Ледяной ад - Луи Буссенар

Эта мысль пришлась всем по душе.

Самородки были собраны и снесены под просмоленную покрышку.

Неслыханное количество и чрезвычайная величина их произвели настоящий фурор: на памяти рудокопов не было ничего подобного. Здесь, считая даже по низкой цене, золота было не менее шестидесяти килограммов, то есть на сумму 180 тысяч франков.

Весть о счастливой находке наших друзей быстро распространилась среди рудокопов, полетела в Доусон-Сити и произвела там всеобщую сенсацию. Репортеры двух главных в «столице золота» газет — «Клондайкский самородок» и «Юконская полночь» — немедленно выехали на участок, еще не имеющий названия. Им нужны были автографы, интервью, документы, фотографии счастливцев! Конечно, Редон, как собрат по оружию, прекрасно принял их.

Новые знакомые проглотили несколько кусков мяса и сухарей, выпили по стакану виски и уехали через два часа.

Работа, прерванная на некоторое время, возобновилась, так как почва уже оттаяла на глубину метра. Оставалось только удалить пепел и затем продолжать работу.

Кирки старого рудокопа и канадца застучали по горячей земле, а Леон Фортен и Поль Редон стали поднимать лопатой куски и бросать их наружу. Здесь Жанна, Марта и ее брат осматривали каждый комок, чтобы выбрать большие и маленькие самородки.

В яме, где работало четверо мужчин, наступила адская жара. Засучив рукава своих рубашек, они ушли в работу, напрягая все силы.

— Ну, друзья мои, и денек! — сказал Редон, вытирая рукой пот, струившийся по его лицу. — Мы заработаем тысячу франков в час. Недурно!

— Черт возьми! — произнес в это время старый рудокоп: — Взгляните-ка сюда! Можно подумать, что мы нашли «Мать золота», пресловутое золотое гнездо Юкона! — С этими словами он отколол киркой глыбу почти такой же величины, как открытая Портосом.

Леон и Поль взглянули на нее и друг на друга и без слов поняли все.

— Ну, товарищ, берите ее себе! — сказал восхищенный журналист.

Старичок сначала не понял.

— Берите же, говорят вам, — продолжал Редон, — это вам… Не так ли, друзья?

— О, от всего сердца! — воскликнули молодые девушки.

Старик побледнел от волнения; кровь прилила к его худому лицу, побуревшему от двадцатилетней работы на открытом воздухе, и он едва мог произнести:

— Вы… золотые сердца… как этот металл!.. Вы — достойны своего счастья!.. Моя благодарность… принадлежит вам навсегда!.. Я — ваш… возьмите меня… вы увидите, я буду вам полезен. Это так же верно, как мое имя — Пьер Лестанг, уроженец прихода св. Бонифация, близ Виннипега, в Канаде.

— А, моя родина! — вскричал Дюшато, протягивая ему руку. — Я должен был догадаться об этом по вашему произношению!

— Но мы соотечественники!.. Да, по старой Франции, — прибавил Фортен, — и вы будете таким образом вдвойне свои!

Во время этого разговора к золотоносной яме приблизилась небольшая группа людей. Лохмотья доусонцев были все-таки не лишены живописности, а вид подошедших был очень подозрителен. Но счастливые искатели золота не обратили на это внимания и в порыве радости не заметили взглядов, брошенных вновь прибывшими на палатки, яму и на кучу самородков.

После долгого немого созерцания эти люди с наружностью бандитов медленно удалились, как бы с сожалением, к досчатому бараку, где наскоро был устроен трактир. Незнакомцы уселись за бутылкой виски, и один из них, оглянувшись кругом, тихо обратился к своим товарищам:

— Вы все видели? Смотрите, не забудьте! Особенно позаботьтесь о собаке! Черт возьми! У них более ста килограммов золота, стоящего по крайней мере триста тысяч франков! Нужно, чтобы все это стало нашим в течение двух дней!

ГЛАВА VI

Два человека из конной полиции, — Западня. — Два трупа. — Страшная резня. — Еще один мертвец. — Упорный сообщник. — Пожар. — Мнимые полицейские. — Охрана для гнезда самородков.

Неделю спустя зловещие незнакомцы, метившие на золото наших друзей, собрались в селении Фурш. Расположенная при слиянии двух рек, Эльдорадо и Бонанзы, Фурш была малою копией Доусон-Сити, так как здесь было такое же положение, такая же грязь и топь, те же увеселительные места, те же люди. Только общественная организация была здесь более первобытная, жизнь дороже и суетливее, а удовольствия грубее.

Здесь имелся полицейский пост, но люди, представлявшие это учреждение, так справедливо уважаемое, имели множество дел и никогда не сидели на одном месте, разъезжая по горам и долам. При случае они никогда не отказывались от угощения.

Около трех часов того же дня, после возвращения подозрительных незнакомцев, два полисмена вернулись в Фурш. Когда они подошли к первому дому, харчевне, где радостно веселилась маленькая группа рудокопов, их остановил один из кутил, казалось, подстерегавший их. Он пожелал им доброго дня и прибавил хриплым от виски голосом:

— Вы чокнетесь с нами, не так ли?

— Идет! — отвечал один из полисменов. — Мы уже четыре дня в дороге и хотим пить, а особенно есть!

— Ура! Мы нашли гнездо самородков и по этому случаю собрались пить и есть! Вот вы и повеселитесь с нами!

— Но позвольте раньше вычистить лошадей!

— Ни за что! Это сделает харчевник!

Пришел хозяин харчевни. Это был высокий и крепкий мужчина лет тридцати, с белокурой бородой и волосами. Он с видом знатока осмотрел лошадей.

— А, — сказал один из полицейских, — я вас не знаю!

— Ничего нет удивительного! Я здесь только неделю… я наследник Жое Большой Губки, умершего от белой горячки.

— Это должно было произойти! — подхватил второй полицейский. — Этот бедный Жое не пил менее галлона (4 литра) в день. Это уж слишком!

— Мы познакомимся, господа, и вы будете приняты с не меньшим радушием, чем моим предшественником! Но довольно болтать!.. Входите же… Я займусь лошадьми.

Сопровождаемые человеком, пригласившим их на улице, полисмены вошли в довольно большую залу, где только четверо собеседников с аппетитом пили и ели. Их познакомили и дали место за монументальным столом, заставленным напитками и съестными припасами. Перед ними очутились два бокала, наполненные немного дрожавшими руками до краев, на тарелках появилась невзыскательная пища этих мест, и для начала все звонко чокнулись.

Привыкнув к шумному радушию рудокопов, уверенные в их честности, зная, что в случае нужды ничто не в силах заставить их пренебречь своими обязанностями, оба полисмена принимали угощение, не дожидаясь упрашиваний.

Умевшие хорошо поесть, а еще лучше выпить, что не удивительно в людях, проводящих службу при пятидесяти и более градусах холода, они пили полными стаканами, потом принялись за еду, глотая ее с поспешностью солдата во время похода, набивая рот кусками пищи и снова запивая их.