Наследство из Нового Орлеана - Александра Риплей

Мэри прикрыла глаза руками, закрываясь от света, который ворвался в комнату вместе с Жанной, когда распахнулась дверь. Ей хотелось заткнуть уши. Голос Жанны был слишком громким, слишком веселым, слишком уверенным в дружбе Мэри.

– Бедная Мэй-Ри! Тебе нездоровится? – Жанна села на край кровати Мэри и погладила ее лоб. – Приготовить тебе кофе? Я принесу льда, хочешь? Холодное полотенце на глаза будет хорошо, правда?

Мэри сгорала от стыда за свой гнев и ревность. Разве Жанна виновата, что она красива, очаровательна и счастлива? Несмотря на кислый комок в горле, Мэри заставила себя заговорить:

– Жанна, со мной все нормально, честное слово. Просто мне нужно было отдохнуть. Ты же знаешь, как плохо я переношу жару. – Она подняла руку, отодвигая руку Жанны. – Позвони, попроси кофе. Это будет замечательно. Мы выйдем на галерею, на свежий воздух.

«Ведь могу же, – добавила она про себя, – могу делать вид, что ничего между нами не изменилось».

Галерея находилась в тени, но там было жарко и душно. На сей раз Мэри была рада этому. Она обмахивалась сплетенным из травы широким веером, сделанным в форме сердечка. Веер скрывал ее лицо, когда она слушала веселое щебетание Жанны.

– Ой, Мэй-Ри, у меня прямо сердце разрывается из-за того, что тебя не было со мной. Там такое было – ты не поверишь! Было так чудесно, Мэй-Ри! Я влюбилась. Я готова шагать по воздуху, танцевать с облаками. Как жаль, что ты не была там, не познакомилась с ним… Вальмон Сен-Бревэн. Самый романтический мужчина в мире, и такой богатый, Мэй-Ри! Говорят, богаче его в Луизиане нет… Конечно, я уже не в первый раз в него влюбляюсь. Впервые это случилось со мной два года назад, когда праздновали совершеннолетие Филиппа. Мне разрешили остаться на бал, но лишь посмотреть. А Вальмон только что вернулся из Парижа, и все увивались за ним. Но даже при этом он попросил у мамы разрешения пригласить меня на риль.[9] Он такой замечательный танцор, Мэй-Ри, и такой красивый! Естественно, я в него влюбилась. Но я тогда была совсем ребенком. Это было просто детским увлечением. Но сегодня все было совсем иначе. Сегодня я влюбилась по-настоящему. И ему я тоже нравлюсь. Я чувствую это. Он вспомнил про тот риль. Спросил, по-прежнему ли я люблю танцевать. Он сказал, что я стала очень красивой молодой женщиной. – Жанна дотронулась до своего лица, губ, шеи. – Это ведь правда, Мэй-Ри, да? Я красивая. Я вижу это в зеркале. И я стала женщиной. – Ее руки гладили собственное тело. – Посмотри, какие у меня полные груди и какая тонкая талия. Мужчина может обхватить мою талию пальцами. Я созрела для любви, Мэй-Ри, и я люблю его. О, как я счастлива! – Она наклонилась к Мэри с довольной и озорной улыбкой заговорщицы. – Я тебе кое в чем покаюсь, – сказала она. – Когда мы ездим кататься на вал, я всегда направляюсь в одну сторону – в сторону его плантации. Я уже два года так делаю, с тех пор как познакомилась с ним. Все надеялась, что он тоже поедет кататься верхом, и мы снова встретимся, и он меня заметит. – Жанна засмеялась и захлопала в ладоши. – Столько миль проехала по валу и ни разу его не видела. Но теперь свершилось! Мы снова встретились. Он заметил меня.

Мэри энергично махала веером, пока у нее не заболела рука. Тогда она взяла веер в другую руку. Жанна пересказала свою историю десяток раз. И каждый раз она открывала все больше значения в каждом взгляде и слове Вальмона Сен-Бревэна.

Вечером, за ужином, Мэри познакомилась с Филиппом Куртенэ. Жанна так часто говорила о поразительной красоте брата, что Мэри просто не могла поверить, что сидит за столом с тем самым человеком. Филипп выглядел старше своих двадцати трех лет. Густые черные бакенбарды котлетками не могли скрыть его пухлых щек и небольшого двойного подбородка. Полнота придавала ему вид зрелого мужчины средних лет. Элегантный костюм не скрывал узкой груди, а расшитый жилет лишь подчеркивал небольшое брюшко.

Он оказался совсем не таким, как ожидала Мэри. Он говорил почти исключительно с Grandpère, от чего она испытала только облегчение. Можно было страдать молча.

Однако Жанна была недовольна и не стремилась это скрыть.

– Филипп, – сказала она посреди ужина, – с самого приезда ты ни слова не сказал о чем-нибудь интересном. Тростник, цены на сахар, виды на погоду и урожай… По-моему, ты ужасен.

– Жанна, – сурово проговорила Берта, – успокойся. Не забывай о манерах.

Нахмуренное лицо Grandpère внушало ужас. Но Жанну было не так-то легко усмирить.

– Твой сахарный тростник, Grandpère, портит мне всю жизнь. – Она надула губки, состроив гримасу недовольства, и посмотрела на старика со скорбной мольбой.

Он был безучастен.

Жанна проявила настойчивость:

– Пожалуйста, Grandpère, скажи Филиппу, чтобы он не был таким мерзким. Сегодня он увез всех своих интересных друзей именно тогда, когда мне было так весело с ними. Он утащил их смотреть тростниковые поля, а мне ехать не позволил. Ах, Grandpère, я так страдала!

Мэри впервые увидела, как смеется старый месье Куртенэ. Смех этот начался ржавым хрипом в глотке, который становился все громче, пока не вылетел из его рта заразительным взрывом веселья. Филипп и Берта тоже рассмеялись. Мэри почувствовала, что и у нее дергаются губы, хотя не понимала, из-за чего все смеются. Она услышала, как рядом с ней кто-то весьма неизысканно хрюкнул, и увидела, что Жанна прижала ко рту салфетку, пытаясь удержаться от того, чтобы присоединиться к общему веселью.

– Это не смешно, – тихо проскрипела Жанна, а потом, отбросив и салфетку, и важность, расхохоталась вместе со всеми.

Потом она объяснила Мэри, что всю жизнь отказывалась и близко подходить к тростниковым полям. Она убеждена, что в их высокой зеленой гуще прячутся змеи и крокодилы, ведь сразу за полями начиналось болото.

На следующее утро Филипп поехал на береговой вал вместе с Жанной и Мэри. Когда они достигли вершины высокого травянистого вала, Жанна, как обычно, повернула налево.

– Жанна, я еду вниз по реке, – сказал Филипп. – Если хочешь, можешь поехать со мной. Правда, боюсь, там нет тростниковых полей. – Он усмехнулся, а затем улыбнулся сестре.

Жанна тряхнула головой и фыркнула:

– Можешь прекратить насмехаться надо мной, Филипп. Ты вчера и так хорошо посмеялся. Лично я предпочитаю ехать вот туда.

– Как угодно.

Мэри заставила себя заговорить:

– Филипп, можно мне с вами?

Он удивленно поднял брови:

– Это ведь несколько миль.

– Очень хорошо. Я люблю долгие прогулки, – солгала Мэри. Сама мысль о том, чтобы сопровождать Жанну в поисках Вальмона Сен-Бревэна, была для нее непереносима. Допустим, он окажется на валу. Тогда ей придется лицезреть их вместе, а это было свыше ее сил.