Оружие возмездия - Олег Маркеев

Карина смело забухала тяжелыми ботинками вниз по лестнице. Остановилась у двери. Достала ключ.

— Ты идешь?

Отступать было поздно. Максимов бесшумно спустился по ступенькам. Скрипнула дверь.

— Осторожно, тут две ступеньки. Одна подломилась, — из темноты предупредила Карина.

Максимов сделал шаг, почувствовал, что нижняя ступенька провалилась под ногой.

— Черт. А отремонтировать некогда? — проворчал он, наткнувшись на Карину.

— Некому, — ответила она.

Поскрипела ключом в замке, толкнула еще одну дверь. Первой переступила через порог. Нашарила рукой выключатель.

Максимов ожидал почувствовать затхлую сырость подвала, но в лицо пахнуло теплом и обжитым домом. Он увидел перед собой сводчатый коридор. Толстые струганные доски на полу Стены обшиты вагонкой.

Посередине коридора блестел покатыми боками мотоцикл.

— Гараж и квартира в одном подвале? — поинтересовался Максимов.

— Типа того.

Слева и справа от мотоцикла находились проемы. Один вел в затемненную комнатку. Второй — в подобие ванной.

— Бывшая котельная? — догадался Максимов.

— Наверное. — Карина первой протиснулась между мотоциклом и стеной, прошла дальше по коридору. Включила свет в следующем помещении. Максимов увидел комнату метров в тридцать площадью, со странным сводчатым потолком, словно келья в монастыре. Комната искрилась от белых красок. Стены, потолок, мебель — все было белым. Мебель, правда, состояла из двух огромных мешков, продавленных посередине, низкого столика и стеллажа под потолок. У внешней стены находился невысокий подиум. С потолка свешивалась белая драпировка, свободной волной лежала на светлых сосновых досках. Источниками света в комнате служили светильники в виде белых зонтиков.

— Кто фотограф? — Максимов посмотрел на большие снимки в рамах, развешанные на стене.

— Иван Дымов. Не слышал? — ответила Карина, на ходу расстегивая куртку.

Она прошла в соседнюю комнату. Максимов посмотрел ей вслед. Вторая комната была абсолютно черной. От потолка до пола. Карина включила светильник, конечно же, черный зонтик. И Максимов увидел подиум и черную драпировку. Полотнище было задрано вверх, и под ним, как под балдахином, на подиуме лежал широкий матрас и куча подушечек.

— Ты проходи, я сейчас, только переоденусь! — крикнула Карина из темного угла.

Куртка полетела на матрас, следом тяжелые кожаные штаны шлепнулись на пол.

Максимов крякнул, немного удивленный такой простотой нравов, и отвернулся.

Осторожно опустился на мешок. Оказалось, сидеть на нем чрезвычайно удобно. Такому креслу можно придать любую форму при минимуме физических и финансовых затрат.

Максимов бросил на столик пачку сигарет и зажигалку, повозился, приминая спиной мешок, набитый чем-то упругим. Устроившись, стал осматриваться.

Сначала стеллаж. Рулоны бумаги. Стопки журналов. Длинный ряд глянцевых корешков — альбомы по искусству Полное собрание серии «Искусство фотографии». Несколько разрозненных томов энциклопедии. И неизбежные и неистребимые, как тараканы, покетбуки сестер Марининой — Дашковой — Серовой. Между книг стояли гипсовые слепки, янтарные безделушки и прочая художественная дребедень. Украшением среднего яруса была черная немецкая каска с руническими молниями на боку, криво напяленная на гипсовый череп. На нижнем ярусе располагался музыкальный центр. «Долларов пятьсот», — оценил Максимов. Из фотоаппаратуры он увидел только раритетный «ФЭД» и широкоугольную «гармошку» довоенных времен.

Перевел взгляд на фотографии на стене. Неизвестный Дымов себя любил и результаты своих творческих исканий заключил в дорогие рамки.

«Скромнее надо быть», — подумал Максимов.

На его вкус. Дымов был хорошим ремесленником. Но не более того. Виды старых зданий Калининграда вполне сошли бы для средней руки настенного календаря. Обнаженная натура…

Максимов всмотрелся. Самый яркий кадр в композиции был посвящен Карине.

Девушка сидела на коленях вполоборота к зрителю. Тонкую шею подчеркивали высоко взбитые волосы, закрепленные на затылке двумя палочками, как у японки. Она закрывалась от кого-то спереди огромным веером из павлиньих перьев, оглядываясь через плечо на зрителя. Снимок вышел бы слишком школярским, если бы не бесенята в глазах натурщицы, напрочь испортившие всю вычурно целомудренную композицию.

