Шолохов. Незаконный - Захар Прилепин

отписала: да ладно, Миш, свои же люди, какую ты ещё главу там переписываешь, – шли сразу белогвардейский подсумок да и всё.

И вот Шолохов раз за разом, – 15 лет подряд! – пишет своим корреспондентам, как ему работается и в каком месте романа он пребывает. Знакомым про свои труды рассказывает. Друзьям хвалится.

Делает это добрую сотню раз и нигде не оступается.

Вот же ушлый человек был!

Даром, что в остальной своей жизни вёл себя ровно наоборот, отличаясь принципиальной прямолинейностью, предельной гражданской честностью и поразительным мужеством.

* * *

Помнится, Ягода во второй половине января 1931-го, проверяя Шолохова, спрашивает в лоб: Миша, ты тут письма Сталину пишешь, а в ОГПУ тебя, между прочим, контриком считают. Что скажешь, Миша, не контрик ли ты?

Отчего же Ягоде не пришло в голову спросить: где рукопись взял, Миша?

Да оттого, что вопрос авторства для вездесущего главы ОГПУ, собиравшего компромат на всё сущее, – не стоял. С авторством ему всё было ясно, а вот с политической позицией – нет.

Что должен был сделать Ежов, узнав про измену жены? Бросить все силы на поиск того самого белого офицера, подсумка, свидетелей. Но Ежов был в отличие от некоторых человеком более чем осведомлённым. Там нечего было искать, не было ни офицера, ни его матери, приходившей в газету «Правда».

Имея на руках хотя бы один вещдок, обрывок рукописи, малейшее свидетельство, оскорблённый Ежов дал бы этому ход, немедленно доложил бы Сталину об этом. Но у Ежова ничего по этой теме не нашлось.

И у Люшкова, который вылепил дело Кирова и участвовал в создании первого московского процесса – ничего не было.

И у Кагана – не было.

И у Дейча – не было.

Не было ни у Шеболдаева, ни у Евдокимова.

Все они канули во тьму – но в пухлых папках их показаний ни строчки нет про то, что «Шолохов ваш – вор». Даже про то, как били его по пяткам, Евдокимов рассказал, а про Шолохова – нет, никто.

Потому что всем им – участникам Гражданской, членам ЦК, руководившим на Донщине всем сущим, обладавшим невероятным влиянием, имевшим огромную сеть агентов, – было ясно: тут нечего искать.

У них не было ничего на Шолохова, потому что и быть не могло.

И никогда бы, зная хоть что-то, целая череда партийных деятелей от Орджоникидзе до Маленкова не стремилась бы сделать всё, о чём просит их Шолохов.

А Сталин?

Это ведь само по себе изумительно задумано авторами версий: Шолохову по заданию партии пишут «Тихий Дон», а потом… не дают публиковать! А Шолохов носится от Сталина к Горькому, от Горького к Сталину, умоляя напечатать подсунутый ему ОГПУ текст и доказывая свою правоту. Воюя за каждую строку, ссорясь с редакторами, требуя вернуть вырезанные куски, подставляясь под удары, ссорясь с влиятельнейшими людьми.

Формальная логика у авторов конспирологических идей не в чести.

Велел Сталин найти казачка для того, чтоб он делал вид, что он пролетарский писатель. Потом зачем-то с этим казачком встречался и обсуждал романы, которые этому казачку написали другие люди. Сталин, видимо, был кретин. Устраивал плагиатору дни рождения. Эпос о войне ему заказал. Коньяк дарил. Витамины.

Если б у Сталина имелась хоть толика сомнения в авторстве Шолохова – никогда бы он с ним не встречался и не переписывался. Не читал бы его писем на тридцать страниц. Не вырывал бы его из смертельных объятий НКВД.

Да и Хрущёв – ему-то зачем?

Никогда бы он не звал Шолохова к себе в гости: на кой чёрт, если Шолохов никто и звать его никак? Тем более сам бы к нему не поехал.

Никогда б Шолохова не выдвигали так последовательно и упрямо на Нобелевскую премию. На Советскую власть многое можно навешать, но устроить себе позор на весь свет в её планы точно не входило.

* * *

Первым своим романом Шолохов создал целый мир, куда вместил все семейные тайны, все душевные открытия, всё, что увидел, достиг и постиг.

Так Франсуа Рабле написал, по сути, только «Гаргантюа и Пантагрюэль» – великий сатирический роман в пяти книгах.

Ах, почему же он больше ничего не написал – может, он позаимствовал эту книгу где-то? Ведь он никак не подтвердил взятый там уровень.

Так Сервантес, будучи автором некоторого количества весьма сомнительного качества драм и новелл, знаменит, в сущности, только одним своим романом – «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский», и ничего соразмерного с ним не создал.

Может, он выкрал этот роман?

Так Даниель Дефо не написал ничего хоть сколько-нибудь сравнимого с романом «Робинзон Крузо», хотя выпустил ещё, не поверите, пятьсот различных сочинений.

Может, он украл своего «Робинзона»? Тем более что Дефо никогда не был на необитаемом острове! Откуда он мог всё это узнать? Должно быть, он обменял рукопись у старого моряка на бутылку рома.

Или современник Шолохова Джон Рональд Руэл Толкин – автор, заметим, 37 книг. Но мировую славу ему принесли объединённые общими персонажами сочинения «Хоббит, или Туда и обратно» и «Властелин колец», вмещающиеся, как и «Тихий Дон», в один обширный том.

Как же так получилось? Неужели он не смог написать что-нибудь ещё столь же увлекательное?

Или другой, младший современник Шолохова – Джером Дэвид Сэлинджер. Его первый рассказ «Молодые люди» был опубликован в 1940 году – когда Сэлинджеру был 21 год. В 22 он начал писать свой единственный роман «Над пропастью во ржи» и закончил в 31 год, – ну, почти как Шолохов. Роман принес Сэлинджеру всемирную слову.

А дальше, как обычно: ничего соразмерного этому роману Сэлинджер больше не написал. В 46 вообще завязал с литературой – по крайней мере, перестал публиковаться. И прожил так ещё 45 лет.

Почему же он не сочинил ещё что-нибудь вроде «Над пропастью во ржи»? Один шедевр сделал, мог бы и второй такой же!

Скорей всего, когда Сэлинджер воевал в Европе, он выкрал этот роман у своего погибшего товарища. Иначе как всё это объяснить?

Или всё-таки не надо этого объяснять?

«Тихий Дон» – это «Гаргантюа и Пантагрюэль», «Робинзон Крузо», «Дон Кихот», «Властелин колец» и «Над пропастью во ржи» Шолохова.

* * *

Случай Шолохова – когда на молодые годы приходится невероятный взлёт, а потом происходят стагнация и замедление, – увы, типический для его поколения.

Как правило, антишолоховедение настояно на вульгарном антисоветизме и в силу этого не желает признать очевидного: революция вскрыла затаённые ресурсы нации. Сама по себе эпоха была озарена коллективным гением: прозаическим, поэтическим, живописным, музыкальным.

Однако этот ликующий, огромный выход творческой энергии, в силу объективных обстоятельств, иссяк. Причиной этого послужили жесточайшие перегрузки времени. Безжалостные критические атаки. Общая зациркулированность культурной жизни.

Сохраниться в целости не удалось никому.

Замолчит Серафимович после блистательного