Десять месяцев (не)любви (СИ) - Монакова Юлия

— Вот как, — лоб Илоны Эдуардовны пересекла озабоченная морщинка. — Да уж, ситуация… Можем ли мы хоть как-то на это повлиять? Сейчас, конечно, чуть что — сразу рекомендуют обращаться в органы опеки, но… сложно ведь вламываться в чужую семью, открывая дверь с ноги. Вдруг у них там всё… не так просто.

— Жаловаться в органы опеки? — Полина скептически хмыкнула. — Хорошо бы матери промыть мозги как следует.

— На предмет чего?

— Да пусть забирает ребёнка и уходит от этого урода! — со злостью выдохнула Полина, сама дивясь своей горячности. — Зачем жить с алкоголиком?

— Женщины иногда боятся предпринимать столь решительные шаги. Тут целый ряд факторов: и страх одиночества, и надежда, что муж ещё исправится, и совместно нажитое имущество… причин может быть много, — мягко произнесла Илона Эдуардовна.

— У них много причин, а ребёнок страдает! — возмутилась девушка.

— Какая вы строгая, — подал, наконец, голос Громов, до этого застывший рядом с ними безмолвным изваянием. — Но в жизни, к сожалению, действительно не всё так просто. Это для вас он — алкоголик и опустившийся тип, а для его жены, возможно, бесценное и любимое сокровище.

— Такое сокровище надо бы без сожалений выставить за дверь! — вспыхнув и глядя ему в лицо, убеждённо произнесла Полина.

— Понимаете… — не выдержав её взгляда, он отвёл глаза первым. — Жалость порой бывает очень сильным чувством. Сильным и… определяющим те или иные наши поступки. В отношениях двоих иногда всё очень и очень сложно.

— Сложные отношения — это, большей частью, лживые отношения. Отмазка для всяких негодяев! — припечатала Полина. — Для правды всегда найдутся простые и понятные слова.

— Слова — самое главное? — он печально улыбнулся, и с Полины вдруг моментально слетел весь боевой запал. Ну вот, теперь Громов, чего доброго, подумает про неё, что она истеричка и психопатка, у которой явные проблемы с нервишками…

Она опустила глаза и увидела, что на рукав его плаща прилепился жёлтый кленовый лист. Полина ощутила дикое желание протянуть руку и стряхнуть этот листок… А затем пригладить чуть взъерошенные, точно их постоянно продувает сквознячок, густые тёмные волосы Марка Александровича. А потом разгладить его презрительно сжатые губы поцелуями…

Но с дикими желаниями можно и бороться.

— Вы тоже на трамвай сейчас, Полина? — кивая в сторону остановки, примирительно спросила Илона Эдуардовна.

— Нет, нет… мне совсем в другую сторону. До свидания, — струсила она и поспешно зашагала прочь в противоположном направлении.

Илона

Всё чаще и чаще её мысли невольно возвращались к словам Марка о жалости, которая определяет поступки. Илона уговаривала себя, что примерять эту фразу на их отношения не стоит. Разве он с ней из-за жалости? Чушь!

Марк очень нежный, заботливый и внимательный. Он прекрасный любовник. У них всё хорошо. Всё, всё хо-ро-шо.

Но воспоминания нет-нет, да и сворачивали на бессловесную пантомиму, развернувшуюся в учительской несколько дней назад. Пожалуй, никто, кроме Илоны, этого и не заметил… Того, как Марк старательно отводил глаза от своей лучшей студентки, словно боялся сорваться. Словно сдерживался из последних сил. Словно запретил себе даже мельком… даже мимолётно… проявить свой неприкрытый мужской интерес. Это просекла только Илона… и, кажется, сама Кострова. Уж больно несчастное личико было у девушки.

Илона смеялась над собственными глупыми страхами, убеждая себя в том, что всё надумала. Марк вёл себя совершенно обычно. Образцовый преподаватель, не придерёшься. Студентка Кострова слегка переволновалась перед открытым уроком. Только и всего!

И всё же… как непрочны, зыбки, нестабильны их с Марком отношения, в очередной раз с горечью понимала Илона. Она никогда не знает точно, позвонит ли он ей, придёт ли. Илона просто не вправе быть излишне навязчивой, она ведь сама установила границу их отношений: “Ничего личного, только секс”. И Марку явно становится не по себе, когда Илона осторожно пытается не пересечь эту границу, но хотя бы приблизиться к ней.

