Дыши (ЛП) - Эшли Кристен

— Ты покупаешь еду Изгою Элу? — прошептала я и по-другому взглянула на спальный мешок и пакеты с едой.

Зная о камерах у библиотеки и всех усилиях, направленных на поиски одинокого беглого мальчика, которые возглавлял Чейз, даже, несмотря на то, что он якобы передал дело Фрэнку. При всем этом я могла поклясться, что Элла Мэй пела «Holding Out for a Hero» прямо мне в ухо.

— Я, Фрэнк, Бетти и Кристал, — пояснил он, и Элла Мэй замолчала.

Я моргнула, а затем с недоверием спросила:

— Кристал?

Уголок губ растянулся в полноценную ухмылку, Чейз наклонился, чтобы быть ближе ко мне, и поделился:

— Она сурова снаружи, и это истинная Божья правда. Жесткая как сталь. Никто к ней не приблизится, пока Кристал сама не откроется. Но внутри, дорогая, внутри любого человека всегда кроется что-то еще. Некоторые люди впускают вас сразу. С некоторыми приходится попотеть. Некоторые никогда не впускают вас и устраивают шоу, полное лжи. Некоторые, такие как Кристал, ждут, чтобы вы это заслужили. И я знаю, что внутри Кристал таится доброта, сердечность и нежность.

— Она впустила тебя? — тихо спросила я.

— Не в прошедшие тринадцать лет. Но шесть месяцев назад я вернулся домой после дерьмового дня, когда весь город праздновал с размахом, прошел сквозь толпу репортеров, чтобы добраться до своей двери, и обнаружил ее сидящей в темноте моей гостиной. Она пробралась с черного хода. Сидела и пила мою водку. Первое, что она сказала мне, прежде чем налить мне стакан, было: «Ты молодец, Китон». Мы выпили в тишине, и она вылезла из окна моей спальни. Не уверен, что она меня впустила, но в случае с Кристал Бриггс, думаю, это настолько хорошо, насколько возможно.

— Думаю, в случае с Кристал Бриггс, это значимо, — прошептала я, его ухмылка превратилась в улыбку, и я растворилась в ней, прежде чем он отвернулся.

Он направился к пакетам. Я взяла себя в руки и подошла к ящику со столовыми приборами.

Я навострила уши, когда он сказал:

— Итак, часть покупок не для нашего паренька. Это на десерт.

Я взяла вилки, ножи и штопор, уточняя:

— На десерт?

Он вытаскивал продукты из пакетов и нес их в холодильник, когда ответил:

— Шоколадное мороженое с арахисовым маслом.

Звучало потрясающе.

— Что в нем? — спросила я, оглядываясь через плечо на то, как он ходит по моей кухне (и мне нравилось то, что я видела), пока раскладывала столовое серебро.

— Мороженое, много сиропа, огромная порция арахисового масла, взбитые сливки, дробленый арахис и вишня. Мама обычно делала так для меня.

Просто, но, несомненно, потрясающе.

Потянувшись за бутылкой вина, которую он поставил на столешницу, я мысленно вычла один кусок пиццы из своего вечернего рациона и добавила еще одну порцию «арахисового масла» к десерту.

Я уже собиралась открыть вино, когда обнаружила, что в руках нет ни бутылки, ни штопора, вскинув голову, я посмотрела на Чейза и убедилась, что он держит и то, и другое.

— Отец мало чему меня научил. Но есть одна вещь, которую я узнал от него: женщина не наливает себе выпить, — объяснил он.

Элла Мэй вновь запела мне на ухо.

— О, — пробормотала я.

— Детка, достань пиццу, — мягко приказал он. — Мне два кусочка для начала.

— Хорошо, — продолжала я бормотать, а потом открыла коробку с пиццей.

Я уселась на табурет, пока Чейз наливал мне вино. Он поставил бокал у моей тарелки, достал из упаковки бутылку пива, остальные пять убрал в холодильник, концом штопора открыл крышечку, а затем присоединился ко мне за стойкой.

Я уставилась на пиццу, впервые обратив на нее внимание. Похоже, Чейз был любителем мяса, так же, как Изгой Эл любителем мясных консервов. Я увидела пепперони, колбасу, бекон, фарш, ветчину, панчетту и что-то похожее на чоризо. А еще грибы, оливки и перец.

Взяв пармезан и начав посыпать им пиццу, я с радостью отметила тот факт, что мне всего двадцать девять, и я еще не страдаю от изжоги.

