Дживс и Вустер (сборник) - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

тебе надо сделать. Выйти замуж за меня. И пожалуйста, не спорь со мной. Ну так как?

– Да, Родерик, я согласна стать твоей женой.

Спод издал воинственный клич, от которого у меня еще сильнее защекотало в носу.

– Вот то-то! Совсем другой разговор! Идем в сад. Мне надо так много тебе сказать.

Тут он, должно быть, заключил Мадлен в объятия и потащил прочь. Я услышал, как за ними захлопнулась дверь, после чего папаша Бассет, в свою очередь, тоже издал пронзительный клич, по мощности не уступающий тому, что недавно сорвался с губ Спода. Очевидно, старикашку охватил буйный восторг, причину которого нетрудно понять. Отец, чья дочь чуть не вышла за Гасси Финк-Ноттла, потом чуть не вышла за меня, а потом наконец прозрела и подцепила видного представителя британской аристократии, имеет право быть вне себя от счастья. Лично мне Спод не нравился, и, пырни его кинжалом какая-нибудь перуанская матрона, я бы только порадовался, но было бы нелепо отрицать, что с матримониальной точки зрения он лакомый кусочек.

– Леди Сидкап! – Старикашка смаковал эти два слова, будто драгоценный марочный портвейн.

– Кто такая леди Сидкап? – спросил одержимый жаждой познания Планк.

– Моя дочь скоро станет ею. Одна из древнейших фамилий Англии. Тот молодой человек, который только что здесь был, – это лорд Сидкап.

– Я думал, его зовут Родерик.

– Родерик – это его имя.

– А! Теперь понял. Теперь картина мне ясна. Ваша дочь собиралась выйти за малого по фамилии Финк-Ноттл?

– Да.

– Затем переметнулась к этому самому Вустеру, он же, возможно, Тирольский Джо?

– Да.

– А теперь она решила выйти за лорда Сидкапа?

– Да.

– Ясно как божий день, – сказал Планк. – Я знал, что в конце концов разберусь. Всего лишь вопрос концентрации внимания и исключения второстепенного. Вы одобряете этот брак? Разумеется, в той степени, – добавил он, – в какой вообще можно одобрять брак.

– В высшей степени одобряю.

– В таком случае выпью-ка еще стакан виски с содовой.

– Присоединяюсь, – подхватил папаша Бассет.

В эту минуту, не в силах больше сдерживаться, я чихнул.

– Говорил же я, что там за диваном кто-то есть, – сказал Планк, обогнул диван и воззрился на меня так, будто я туземный вождь, неспособный усвоить правила игры в регби.

– Отсюда доносились подозрительные звуки. Господи, это же Тирольский Джо!

– Это Вустер!

– Кто такой Вустер? Ах да, вспомнил, вы мне о нем говорили. Какие шаги вы собираетесь предпринять?

– Я вызвал Баттерфилда.

– Кто такой Баттерфилд?

– Дворецкий.

– Зачем вам дворецкий?

– Велю ему позвать Оутса.

– Кто такой Оутс?

– Здешний полисмен. Он пошел на кухню пропустить стаканчик виски.

– Виски! – задумчиво произнес Планк и, будто вспомнив о чем-то, направился к столу, где стояли напитки.

Дверь отворилась.

– Баттерфилд, пожалуйста, попросите Оутса прийти сюда.

– Слушаю, сэр Уоткин.

– Бедолага, он не совсем в форме, – сказал Планк, глядя вслед удаляющемуся Баттерфилду. – Две-три футбольные тренировки, и будет как огурчик. Что собираетесь делать с Тирольским Джо? Предъявите обвинение?

– А как же. Он, конечно, надеется, что я этого не сделаю, потому что испугаюсь скандала, но он ошибается. Я дам делу законный ход.

– Правильно. Припаяйте ему на полную катушку. Вы ведь здешний мировой судья, правда?

– Да, и я намерен дать ему двадцать восемь суток по второму разряду.

– Может быть, шестьдесят? Хорошая круглая цифра. А на шесть месяцев не получится?

– Боюсь, не получится.

– Да, вероятно, у вас существуют строгие тарифы. Ладно, двадцать восемь дней лучше, чем ничего.

– Констебль Оутс, – сказал появившийся в дверях Баттерфилд.

Глава 24

Не знаю почему, но когда вас ведут в полицейский застенок, вы себя чувствуете довольно глупо. По крайней мере со мной дело обстояло именно так. Я хочу сказать, что если вы шествуете бок о бок со стражем закона, у вас возникает ощущение, будто в каком-то смысле вы у него в гостях и вам следует проявлять к нему всяческий интерес и вызывать на разговор. Однако на самом деле задача эта непосильная – ни живого обмена мыслями, ни легкой беседы не получается. Помнится, в частной школе, той самой, где я получил приз за знание Библии, достопочтенный Обри Апджон, наш главный принципал, имел обыкновение брать нас по одному на воскресные образовательные прогулки, и, когда подходила моя очередь, я отнюдь не блистал красноречием. Вот и теперь со мной случилось то же самое. Как ни старался я быть небрежным и раскованным, когда в сопровождении констебля Оутса держал путь к деревенской кутузке, мне не удавалось выдавить из себя ни слова.

Возможно, будь я преступником высокого класса, которому светит лет десять за грабеж, поджог или еще что-нибудь такое, вот тогда совсем другое дело. Но я был мелкая сошка, тянул всего на каких-то двадцать восемь суток по второму разряду, и не мог избавиться от ощущения, что констебль смотрит на меня сверху вниз, не презрительно, пожалуй, в прямом смысле слова, но надменно. Должно быть, он считал, что с такой мелочью не стоит и связываться.

Да, и вот еще что. Рассказывая о своем предыдущем посещении Тотли-Тауэрса, я упомянул, что когда папаша Бассет заточил меня в моей комнате, то внизу на лужайке он сосредоточил местные полицейские силы, чтобы я не улизнул через окно. Местные полицейские силы, естественно, были представлены в лице все того же Оутса, а поскольку в ту ночь дождь лил как из ведра, думаю, не ошибусь, если скажу, что упомянутый Оутс затаил на меня зло. Даже самый добрый констебль и то не мог бы благожелательно взирать на арестанта, по чьей вине рисковал