Недавно их чуть было не застукала мама. Вломилась в квартиру без предупреждения, как обычно, отперев замок своим ключом. Хорошо, что Илона сразу же услышала звук открывающейся двери и закричала:

— Мам, не входи! Я не одна.

Впрочем, она не была уверена в том, что мама её непременно послушает. С неё сталось бы и вломиться в спальню, бесцеремонно оценивая дочкиного ухажёра по своей собственной шкале качеств — годится ли он Илоне, подходит ей, достоин ли?.. Поэтому Илона торопливо накинула пеньюар на голое тело и, сделав Марку знак оставаться на месте, вышла навстречу матери в прихожую.

— Кто там у тебя? Неужто мужчина?! — громким театральным шёпотом вопросила мать, цепко подмечая все нюансы в облике дочери: фривольный наряд, припухшие губы, рассыпавшиеся в беспорядке волосы… Подметила — и откровенно засияла. Пожалуй, Илона погорячилась — с таким-то отношением абсолютно любая мужская особь в спальне дочери воспримется матерью как дар небес. Какая уж там шкала качеств…

— Мамуля, давай все расспросы и разговоры потом. А сейчас немедленно уходи. Ты очень невовремя, правда, — сделав страшные глаза, шепнула в ответ Илона. Её даже не заботило, что слова эти могут обидеть — в конце концов, мама сама виновата, надо предупреждать о своём визите.

К счастью, мать не обиделась. Она благоговейно попятилась, едва ли не перекрестив доченьку на удачу (артистка! театральные подмостки по ней плачут!), и моментально испарилась.

Илона вернулась в спальню, чувствуя себя откровенно по-дурацки. Марк уже успел полностью одеться и сейчас застёгивал на запястье часы.

— Можешь не переживать, мама уехала…

— Да я и не переживаю, — он улыбнулся. — Или встреча с твоей матерью грозила мне неминуемой гибелью?

— Хуже, — засмеялась Илона. — Она начала бы пытать тебя на предмет того, какие у тебя намерения относительно меня и собираешься ли ты, как честный человек, жениться на мне после всего, что у нас с тобой было…

Он тоже усмехнулся, но никак не стал это комментировать. Несмотря на то, что Илона просто пошутила насчёт женитьбы, в груди у неё неприятно кольнуло. Она знала, знала, что у него нет матримониальных планов относительно её персоны, и всё равно…

— Может, останешься? — нерешительно спросила она у Марка, хотя знала, что он всегда ночует у себя дома, как бы поздно не заканчивались их свидания. — Завтра всё равно выходной. Можно отоспаться…

Он виновато покачал головой.

— Извини, поеду… мне сегодня ещё надо немного поработать над статьёй. А ты отдыхай.

Он был верен себе: не оставался ночевать и не приглашал Илону домой, оговариваясь холостяцким беспорядком. На самом деле, она чувствовала это, он просто не хотел впускать её в своё личное, тщательно оберегаемое пространство… Да он вообще никого не хотел туда впускать, чего лукавить. Казалось бы, город детства… столько воспоминаний, дворовые друзья, бывшие одноклассники… но он упорно ни с кем не сближался.

Как-то в порыве откровенности Марк признался ей:

— Я всё ещё чувствую себя здесь, как в плацкартном вагоне. Кругом случайные попутчики… — он тронул её за руку, что, вероятно, должно было обозначать "кроме тебя", но Илона не очень-то поверила.

После того, как он уехал, нежно поцеловав её на прощание, Илона почувствовала такую тоску — хоть волком вой. Даже открыла бутылку вина и налила себе в бокал немного, чтобы отвлечься от тягостных дум, хотя прежде никогда не была замечена в одиночном распитии алкоголя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В каком-то отчаянном и злом порыве она перезвонила маме.

— Ты зачем приезжала?

— А твой кавалер уже спит? — почему-то шёпотом спросила мать.

— Он уехал к себе домой.

— Не остался ночевать?! — ахнула мама таким драматическим тоном, будто спрашивала, не ограбил ли он квартиру и не сбежал ли после этого.