Архивы Дрездена: История призрака. Холодные дни - Джим Батчер

Я оглянулся через плечо и увидел, как Эрлкинг с мечом в руках перегибается через седло и наносит удар. Раздался шипящий звук и вой визжащей стали – и, начиная с дыры, которую я пробил в корпусе баржи, прямая линия раскаленно-красного металла появилась там, где прошел меч, разрезав ее, словно бумагу ножницы. Следом за предводителем гоблинов свои удары нанесли еще несколько всадников, их оружие терзало сталь, словно мягкую сосну; они наносили рубящие удары по ослабленной секции, делая пробитую мной дыру все шире и шире.

Я услышал яростный вой и, посмотрев на палубу баржи, увидел там Акулью Морду, уже собирающего энергию, чтобы метнуть ее во всадников Охоты.

Но он не учел одного – гончих.

Прежде чем он смог выпустить заряд своей силы, дюжина псов налетела на него, все вместе, единой собачьей волной в состоянии, близком к психозу. Поскольку бегали они с такой скоростью, что любая заработала бы штраф за превышение в штате Иллинойс, удар оказался ужасающий. И гончие, и Иной перевалились за борт баржи и исчезли в водах озера Мичиган – и я почему-то был уверен, что битва продолжилась и под волнами озера.

Эрлкинг издал воодушевляющий крик, который эхом подхватили остальные всадники, когда арьергард нашей колонны миновал баржу. Едва последний всадник нанес удар, столб зловещего зеленого огня поднялся над раскаленными краями изрезанного корпуса баржи, и со стоном гнущихся балок баржа начала сильно крениться направо – на штирборт, я так думаю, – и в дыру, проделанную Охотой, хлынула вода.

Кэррин резко развернула «харлей», и это позволило нам видеть палубу корабля, когда он начал тонуть. Умно. Она подумала об этом раньше меня. Теперь я мог ясно рассмотреть дюжины линий и фигур, нарисованных на палубе, вместе с горящими свечами, благовониями и небольшими, но все же останками-остатками жертвоприношений: в основном кроликов, кошек, собак и прочих некрупных животных.

Ритуалы, какую бы форму они ни принимали, всегда включают в себя использование круга, явным или неявным образом. Круг должен быть там, чтобы собрать внутри себя всю энергию, накопленную жертвоприношениями или еще чем-нибудь. Этот круг состоял из невидимых линий, сделанный благовониями либо чем-то подобным. Но когда вода перешла край круга, она немедленно начала рассеивать заключенную в нем энергию – в виде облачков порхающих искр или как электричество, танцующее по поверхности воды.

На одну лишь секунду все в эту ночь стихло.

Затем в воде началось какое-то волнение, и снизу появилось еще больше уродливого зеленого света. Вода внезапно взметнулась, потревоженная чем-то под поверхностью, и Акулья Морда ракетой вылетел из глубины. Его сумасшедшая накидка из ошметков рванья развернулась вокруг него немыслимым облаком, которое словно вздулось из щупалец. Он повернул свое безглазое лицо ко мне – именно ко мне, а не к Кэррин и не к Эрлкингу – и издал столь громкий вой ярости, что вода на пятьдесят футов во всех направлениях завибрировала и заплясала в такт с ним.

И волна чистой, жестокой, ослепляющей, тошнотворной боли накрыла поверхность озера Мичиган.

Глава 43

Внезапно я исчез с заднего сиденья мотоцикла Кэррин. Теперь я оказался подвешен в воздухе и весь наполнился сплошной болью.

Я открыл глаза и, очумевший, осмотрелся вокруг. Голая, вымерзшая земля. Холодное серое небо. Мои руки и ноги были вытянуты в виде буквы «Х». Их покрывал толстый слой льда цвета глубокого синего неба, и лед же удерживал их вдоль чего-то, что казалось старым узловатым деревом. Мои мышцы и сухожилия во всем теле, казалось, вот-вот разорвутся. Удары собственного сердца ощущались мучением. Мое лицо горело, открытое холоду столь жуткому, что он даже мне причинял боль.

Я пытался закричать, но не мог. Вместо крика вышел какой-то булькающий стон, и я закашлялся кровью, выбрасывая ее в морозный воздух.

– Ты знал, что это случится, – произнес голос, голос, который до сих пор заставлял мое тело дрожать в резонанс, нечто простое и стихийное, не заботящееся о том, сколько времени оно мучает меня. – Ты знал, что этот день наступит. Я то, что я есть. Ты то, что есть ты.

Мэб появилась в поле моего зрения слева. У меня едва хватало сил фокусироваться на ней.

– Ты видел, что произошло с моим предыдущим Рыцарем, – сказала она и начала медленными шагами приближаться ко мне.

Я не хотел доставлять ей удовольствие, но ничего не мог поделать: я услышал, как издаю слабенький звук, почувствовал, как делаю крохотное усилие, стремясь пошевелиться или удрать. От этого ее широкие глаза мгновенно вспыхнули.

– Я дала тебе силу для определенной цели, и эта цель достигнута.

Она медленно повернула ладонь и показала мне то, что держала в руке: маленький металлический шип, слишком крупный для швейной иглы, но слишком тонкий, чтобы быть гвоздем. Она подошла ко мне еще ближе, катая заостренную граверную иглу между двумя пальцами, и улыбнулась.

Концы ее пальцев прошлись по моей груди и ребрам, и я вздрогнул. Она вырезала слово «слабак» на моем теле десятками алфавитов и на сотнях языков, гравируя его на моей плоти, ладонях, подошвах – целые мили шрамов.

Я хотел, чтобы этому наступил конец. Хотел, чтобы она убила меня. Она наклонилась – вплотную к моему лицу.

– Сегодня, – выдохнула она, – мы начнем гравировать твои зубы.

Холод охватил меня, вода текла в мой рот, хотя я пытался воспрепятствовать этому. Какая-то часть ее просочилась через мои потрескавшиеся губы. Еще больше воды вылилось через ноздри и текло долго, потом замерзнув и мало-помалу раздвинув мои челюсти. Мэб наклонилась ко мне, подняла гравировальную иглу – и, когда этот инструмент начал царапать мои резцы, я уловил легкий запах окисления…

Запах окисления. Ржавчины.

Ржавчина означает сталь – никто из фэйри, которых мне доводилось видеть, не считая Матери-Зимы, не способен к ней даже прикоснуться.

Нет, это не происходило со мной. Это было ненастоящее. Боль была ненастоящая. Дерево было ненастоящим. Лед был ненастоящим.

Но… я продолжал их чувствовать. Я мог чувствовать и что-то за ними, волю, которая не являлась моей волей, навязывавшую мне идею боли, образ беспомощности, тяжелый, как свинец, страх, горький яд безнадежности. Это была психическая атака, равных которой я прежде никогда не испытывал. Те, через которые я проходил прежде, по сравнению с этой были бледной тенью.

– Ннннгггг, – простонал я.

А потом сделал глубокий вдох. Нет, не так закончится моя жизнь. Это ведь не реальность. Я был Гарри Дрезденом, чародеем Белого Совета, Рыцарем Зимы. Я лицом к лицу сражался с демонами и монстрами, бился