Меня поразило несколько вещей: мы ели в тишине, я выступала в роли хозяйки, и что более важно, Чейз находил меня интересной. Часть того, чтобы быть интересной, заключалась в том, чтобы быть хорошим собеседником. У нас никогда не возникало проблем с разговором, но мы также никогда не оказывались в нормальной ситуации, которая требовала бы обычного разговора.

Внезапно, я снова занервничала.

Поэтому принялась болтать.

При этом сосредоточенно разрезая пиццу.

— Ты сказал, что твой отец мало чему тебя научил. Вы не близки?

— Я ненавижу его всем своим существом.

Я моргнула, наблюдая, как вилка вонзается в пиццу, а нож режет кусок, повернула голову и посмотрела на Чейза, поняв, что он не любитель есть пиццу вилкой и ножом. Он держал ломтик в руке и жевал.

— Ты его ненавидишь? — прошептала я.

Чейз проглотил и посмотрел на меня.

— Всем своим существом.

— Сказано, э-э… твердо, — заметила я.

— Ага, — согласился он и откусил еще пиццы.

Я вернулась к своему куску, пробормотав:

— Извини, я не должна была спрашивать.

Я взяла отрезанный кусочек в рот, когда Чейз спросил:

— Мы знакомимся друг с другом?

И я снова посмотрела на него.

Я прожевала и кивнула.

Он кивнул в ответ и продолжил говорить.

— Тогда такое тебе нужно знать обо мне. Я ненавижу своего отца. С мамой мы близки, но она чувствительная. Немного неуравновешенная. Может что-нибудь забыть, завестись из-за этого, стать неуклюжей, разбить вещи, завестись уже по этому поводу, потом принять таблетку или выпить, прилечь на некоторое время, и все снова будет хорошо. В этом вся она. В остальное время она милая и любящая. Много занимается благотворительностью, потому что ей это нравится, и она относится к этому серьезно. Это не способ скоротать время и попасть на страницы светской хроники. Она искренне хочет помочь. У нее мало друзей не потому, что она не дружелюбна. А потому, что у нее нет внутренних сил мириться с теми, кто лжет, использует других, манипулирует или предает, а таких в ее кругу много. Поэтому она направляет свою энергию на важных для нее людей, которые излучают позитив. Она не глупая, но не всегда поступает рационально, и в большинстве случаев это забавно, но иногда она накручивает себя, отчего опять же заводится.

Он откусил пиццы, прожевал, пока я смотрела, проглотил и закончил:

— Она любит меня, а я люблю ее. Я не могу проводить с ней столько времени, сколько хочу, потому что она живет в двух часах езды отсюда, а мой отец — мудак, так что если он дома, то я не приезжаю. И она делает чертовски вкусное мороженое.

— Вот, значит, как, — тихо сказала я, и он усмехнулся.

— Вот так, — пробормотал он и откусил еще пиццы.

Я снова перевела внимание на свою пиццу и засунула кусочек в рот, когда Чейз спросил:

— Твои родные?

Я посмотрела на него, прожевала, проглотила, положила нож и вилку и взяла вино. Отпив глоток, облокотилась о стойку, подняла бокал с вином и ответила:

— Папа у меня классный. Мудрый. Веселый. Любит меня. Любит мою сестру. Любит моего брата, хотя очень хочет надрать ему зад. И я его люблю. Мама тоже классная. Она мудрая, но более спокойная, чем папа. То же касается и веселья. Она меня любит. Любит мою сестру, хотя частенько испытывает желание свернуть ей шею. Она обожает моего брата, и я не психолог, но думаю, именно поэтому он делает такие вещи, от которых папа хочет надрать ему зад.

— Какая ты по старшинству?

— Средняя. Моя сестра Лиза на три года старше. Брат Джуд на три года младше.

Я сделала глоток вина, а Чейз взял второй кусок и спросил:

— Почему твой отец хочет надрать зад твоему брату?

Я поставила бокал и вернулась к пицце, отвечая:

— Ну, больше уже не хочет. Год назад Джуд ушел в армию. В знак благодарности, что он поступил на военную службу, папа отправился в католическую церковь, и отчитал сотню раз «Аве, Мария», а мы даже не католики.

Я услышала смешок Чейза, сунула в рот кусочек пиццы, и, жуя, посмотрела на него и улыбнулась.