Союз пяти королевств. Трилогия - Татьяна Геннадьевна Абалова

– Дорогу идущему бахриману!

***

Добрю провели к королю сразу же, как только узнали, что она из монастыря Мятущихся душ.

Монахиня поправила платок, несколько раз сжала и разжала пальцы. Руки закоченели, пока она летела на чужом драконе, чей погонщик не озаботился ни горючими камнями, ни хоть какой-нибудь шкурой для пассажира.

«А содрал, подлец, за час полета втридорога»

О медвежьей, что осталась лежать в монастырской люльке, Добря даже не вспомнила – так стремилась побыстрее попасть во дворец.

Перед дверью в кабинет монахиня застыла. Еще раз мысленно отругала себя за глупость – поверила видению беды, которая могла приключиться вовсе не с их Большим Языком. Мало ли, что им с Рейвеном померещилось?

«Но ведь это кристалл Хейринга, а не какой-нибудь ярмарочной гадалки! А он всегда отличался большой точностью предсказаний!»

Ох, чего бы только сестра настоятельницы не отдала, лишь бы обмануться! Выдохнув, она попыталась успокоить себя. Даже приложила руку к сердцу, что вызвало у сопровождающего ее слуги интерес. Он выгнул бровь, словно вопрошал, все ли с суматошной монахиней в порядке. Добря махнула рукой. В том числе и на свои тревожные мысли.

«Даже если не померещилось, это, скорее всего, в Корпе старую храмовую башню снесли. Кто-то из воспитанников рассказывал, что король Руфф принялся на модный лад столицу белошвеек обустраивать».

***

– Сестра Добря? – в дверях стоял король Эдуард. На рукаве его рабочего камзола все еще повязана черная лента – в знак траура по почившему Артуру Пятому. Ветер тоже отлучался на похороны деда, а в монастыре решили, что он ездил в порт за горючими камнями.

«Такое великое благо жить студеной зимой в тепле. Надо бы не забыть поблагодарить Его Величество».

От оказанной чести идти под руку с одним из могущественных королей Союза, морщины на лбу монахини разгладились, щечки от улыбки стали словно яблочки. Даже мучающее ее видение рушащейся колокольни отступило. И спина перестала ныть. Шаг сделался бодрым, легким.

И ведь никто не скажет, что Добре без малого сотня лет. Семежизнь ловко отматывает годы назад. Жаль, что часто ее пить нельзя, сердце может не выдержать Оно-то памятью живет, прежними радостями и горестями. Вот и Эдуарду не мешало бы сделать пару глоточков. Седины вон сколько повысыпало. А он ведь вдвое младше.

«Усадил на мягкий диванчик, подушку под спину сунул. Заботливый. Повезло его супруге».

Тут же вспомнились слова Рейвена, что Свон и Эдуард сводные брат с сестрой. Нехорошо то, ой, нехорошо! Но для великого подвига проведение выбрало именно их сына – видать, этим и искупится вина эрийской пары. Не ей, Добре, близких родственников, зачавших во грехе дитя, судить.

Положенные по этикету минуты обмена приветственными словами миновали. Уже можно было бы и вывалить на голову монарха надуманную беду, а язык словно к небу прилип. А ну как за сумасшедшую сочтет? Прилетела! Дайте дракона, а то я у опального колдуна что-то нехорошее видела! И ведь даст. Ради сына и сумасшедшей старухе поверит.

– Предчувствие! – Добря качнулась вперед, чтобы видеть глаза короля. – Страшное предчувствие. Такое страшное, что болит все. Будто кто-то холодной рукой к горячему нутру прикасается. Мне бы поспешить домой, а монастырский дракон занемог. Или отравлен был…

Произнесла, и сама же себе рот рукой заткнула. Вцепилась зубами в палец. Вырвалось то, во что поверить боялась.

«А ведь и точно! Там, еще дома захворал! И ведь чужого не подпустил бы. Свой в монастыре орудует, Злу пособляет, свой!»

Король только голову повернул.

– Гри, ты слышал?

Шипастый лоб протаранил окно, настежь распахнув створки и впустив в комнату холодный воздух. В Эрии климат мягче, чем в Лунном царстве, а все равно стыло – снегом пахнет. И дрожь пробирает. Но, может, трясет от надуманных страхов, а не от стужи?

Белый дракон скосил глаза на гостью.

– Только сегодня оттуда прилетел, – прошепелявил Гри. – Генрих словом не обмолвился, что у вас неладно. Даже посмеялся над моей шуткой, когда я ляпнул, что он скорее в монастыре невесту отыщет, чем…

– Скрыл, стало быть, что на том самом месте, где вы друг другу послания оставляете, мертвые оборотни на дозор напали.

– У Стылого ключа? – Гри в волнении выдохнул, и занавески на окнах надулись, будто паруса.

– Тс-с-с! – произнес король и сделал такое лицо, словно Добря только что рассказала ему превеселую историю. Удивиться монахиня не успела – в кабинет влетела королева. Ее трудно было не узнать – коса, уложенная короной на голове, мягкие черты лица, глаза хоть и голубые, а такие теплые.

– Вы из монастыря Мятущихся душ? – с порога спросила Свон и протянула Добре, попытавшейся подняться, руки. Обхватила ее холодные пальцы, села на то место, которое поспешно освободил супруг. Гри словно и не было у окна – растворился в воздухе, как это мастерски умеют делать ледяные драконы. – Как там мой сын?

Монахиня закашлялась. Уж больно Эдуард характерно выгнул бровь. Видать не хотел, чтобы жена сильно переживала.

– Дык, хорошо все… В библиотеке работает, сестре Радунице помогает, – Добря проследила, как сноровисто Эдуард закрыл окно, расправил перекрутившиеся шнуры на занавесках. Есть кому служить примером сыну, который тоже никакой работы не чурается. – А я как раз от него приветы передавала… – и вдруг до горящего лица ей стыдно стало, что на ходу выдумывать приходится. – Вам вот кланяться велел… И да! От настоятельницы премногая благодарность за горючие камни…

***

Дракона дали. Мало того, Эдуард сам напросился в погонщики.

Если бы не он, Добря не пережила бы то утро.

Они кружили и кружили над чадящей бездной, где еще четыре дня назад стоял монастырь. Добря тоже хотела умереть, рвалась туда, где остались ее любимая сестра, дорогие сердцу монахини и юные воспитанники, которых они с таким тщанием собирали для борьбы со Злом, но Эдуард не пустил. Отговорил. Убедил, что надо жить. Как мог притупил рвущую нутро боль. Хотя и сам не меньше нуждался в утешении. Но мужчины, а особенно короли, не плачут. Во всяком случае, у всех на виду.

Как же они такие сильные,