Модэ - Владислав Пасечник

— Чего молчишь? — спросил Салм, и голос его прозвучал неприятно — как будто камень бросили в пустой медный котел.

— Поезжайте за нами, — произнес вожак медленно. — Только держитесь от нас на полет стрелы…

Стойбище было видно издалека — оно заняло собой просторное сизое ущелье. С двух концов ущелье запирал высокий вал с каменными зубьями и кедровыми кольями, торчащими из земли, как из драконьей пасти.

Возле самого вала Салм остановил коня и начертил в воздухе знак, отгоняющий зло.

— Аримаааан, — сдавленно простонал он, нахлобучивая башлык на глаза.

С кольев, на толстых веревках свисали кабаньи челюсти. На желтой кости еще остались черные знаки крови.

— Здесь все пропахло недобрым колдовством, — проворчал Шак. — Мы просто им дышим сейчас.

Ашпокай молча рассматривал ограду. Ему сделалось зябко, хоть солнце светило вовсю. Он знал, для Кого развешены здесь эти челюсти. В памяти один за другим всплыли имена, которые давали Ему люди: «Не-бог-не-человек-без-плеч-без-ног-Стужа-Поглотитель-Змей-Он».

— Князь у смерти что ли хочет откупиться? — проговорил Салм, едва слышно.

В стойбище было немного людей. Куда ни глянь всюду юрты пустовали, разоренные сорным ветром. Кое-где, правда, возились чумазые детишки, да расхаживали тоскливые бледные бабы. «Нет жизни мне между землей и небом, — охнула одна, замученная, иссохшая женщина, увидев ватажников. — Еще приехали кровопицы! Больше этого не могу терпеть». Тут же трое пьяных мужиков схватили ее за волосы и потащили прочь куда-то, гогоча и перебраниваясь.

Много грязи было здесь, много объедков и людских нечистот. Поначалу Ашпокай отворачивался от этой гнусности, но скоро свыкся и перестал ее замечать.

С другим не мог примириться юный степняк: коней здесь держали в тесных загонах. Их было слишком много, больше, чем могло вместить стойбище. Они волновались, ходили кругами, били копытами поскотину, сложенную из плоских камней и стволов лиственницы. Сквозь прорехи в ограде Ашпокай видел их грустные глаза, их розовые и черные губы, жующие тугую звонкую слюну. Это были добрые кони — тем удивительнее они казались здесь, среди грязи и разброда. Они хотели на волю, хотели кочевать. Им тесно было в ущелье, где воздух задохнулся от человеческого пота. Но глупые злые люди стреножили их, заперли в поскотине, где стояли они теперь в грязи по самые бабки.

Проезжая мимо одного такого загона, Ашпокай по велению незнакомой силы приблизился к ограде и произнес тихо: «Вас освободят». Ничего больше не мог сказать и сделать для лошадей, но и этих слов было достаточно. Они как будто поняли его слова, подняли уши и стали, с волнением разглядывая чужаков.

Посреди стойбища стоял большой шатер из дрянного бурого войлока. Ашпокай вспомнил роскошную юрту паралата и усмехнулся. Вожак всадников Хушана по-своему истолковал усмешку юноши:

— Нравится шатер? Большой шатер! Нигде во всем свете такого не сыщешь! Богат наш князь, видишь? — и он оттянул ворот, показав медную, уже тронутую зеленью, гривну.

— В кургане, что ль откопал? — спросил Соша с презрением.

— Зачем в кургане? — вожак грязно выругался. — Обижаешь! Сам князь подарил!

— Значит, князь ваш по курганам шарит, — буркнул Соша, но по счастью никто кроме Ашпокая его не расслышал.

Вожак говорил без умолку:

— Я родился в сухом и голом краю. Говорят, я родился вовсе без кожи, так слаба была моя мать. Никогда я не ел сытно и не пил всласть, покуда не стал служить князю Хушану. Меня здесь боятся. Большего не нужно мужчине.

Он долго хвастался, этот глупый вор и бродяга. «Шакал вроде него может пугать стариков и детей — думал Ашпокай — но я могу сломать ему хребет, если захочу. Я сломаю хребет любому из его оравы».

Вокруг шатра редким кольцом стояли землянки. Внутри кольца возвышались повозки, груженные разным добром. Блестела тускло медь, громоздились небывалые груды мехов — соболиных, писцовых, лисьих. Белое и черное руно валялось на земле, сырое и истлевшее.

Навстречу ватажникам выбежали босые мальчишки. К ногам их пристали зеленые лепестки конского навоза. Мальчишки взяли степных коней под узды и подвели к коновязям, весело воркуя на своем горском языке. Им нравились, похоже, степные кони, — они от колыбели были уже знатные конокрады. Детьми ходили они воровать в соседские табуны, — пастухи ловили их и били палками, не за то, что крали, но за то, что попались.

Ватажники вошли в круг. Здесь было жарко и душно. В воздухе висел тягучий конопляный дурман. Из углов тявкали дудки, кто-то рассеянно щипал струны. У молодого волка закружилась голова, он нащупал рукав Салма и стиснул его что было сил. Возле шатра он увидел двух воинов в лисьих шубах. Это и были князья. Сделав небрежный жест приветствия, Салм уверенно зашагал к ним.

Почти все здесь были пьяны или в конопляном угаре. Салм молча переступал через неподвижные тела, Ашпокай осторожно обходил их, стараясь не наступить на чью-нибудь руку или голову. Один человек вдруг проснулся и попытался схватить Ашпокая за ногу. Молодой волк брезгливо отпрянул, а проснувшийся продолжал шарить в пустоте, слепо тараща глаза и произнося проклятья.

Ашпокай увидел хунну, сидящих полукругом у одного из алтариков. Их плоские лица блестели перед огнем, словно покрытые сукровицей. Они не смотрели на ватажников. На одном из хунну Ашпокай увидел башлык с медными бубенцами — «Такой же был у раненого гонца…».

При первом взгляде на князей, Ашпокаю показалось, что это братья-близнецы. Подойдя на несколько шагов, Ашпокай заметил отличие — лицо того, что сидел справа, было печально, лицо же князя слева выражало сытую скуку. Приблизившись еще немного, Ашпокай понял, что перед ним юноша и старик.

По левое плечо от него сидел хунну в уборе из врановых перьев. «Харга!» — догадался Ашпокай. Сердце в его груди забилось сильнее. Пусть он не видел Модэ в лицо! Зато теперь перед ним был человек, приближенный к Врагу. Он представлял здесь Врага, и для Ашпокая он был сейчас все равно, что Модэ.

«Как хорошо что я его ранил» — подумалось молодому волку.

Ловчий оставил на Ашпокае долгий взгляд, весело подигнул Салму и фыркнул, глянув на Шака.

— Я Салм, из вольных степняков, — произнес бактриец. — А это мои люди. Мы хотим пойти тебе на службу, горный князь.

И Салм низко поклонился Хушану, как того требовал обычай. Хушан только поднял брови, в глазах его сверкнуло недоверие, но тут же возле старика появился хунну в уборе из перьев, придвинулся к самому уху князя, и почти касаясь его губами прошептал что-то. Лицо Хушана расчертила насмешливая улыбка, глаза его, немного тяжелые от хмеля оглядели Салма с ног до головы.