Тайный советник вождя - Владимир Успенский

«Когда в последних числах ноября и в первые дни декабря мы организовывали сопротивление противнику, а затем применили более активную форму — наносили контрудары, в наших замыслах еще не было четко обоснованного мнения о том, что нами затевается такое грандиозное контрнаступление, каким оно потом оказалось. Первая постановка задач 30 ноября на контрнаступление преследовала хотя и важную, но пока ограниченную цель — отбросить наиболее угрожавшие прорывом к Москве вражеские силы. Глубина ударов намечалась: на севере — до 60 км, на юге — около 100 км. Но уже в ходе контрударов, наносившихся в начале декабря, стало ясно: противник настолько измотан предыдущими сражениями и так обессилен, что не только не может продолжать наступление, но и не в состоянии организовать прочную оборону. И когда и на правом, а особенно на левом крыле нашего фронта противник начал отходить, командование фронта распорядительным порядком стало наращивать силу ударов не только по фронту, но и по глубине. 5–6 декабря контрнаступление стало уже реальностью. Как мне помнится, специального приказа или общей директивы на контрнаступление не отдавалось. Боевые задачи войскам, как ближайшие, так и последующие, ставились последовательно отдельными директивами штаба фронта.

Таким образом, контрнаступление под Москвой не имело резко выраженного начала, как это было, например, под Сталинградом. Оно явилось развитием контрударов. Были усилены удары авиации, введены дополнительно общевойсковые соединения и пр.».

Вот и получилось: в книге — одно, а в статье того же автора нечто иное. Так оно, кстати, и было: контрудар Белова под Каширой, другие контрудары постепенно переросли в общее контрнаступление. И я спросил, чему же верить: аргументированному утверждению в научном журнале или беллетристическим, с «прямой речью», рассуждениям в книге, рассчитанной на массового читателя? Жукову, конечно, не очень приятно было услышать такое.

— Сразу и не скажешь, — огорченно, по-стариковски вздохнул он. — Статья обдуманная, взвешивал каждую мысль… Но потом мне стали известны некоторые документы, некоторые дополнительные факты. Пришлось развить, расширить, уточнить. Что-то вспомнил сам, что-то мне помогли вспомнить. — Это прозвучало не без иронии.

— И все же? Для будущих историков?

— Вот историки пусть и разберутся. А мы дело делали, и вроде бы успешно, если судить по результатам. Мы люди заинтересованные, а историки смотрят со стороны, как мы шли и к чему пришли. Пусть изучают, это их хлеб!

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

Принято считать, что наше контрнаступление под Москвой началось 6 декабря 1941 года. Это усреднение. Некоторые соединения нанесли удары значительно раньше (Белов, Кузнецов), другие попозже (Говоров). Нельзя представлять дело так, будто по всей полосе Западного фронта загрохотали вдруг артиллерийские орудия, полыхнули залпы «катюш», устремились в атаку густые цепи нашей пехоты. Кое-где было и так, но вообще на разных участках — по-разному. В каком-то населенном пункте наши начали постепенно вытеснять немцев из домов, погребов и подвалов, где-то вспыхивали встречные бои, где-то наши дружно атаковали врага. Фашисты не сразу ощутили наметившиеся перемены. Они пытались продолжать наступление и 6, и даже 7 декабря. Я сам читал показания пленного офицера, своеобразно подтверждавшие, что контрудары наши явились для врага полной неожиданностью. Еще в ночь на 8 декабря этот офицер со своими приятелями поднимался на возвышенное место, чтобы «полюбоваться» фейерверком над нашей столицей. Удовольствие получали, глядя, как совсем близко полосуют небо голубоватые клинки прожекторов, вспыхивают многочисленные разрывы зенитных снарядов, тускловатые на фоне зарева от пожаров. А утром в войска группы армий «Центр» поступил приказ, показавшийся даже странным: повсеместно прекратить наступление и перейти к жесткой обороне на достигнутых рубежах. Немецкие генералы наконец почувствовали, что ситуация изменилась не только на южном крыле, в полосе наступления генерала Белова, но и на других участках обширного подмосковного фронта. Противнику требовалось по крайней мере разобраться в новой обстановке.