Максимов с тонким вкусом искусствоведа отметил, что под кожаным панцирем фанатки ночных гонок скрывается вполне созревшее тело. Тонкокостное и гибкое. Оказывается, между лопатками у девушки находится странная угловатая вязь татуировки, а навстречу ей по копчику ползет маленькая ящерка.

— Павлин-мавлин, — прошептал Максимов, невольно бросив взгляд на стену, за которой все еще шуршала одеждой Карина.

Она вернулась в комнату в майке до середины бедер и в грубой вязки носках, доходящих до острых коленок. Черную майку украшал бледный лик Джимми Хэндрикса.

— Пить будешь, ретроград? — первым делом спросила она.

— Смотря что.

— Смотри, что дают. — Она вынула из-под мешка бутылку «Смирновской». — Сейчас стаканы будут.

Карина приподнялась на цыпочках, сняла с полки два янтарных стаканчика. Дунула в них, поставила на столик. Потом запустила руку за книги, вытащила пачку «Беломора».

Поставила на столик пепельницу из березовой капы.

— Да, забыла.

Она сбегала в соседнюю комнату, вернулась с полудюжиной яблок. Принесла, обеими руками прижимая к груди. Желтые шары запрыгали по столу.

Максимов на лету подхватил одно яблоко. Понюхал. Пахло вкусно — медом и прохладой, как яблоня под дождем.

Понял: это вся закуска, что есть в доме. И благодарно улыбнулся.

Запах яблок напомнил забавный случай из другой жизни. Они, курсанты-раздолбаи, устроили грандиозную пьянку на чердаке учебного корпуса. Никто не попался и с крыши, слава богу, не свалился. Тот, кому положено, ротному, конечно же, настучал.

«Закуски было хоть отбавляй — одно яблоко на шесть человек. Хоть в водке не ошиблись. Взяли по бутылке на рыло, — заметил ротный на „разборе полетов“. И тоном умудренного опытом человека изрек: — Запомните, сынки: если влезла в тебя бутылка водки, то закусывать ее надо как минимум теленком!»

С тех пор было выпито и съедено немало, но яблоко под водку всегда ассоциировалось у Максимова с тем прекрасным временем, когда все были сильны, задиристы, молоды. И главное — живы. Из шестерых, напившихся тогда на чердаке, остался он один.

Максимов свернул пробку на бутылке. Вопросительно посмотрел на Карину.

— А как же уголовная статья? — с бесенятами в глазах напомнила она.

— К черту статью. — Он до краев налил водку в подставленный стаканчик.

Ошибиться в дозе было невозможно. Такими наперстками, если не спешить, бутылку можно мурыжить до следующего вечера.

Выпили. Закусили яблоком.

Боль отступила туда, где ей и положено быть, — в прошлое. Настоящее было не менее горько и опасно. Максимов вспомнил о Гусеве.

— У вас здесь часто стреляют? — поинтересовался он нейтральным тоном.

— Везде сейчас стреляют, — равнодушно отозвалась Карина.

— Жаль мужика, — попробовал зайти с другой стороны Максимов.

— Все там будем. Каждый по-своему, но будем обязательно.

Карина вынула из носка бумажный конвертик и, не стесняясь, занялась конструированием косяка из выпотрошенной «беломорины». Волосы упали на лоб, закрыв от взгляда Максимова глаза.

Он посмотрел на мотоцикл, играющий бликами на никелированных дугах, и подумал, что она права. Мыслит не по возрасту, неточно. Одно неверное движение на мокром шоссе — и ты превратишься в измочаленную куклу. Один просчет — и ты лежишь, уткнувшись лицом в асфальт, а рядом валяется бесполезный пистолет.

— Продолжим? — предложил Максимов, берясь за бутылку.

— Себе. Я пока пропущу. — Она не подняла головы. Он хотел заметить, что лучше уж пить, чем курить травку. Как объяснил знакомый врач, алкоголизм протекает дольше и есть опыт его лечения, а с наркотой никто толком у нас бороться не умеет, и косит она народ быстрее. Но Максимов подумал, что не ему читать нотации. К охране здоровья его деятельность никак не относилась.

Карина закинула руку, на ощупь взяла с полки тонкую палочку. Воткнула в дырочку на пепельнице.

— Ты принципиально не куришь? — спросила она.

— Предпочитаю арийские психоделики, — ответил Максимов.

— А это что? — удивилась Карина.

— Водка и пиво. — Максимов отсалютовал янтарной рюмочкой.

Фразу он нашел в книгах отечественного теоретика консервативной революции и исследователя «третьего пути» Александра Дугина и немедленно включил в свой арсенал. Специально собирал такие заумные парадоксы.