Гордая любовь - Робин Хэтчер

Он опустил щеку на ее макушку и вдохнул аромат, который принадлежал только ей, только Либби Блю.

«Извини. Извини, что вынужден использовать тебя таким вот образом. Если бы не твой отец…»

Словно прочитав его мысли, она подняла голову, открыла глаза и посмотрела прямо на него, и его сердце снова пронзило острое чувство вины.

Заглянув в ее полные любви глаза, Ремингтон вдруг осознал, что превращается в подлеца, до которого далеко даже Нортропу Вандерхофу.

Либби почти не могла дышать, наблюдая, как темнеют и мрачнеют синие глаза Ремингтона. Она совершенно явственно, словно тепло от очага, ощущала, какую ярость он почему-то излучает. И все-таки Либби не чувствовала страха. В душе, хотя и без особых к тому причин, она верила, что он не причинит ей зла.

Он опустил правую руку, которой придерживал ее спину, одновременно освобождая и левую руку от ее ладошки. Потом взял ее за плечи и нежно отодвинул на шаг от себя.

– Думаю, ты была права. Я еще не гожусь для танцев.

Он повернулся, взялся за костыль и, слегка постукивая по деревянному полу, захромал в сторону своей спальни. У дверей гостиной он остановился и обернулся.

– Ты действительно очень красива в этом платье, Либби. Тебе следует надевать его почаще. Тогда все здешние мужчины будут виться вокруг тебя, словно мухи.

Нечто похожее на испуг заставило сжаться ее сердце, но она постаралась не обратить на это внимания и улыбнулась.

– Платье только мешает, когда я работаю.

– Да, это понятно. – Он вышел в холл. – Спокойной ночи, Либби.

Когда он ушел, девушка упала на диван и уставилась на пляшущие языки огня в камине. Она прислушалась к потрескиванию поленьев и стуку дождя по крыше, зная, что никогда больше не сможет слушать эти звуки и не вспоминать о моменте, когда он сжимал ее в своих объятиях, покачиваясь в такт воображаемой музыке.

Либби размышляла над тем, что труднее будет вынести: ожидание его отъезда или сам момент, когда надо будет расстаться.

Она предчувствовала одинокое будущее, а на улице по-прежнему шел дождь, словно природа понимала, как больно щемит у Либби сердце, и плакала от жалости и сострадания.

Она знала, что никогда больше не захочет надеть это платье.

12

Всю следующую неделю, пока заживали раны Ремингтона, а сам он набирался сил, Либби изо всех сил старалась скрывать свои чувства. Она старалась подготовиться к моменту его отъезда и предпочитала не оставаться с ним наедине, что было не так уж и трудно, поскольку Уокер тоже, казалось, избегал ее.

Может быть, именно поэтому она так удивилась, когда однажды рано утром он вошел в сарай, где она доила Мелли. Руки ее замерли под выменем коровы, пока она наблюдала, как он медленно приближается к ней. Либби заметила, что он уже не так сильно хромает и почти не опирается на костыль. В его движениях уже не чувствовалось скованности или боли, как всего несколько дней назад.

Сколько же осталось до того момента, когда он сможет ездить верхом, подумала она, чувствуя ставшую уже знакомой грусть, которую испытывала всякий раз, когда думала о том, что Ремингтон покинет «Блю Спрингс».

Ремингтон тоже никак не мог объяснить себе, что он делает в сарае. Он заметил, как Либби направилась сюда, держа в руке ведро для молока. Целую неделю он умышленно держался от нее на некотором расстоянии. Ради ее же блага. Он не хотел, чтобы она принимала его не за того, кем он был на самом деле. Он должен защитить ее от ее же собственной наивности, от доверия, которое она к нему испытывает.

У него не было ни одной веской причины, чтобы последовать за Либби в сарай, только желание находиться рядом с ней.

– Ты рано встала, – сказал он, входя в узкую дверь постройки.

– Я всегда рано встаю. – Она опустила глаза, вернувшись к дойке.

Ремингтон наблюдал, как упругие струи белой жидкости льются прямо в ведро, и удивился тому, что этой девушке удается выглядеть прелестной, даже когда она сидит на маленьком табурете, согнувшись и почти прижавшись к коровьему брюху. Он всегда относился к числу мужчин, которые высоко ценят в женщине именно женственность, и все-таки ему казалось, что Либби сейчас очаровательнее любой из виденных им великосветских красавиц во всех их роскошных нарядах и сверкающих драгоценностях.

– Тетушка Аманда всегда говорила, что самый лучший способ начинать день – это подоить корову. Тело в этот момент ощущает полный покой, и можно спокойно подумать, прежде чем навалятся бесчисленные заботы и хлопоты, от которых нет спасения нигде и никогда. – Щеки ее слегка покраснели. – Именно так она всегда говорила.

– Уверен, что она была права. – Он сделал несколько шагов, входя внутрь сарая. – Мне никогда прежде не доводилось доить корову. Тебе не трудно показать, как это делается?

Руки ее снова замерли.

– Ты хочешь научиться доить?

Он и сам удивился не меньше Либби, высказав такую просьбу. Самому себе Уокер признался, что просто ищет предлог, чтобы остаться в сарае, и ему совершенно безразлично, научится ли он при этом еще и доить корову.

«Ну почему мне не хватает благоразумия просто оставить ее в покое?» – размышлял он.

– Ты уверен? – тихо спросила Либби.

– Уверен.

– Хорошо. – Либби отпустила коровье вымя, отодвинула табуретку и поднялась. – Иди сюда и садись.

Ремингтон прислонил костыль к стенке стойла и, прихрамывая, сделал несколько шагов к тому месту, где его ждала Либби. Пока он опускался на коротконогий табурет, она слегка придерживала его за руку. Когда Ремингтон уселся, Либби опустилась рядом с ним на колени. Солома под ее ногами тихо захрустела.

– Первое, что тебе необходимо знать, – начала Либби, беря Уокера за одну руку и заставляя его вытянуть ее под вымя Мелли, – это то, что ты не должен ее дергать. Так ты только доведешь корову до безумия. – Она положила свою ладонь поверх его руки и заставила сжать пальцы на набухших сосках. – Надавливай сильно и уверенно, начиная большим и указательным пальцами, постепенно как бы скатывайся вниз, нежно потягивая.

Он ощутил близость ее теплого тела совсем рядом со своим – их разделяла только ткань рубашки.

– Помогай другой рукой, – подсказала Либби.

От нее всегда исходил запах такой чистоты и свежести, даже здесь, в коровнике!

– Теперь поменяй. Будет легче, если все делать ритмично. Вот так, правильно.

Струя молока ударилась о ведро. Либби засмеялась.

– Ты учишься куда быстрее, чем я. Мне казалось, я никогда не научусь доить.

Удовольствие, которое он сейчас испытывал, не имело ничего общего с наполняющим ведро молоком, а только со смехом Либби. Куда подевались остатки удерживавшей его силы воли? Он сделал то, о чем мечтал целую неделю и что рассудок ему делать запрещал, – повернулся и поцеловал ее в щеку. Ремингтон прижался лбом к ее виску, зная, что она ощущает его дыхание на своем лице. Он страстно желал понять, о чем она сейчас думает, и снова осуждал себя за то, что не сумел сдержать свои чувства. В сарае все стихло и замерло. Долгое время ни один из них не решался пошевелиться.