Наша разведка сработала безупречно: приказ о приостановлении наступления группы армий «Центр» был доставлен в Москву, размножен и лег на столы наших высших военных руководителей раньше, пожалуй, чем дошел до всех вражеских подразделений. Иосиф Виссарионович ознакомился с этим приказом в ночь на 9 декабря. Новость была, безусловно, приятная, но восторженных эмоций не вызвала. Было уже нечто подобное в октябре: немцы приостанавливали наступление на столицу, но это была лишь передышка для накопления сил. Новый приказ по вражеским войскам говорил прежде всего о том, что противник понял угрозу, противник насторожился и начинает принимать ответные меры.

Планы наших контрударов держались, естественно, в полном секрете, о них не упоминалось ни по радио, ни в печати. Пусть неприятель теряется в догадках. Теперь, судя по приказу, враг кое-что осознал. Но ведь и нам, рано или поздно, надо донести новость до народа, до армии. А как, когда, в какой форме, чтобы не навредить себе? Излагать ход событий в повседневных сообщениях Совинформбюро? Или дать концентрированно, в обобщающем, вдохновляющем документе?

Вопрос вроде бы не первостепенный, но вызвавший разногласия. Иосиф Виссарионович не принимал решения, выслушивая лично и по телефону различные мнения. Партийно-политические руководители Щербаков и Мехлис предлагали опубликовать сообщение как можно быстрее, чтобы порадовать москвичей, весь народ, воинов армии и флота. А Жуков и Василевский, наоборот, считали, что с «радованием» можно и подождать ради более важных интересов. Не надо открывать противнику наши замыслы, пусть враг как можно дольше гадает на кофейной гуще. Их в принципе поддерживал Берия, но с одной оговоркой: опубликовать сообщение 21 декабря, ко дню рождения товарища Сталина, с чьим именем и под чьим руководством и т. д. и т. п. Однако против этого сразу возразил сам Иосиф Виссарионович.

— Мы благодарны товарищу Берии за уважительность, — усмехнулся он, — но политически это было бы неправильно. Совершенно неправильно. Если мы добьемся успеха, это будет подарок не товарищу Сталину, а подарок всему народу, всему государству. Нельзя смешивать одно и другое. День рождения человека, какой бы пост он ни занимал, ничего не значит по сравнению с большим военным успехом. Если такой успех будет…

Предложение Берии отпало. Но было еще одно, которое мне представлялось наиболее разумным. Борис Михайлович Шапошников считал, что исходить надо из обстановки. О чем мы можем теперь сообщить? О частных успехах на некоторых направлениях, об освобождении нескольких десятков деревень и поселков? Этого мало, это не прозвучит. И нет еще полной уверенности, что контрудары получат развитие. Людей особенно не порадуем, а немецкому командованию дадим достоверную информацию. Лучше повременить, посмотреть, как пойдут дела. Возьмем два-три города, таких, как Истра и Клин, вот тогда и бухнем в колокола.

Иосиф Виссарионович поддержал Шапошникова, предложил ему подготовить предварительный текст сообщения «В последний час» для радио и печати. Ну а фактически под верховенством Шапошникова этой работой занимались непосредственно Василевский, автор этих строк и генерал Соколовский как начальник штаба Западного фронта, знавший обстановку лучше других. О всех новостях он сразу сообщал нам с Василевским по телефону. Мы ждали. А в газетах шла подготовка общественного мнения к восприятию важных событий. Было уже известно о поражении немецко-фашистских войск на юге под Ростовом, о наших успехах возле Ельца и Тихвина. Ощущение значительных перемен буквально витало в воздухе. Люди тянулись к репродукторам, надеясь на хорошие новости.

Наконец, Василий Данилович Соколовский доложил, что 16-я армия Рокоссовского освободила Истру, а 20-я армия Власова очистила от противника Солнечногорск. 1-я ударная армия Кузнецова полуокружила Клин и вот-вот должна взять его. Неизвестно, сколько могло продолжаться это «вот-вот», однако и без Клина сообщение выглядело бы убедительно. Мы вписали названия населенных пунктов, освобожденных за последние сутки, в приготовленный текст. Документ пошел к Сталину, к членам Политбюро. 13 декабря вся страна, весь мир узнали о нашем контрнаступлении под Москвой, о достигнутых успехах.

Не случайно привлекаю я внимание к данному документу. Он был первым в своем роде и послужил своеобразным эталоном для последующих многочисленных сообщений, благодарственных приказов. Иосиф Виссарионович любил краткость и четкость, а это как раз и отличало тот документ. Он состоял из трех частей. Очень короткая сводка. Затем назывались фамилии командующих армиями и излагалось, кто и что сделал. В завершение — общие цифровые итоги. В присутствии членов Политбюро Иосиф Виссарионович сказал: