Разгневанная земля - Евгения Яхнина

— Все эти книги, за исключением нескольких, — Танчич указал на небольшую стопу, которая лежала на его рабочем столе, — принадлежат хозяину замка.

Танчич взял одну из своих личных книг и протянул Яношу:

— Вот возьми, прочитай, тебе понравится! Это книга о крестьянском мальчике. Называется «Ма́ти Лу́даш».

— А кто же её сочинил?

— Писатель Михай Фа́зекаш.

— А то, что вы читали на берегу, тоже он написал? — спросил Янош, принимая книгу.

— Нет. То были стихи Ша́ндора Пе́тёфи.

Янош впервые услышал это имя. А между тем Петёфи был уже признанным и любимым поэтом. Он писал вдохновенные патриотические стихи и горячие статьи и в них говорил о том, что необходимо бороться за национальное освобождение страны, за то, чтобы крестьяне сбросили с себя феодальный гнёт. Героями его стихотворений были те, к кому он их обращал, — простые люди Венгрии. На Петёфи обрушивалась критика, им возмущались дворяне, но передовая молодёжь сплачивалась вокруг него, предчувствуя в нём своего будущего вождя.

Янош пытливо оглядывал книжные полки. Танчич догадался, о чём думает юноша.

— Ты хотел бы почитать стихи Петёфи? — Не дожидаясь ответа, Танчич открыл дверцу шкафа.

Янош смутился.

Танчич взял с полки томик.

— К сожалению, я не имею права дать тебе книгу, принадлежащую графу, но я прочту тебе ещё одно стихотворение Петёфи:

В степи родился я, в степи живу,Большого дома я не наживу,Но есть загон, скакун, есть вороной —Ведь я табунщик альфельдский степной.

    Я без седла на жеребце скачу    Туда-сюда, куда ни захочу.    Зачем седлу трепаться подо мной?    Ведь я табунщик альфельдский степной.

Рубашку белую, холщовые портыТы, роза алая, мне подарила, ты!Эх, роза, будешь ты моей женой —Табунщицей альфельдскою степной![22]

Лицо Яноша зарделось. Снова услыхал он слова поэта, будившие в нём знакомые чувства. То говорил он о любви к матери, родине, к домику и саду, где протекало детство, то о степном приволье, об альфельдских табунщиках.

До поздней ночи оставался Янош в гостях у писателя, слушал его рассказы о том, что довелось Танчичу повидать и перечувствовать во время скитаний по родной и чужим странам.

В полном смятении вернулся юноша в мастерскую. За короткий период времени он дважды столкнулся с событиями, которые резко изменили его жизнь.

Незаслуженная обида и оскорбление, нанесённые теми, кому он верно служил, впервые заставили Яноша по-иному взглянуть на своих хозяев и пробудили в нём чувство человеческого достоинства, до того только теплившееся в глубоких душевных тайниках бесправного крестьянского мальчика. Новым крутым поворотом на жизненном пути Яноша была встреча с Танчичем. Совсем иным представлялся ему теперь огромный мир. Всё казалось гораздо труднее, сложнее, и будущее рисовалось полным неожиданностей, препятствий, опасностей.

Глава тринадцатая

На крутом повороте

Столярные работы в замке подходили к концу, и Янош с грустью думал о предстоящей разлуке с Михаем Танчичем. Доведётся ли когда-нибудь вновь встретиться? «Я-то его не забуду, пока жив! Мне есть чем его помянуть!» И Яношу захотелось подарить своему учителю и другу резную трубку, чтобы она напоминала ему о рыбной ловле на берегу Кульпы. Долго придумывал он узор, немало вечеров провёл и над резьбой. И в конце концов наступил вечер, когда Бронзино, взяв в руки готовую трубку, внимательно осмотрел её и сказал:

— Ничего. Неплохо. Можешь нести…

Танчич пришёл в восхищение от подарка:

— Да у тебя, брат, талантище! Как ты живо изобразил иву, раскинувшую ветви над нашим обрывом! И даже умудрился уместить на таком маленьком кусочке и живописную извилину берега в этом месте. Вот не думал, что на маленькой поверхности трубки можно изобразить столько чудес! Спасибо, голубчик! Ты доставил мне большое удовольствие.

Трубка сыграла немалую роль в дальнейшей судьбе Яноша. Танчич показал её Видовичу и попросил его помочь юноше совершенствовать своё мастерство. Видовичу тоже понравилась работа Яноша. Прошло немного времени, и, вызвав Яноша к себе, управляющий сказал:

— Ты, я вижу, можешь работать самостоятельно. Мне нужна точная копия вот с этой буковой шкатулки. — Видович взял ящичек для драгоценностей с туалетного столика жены и подал Яношу. — Если резьба будет такая же тонкая, как на трубке господина Бобора, я велю Герману положить тебе жалованье мастера…

С этого дня Янош не отрывался от инструмента. Он любил делать замысловатую резьбу, да вдобавок его подхлёстывало обещание управляющего.

