочный узор на крышке шкатулки. "Эта больше, — одобрительно заметил Федор.

— Для драгоценностей, — счастливо отозвался юноша. "Когда мы с Диной поженимся, я ей к праздникам что-нибудь дарить буду. Жену надо радовать. Только это ведь еще через два года, — Аарон вздохнул. Ратонеро, щелкнув зубами, отряхнувшись, поднялся.

— Мы тебя с мулом за Яффскими воротами будем ждать, — Иосиф блеснул темными глазами и велел: "Пишите нам, обязательно. Ты, Марта, и Тео с Жанной. И мы вам писать будем. Хоть раз в год, а услышим — какие там у вас новости. Ну, иди, — он подтолкнул Федора, — брат уже тебя заждался, наверное. Ты с племянницей-то попрощался?

— А как же, — отозвался Федор и вспомнил шепот Ханеле: "Дядя Теодор, я о вас скучать буду! Вы так интересно рассказываете, и о звездах, и об океане! Только папа сказал, что Господь сотворил мир за шесть дней, а вовсе не за тысячи лет".

— Ну-ну, — только и усмехнулся Федор, ставя девочку на землю. Он, было, протянул руку невестке, но, тут же, спохватился: "Простите, Лея". Ханеле убежала, подпрыгивая. Федор заметил: "Девочка умная, вы бы ее учили, у нее задатки хорошие".

— Она и будет учиться, — Лея оглядела чисто выметенный двор и покачала ребенка, что спал в шали. "Молитвам, и как правильно дом вести. Больше женщине знать не стоит, сказано же — кто учит свою дочь Торе, тот учит ее распутности. А уж тем более — женщина пожала плечами, — светским наукам, упаси нас от них Господь".

Женщина проводила взглядом мощную спину в темном сюртуке. Сзади раздался звонкий голос падчерицы: "Мама Лея, посмотрите, тут шелк, такой красивый. Это подарки, от дяди Теодора. А можно мне платьице на Хануку сшить?"

Лея взглянула на темно-синий отрез. Поджав губы, она заметила: "Хана, Тора нас учит сначала думать о других, а потом уже — о себе".

Девочка покраснела. Повозив потрепанной туфлей по камням двора, она пробормотала: "Простите, пожалуйста".

— Себе и сошью, — подумала Лея, убирая ткани в сундук. "В конце концов, у меня муж в ешиве преподает, не след мне в обносках ходить. А Хане из той шерсти выкрою, темной. Ребенок ведь, измажется еще".

— Пойдем, — улыбнулась она девочке, — будем обед готовить. Ханеле напоследок высунулась во двор. Девочка грустно проговорила, себе под нос: "Я, наверное, дядю Теодора и не увижу больше".

В синагоге было тихо. Федор сразу увидел золотисто-рыжую, прикрытую кипой голову брата.

— Степа! — позвал он. "До Яффских ворот проводи меня. Уже, и отправляться пора".

Брат отложил молитвенник и поднялся. "Плакал, — понял Федор, искоса поглядывая на его лицо. Когда они вышли во двор, Степан потянулся за трубкой. Чиркнув кресалом, он тоскливо сказал: "Не уезжал бы ты, Федя".

Федор приостановился, и закурил сигару: "Я — не ты, дорогой мой. Меня вся Европа не содержит, — он увидел, как брат покраснел, и добавил: "Я своими руками на хлеб зарабатываю, и головой тоже. Тем более, я сейчас своего патрона потерял, нашего брата двоюродного…"

— Не верю я в это, — упрямо прервал его Степан. "Он тебе солгал, идолопоклонник"

— А ты сам кем был, три года назад? — ядовито поинтересовался Федор.

— Этого нельзя, — Степан открыл ворота ешивы, — нельзя напоминать еврею о том, кем он был раньше.

— Это вам нельзя, — Федор прислонился к стене, — а мне — можно. Вот так-то, дорогой Степан Петрович. А насчет аббата Корвино, — он у меня на руках умирал. В такие мгновения уже не до лжи как-то. Я сам знаю, меня в шахтах не один раз заваливало.

— Мне еще надо в Рим заехать, представиться там, получить нового, так сказать, советника. Отца Джованни этого поискать, а потом уже и занятия в Школе начнутся. Еще и статью напишу, о вашем озере соленом. Так что дел у меня много. А ты учись, все равно вы больше ничем не занимаетесь, — мужчина расхохотался.

Они подошли к воротам. Федор вдруг спросил: "Степа, эта девушка, что с ума сошла — Ева Горовиц? Знал ты ее?"

— На улице только видел, — неловко, глядя в сторону, ответил брат. "Врет ведь, — вздохнул про себя Федор. "Я тоже всего ему не сказал. Господи, простишь ли ты меня, когда-нибудь? Из-за меня же все это случилось, с Евой"

— Ты пиши, — велел он, обнимая брата. "И я тоже буду. Вдруг тебя в Европу пошлют, деньги собирать — там и увидимся. Я Иосифу с Аароном обещал на их свадьбы приехать, раз у тебя хупу пропустил".

Степан посмотрел брату вслед. Вздохнув, он стал спускаться по узкой улице обратно к ешиве. Впереди мелькнули женские головы — темная и белокурая. Он остановился за углом:

— Нельзя, — велел себе Степан. "Не думай ни о ком другом, кроме своей жены. Это грех, великий грех. Господь тебя простил, один раз, не испытывай более Его терпения".

Он сжал левую руку в кулак, — до боли. Постояв несколько мгновений, тяжело дыша, Степан скрылся во дворе.

Иосиф помахал вслед рыжей голове: "Вроде братья они с Авраамом, а какие разные. Но не зря я говорил, что отец Корвино покойный на Теодора похож. Одна кровь".

Аарон стоял, гладя Ратонеро: "Иосиф, помнишь, когда мы в этот приют ходили, то нам сказали — там еще евреи есть. И мужчины, и женщины".

— Знаю, — мрачно отозвался мужчина. "Я договорился. Буду навещать их, пару раз в месяц, осматривать — не только евреев, всех пациентов, конечно. Бесплатно, да у них и платить нечем"