И действительно, работа удалась Яношу на славу. И Герман и Никколо похвалили ученика, с нетерпением ожидая, что скажет Видович.

А Видович, не скрывая удовлетворения, похвалил Яноша в присутствии рабочих и, взяв осторожно шкатулку обеими руками, сказал:

— Думаю, что и госпожа Вейль, для которой предназначена шкатулка, останется довольна.

Герман хитро подмигнул Яношу:

— Клюнуло? Теперь жди награды…

Рабочие поужинали, улеглись спать. Янош лёг на свою скамью. Но сегодня он почему-то никак не мог согреться. Герман накинул на него свой тулупчик. Спать юноше не хотелось. В ушах стоял шум, а в голове мысли роились и будто шептались. Минуты быстро текли, а сон всё не приходил. Янош закрыл глаза, силясь уснуть. Вдруг за дверью раздался чей-то голос:

— Янош тут?

— Тут, — ответил Герман.

Вошёл слуга Видовича:

— Янош, хозяин зовёт. Иди скорее!

Янош поспешил в кабинет Видовича, где находился и капитан Вейль. При появлении молодого столяра, робко остановившегося на пороге, Вейль, державший в руках шкатулку, милостиво кивнул ему головой:

— Тебе надо учиться — из тебя выйдет славный резчик… Кто тебя учил этому делу?

— Самоучка я.

— А кто твои родители?

— Крестьяне, — нетвёрдым голосом ответил Янош, переминаясь с ноги на ногу.

— Тебе надо учиться… — повторил Вейль, достал из кармана кошелёк, отыскал золотой форинт и протянул его Яношу: — Возьми в награду за хорошую работу!

Возбуждённый неожиданной удачей, Янош не помнил себя от восторга. Куда девалась его степенная походка! Едва он вышел из кабинета управляющего, как вприпрыжку пустился к той части здания, где жил Михай Танчич. Яношем овладела непреодолимая потребность поделиться внезапно выпавшим на его долю успехом с человеком, ставшим ему близким, как родной отец. Ему не терпелось, кроме того, узнать у Танчича, возможно ли то, что сказал офицер о его будущем.

Янош постучал в дверь. Никто не ответил. Появившийся в коридоре слуга сообщил, что господин Бобор вышел недавно с удочками.

Недолго думая Янош спустился по лестнице и, разгорячённый, как был, без пальто и без шапки, побежал к реке.

Но Танчича не было ни на мосту, ни в том заветном уголке у обрыва, где они часто вдвоём удили рыбу.

Февраль приближался к концу. Оттепель обманчиво заставляла забывать о холодном ветре, о предательской сырости. Янош долго рыскал по крутому берегу, тщетно отыскивал знакомые следы больших подошв своего друга. И, только когда почувствовал дрожь во всём теле, а в дырявых сапогах захлюпала вода, юноша понял, что поиски в саду бесполезны, и направился в мастерскую. Товарищи уже спали крепким сном.

Однако потребность увидеть господина Бобора и говорить с ним была так велика, что Янош решил ещё раз наведаться к нему. Стараясь проскользнуть незамеченным, юноша тихо поднялся на второй этаж.

На этот раз ему повезло. Танчич обрадовался приходу Яноша, но удивился, увидев его пылающее, возбуждённое лицо.

— Ты простудился! — озабоченно заметил Танчич.

Он заставил гостя выпить горячего молока, отчего озноб как будто прекратился.

Янош рассказал, что господа расхваливали шкатулку и что управляющий распорядился платить ему жалованье мастера, а офицер дал золотой и посулил ему помочь в будущем.

— Разве это возможно, господин Бобор? Или, может, они просто посмеялись надо мной?

Волнение юноши, его лихорадочное возбуждение передалось и Танчичу. Разве сам он, автор книг, которых боится имперское правительство, не испытал те же чувства в его возрасте?

— Я не видал твоей шкатулки, — сказал он ободряюще, — но ты показал мне золотую монету, которую подарил тебе офицер, и она-то яснее слов подтверждает, что господин Вейль в самом деле доволен. Нет, эти господа не смеялись над тобой, они отнеслись к тебе так милостиво потому только, что считают самородка из простолюдинов редчайшим и потому для них не опасным чудом. Пусть утешаются до поры до времени. Тебе же я скажу: человек — сам кузнец своего счастья… Сильно хотеть, безудержно стремиться к истинно хорошему — в этом уже большая доля успеха… Ну, да мы ещё не раз побеседуем с тобой на эту тему.