Розовая мечта - Элизабет Эштон

Чармиэн опустилась на стул и закрыла лицо руками.

— Я не могу смотреть им в глаза, — шептала она.

Мадам повернулась к Дезире, одетой в экзотический пляжный туалет; та смотрела на Чармиэн с презрением.

— Идите вы, — приказала директриса и, когда вернулась Ивонн, обратилась к ней требовательно: — Быстро, следующее платье! Я так и знала, что она нас подведет! Ну-ка, соберитесь и сделайте все вдвоем, здесь больше некому этого доверить!

Чармиэн съежилась на своем стульчике, следы от руки директрисы так и горели у нее на лице. Она испытывала панический ужас — она не могла вынести всех этих направленных на нее взглядов. Если б только Леон был тут и смог ее подбодрить! От грубости мадам Дюваль ей стало совсем тошно.

Ивонн, одетая в черный костюм с открытой спиной и юбкой-брюками, проплыла мимо с презрительной миной. Внезапно появился Алекс.

— Чармиэн? обратился он к ней.

— Эта дурочка ошалела от страха! — прошипела мадам, пожав плечами.

Алекс взял Чармиэн за руки и поднял со стула.

— Вы не можете подвести всех нас, — заявил он властно, — Леона, Альтею и особенно меня. — Он стал ласково поглаживать ей руку. — Чего вы боитесь? Всех тех баб, которые сидят там? Но они вам в подметки не годятся. Никогда не поверю, что вы такая трусиха!

От прикосновения его рук ее пальцы потеплели. Магнетический ток прошел по жилам и нервам, она вся словно завибрировала. Вернулась Дезире, и Алекс подтолкнул Чармиэн вперед:

— Идите, Чармиэн.

Она все еще стояла.

— Да черт вас дери, — процедил он сквозь зубы, — идите же!

Он вытолкнул ее вперед, так что она стала видна всей публике. Девушка стала робко спускаться в проход, уставясь взором на море за окнами. Она совершенно оцепенела, путь впереди казался бесконечным. Затем она обернулась и увидела наблюдавшего за ней Алекса, всем своим телом ощутила она его повелительный взгляд.

И вдруг, так же как тогда, в ателье Леона, она перестала чувствовать страх. Гордо вскину голову, она приняла изящную позу манекенщицы, движения ее стали совсем иными: раскованными, плавными.

Проникавшие через окна солнечные лучи заиграли на светлых волосах, придали абрикосовый оттенок рукам и шее. Вся в сиянии света, она сознавала, что множество глаз устремлено на нее, но по-настоящему чувствовала лишь взгляд Александроса Димитриу.

Затем вышла Дезире, а Чармиэн вернулась, и девушки-гречанки стали быстро переодевать ее. Ей было стыдно стоять в одном белье перед все еще находившимся там Алексом, но он не глядел на нее, беседуя с мадам Дюваль.

— Ну вот, лед тронулся, теперь все будет хорошо, — сказал он.

— Надеюсь, — с сомнением отвечала директриса — в жизни не было показа столь плачевного. Весьма признательна за ваше своевременно появление, мсье, сожалею лишь, что доставили вам беспокойство.

Алекс кивнул и, к облегчению Чармиэн, исчез. Директриса гневно взглянула на нее.

— Мсье Себастьен еще об этом узнает! — пообещала она.

Она с тревогой наблюдала за следующим выходом Чармиэн, но девушка не подвела. Она все проделала правильно, но уже не излучал такого тепла и сияния, как в первый раз. Тогда она была под влиянием какой-то магнетической силы, которую нельзя даже объяснить.

Когда все закончилось, мадам Дюваль вышла на поклоны. Некоторые модели пришлось показать на бис. Алекс удалился посреди показа, и на финальном торжестве его не было. Подошедшая Альтея объявила, что первое показанное Чармиэн платье было восхитительно, но она не уверена, подойдет ли оно ей.

— Зато оно как будто вам предназначено, — добавила Адьтея.

Сама она была одета в малиновый костюм, в котором Чармиэн признала творение Себастьена. Этот туалет делал ее гораздо старше зрительно.

— Алекс испарился, — пожаловалась она, — так что мне приходится самой здесь хозяйничать и присматривать за гостями. Некоторые уже собираются уезжать.

И она с достоинством проследовала в зал, показывая всем своим видом, что может, когда захочет, сыграть и светскую даму. Вскоре ушла и Чармиэн, Гортензия оставалась хлопотать с помощницами.

Чармиэн была потрясена происшедшим, в особенности той легкостью, с какой Алексу удалось овладеть ее эмоциями. Он ею манипулировал, как куклой. Если он может так влиять на нее, ей есть о чем задуматься. Здесь кроется опасность. Он был похож на хозяина кукольного театра — когда хотел, дергал своих марионеток за веревочки.

После позднего обеда у девушек было свободное время; они предпочли расслабиться, чтобы быть готовыми к вечернему показу в десять часов.

Чармиэн захотелось побыть одной, и она вышла на улицу. Вопреки желаниям Алекса она надела брючки и майку, чтобы ее не узнал кто-либо из бывших на показе гостей.

Минуя лифт, она вышла через боковую дверь в рощу тщательно ухоженных пальм. От патио в горы шла дорога, девушка догадалась, что ведет она в деревню. Между домами появлялись люди, но сама дорога была пустынна. Чармиэн нацепила солнечные очки и пошла вперед. Об огромные валуны, попадавшиеся на пути, можно было пораниться; не было ни машин, ни прохожих, попадались лишь козы и ослики. Она вспомнила, что ослы здесь — обычный вид транспорта, и предположила, что островитяне перевозят на них свои грузы. Склоны поросли чертополохом, о котором говорил Алекс, и ворсянкой. Она узнала несколько птичек — галок, ястребов и стаю черного воронья, каркающего на вершине скалы.

Солнце, хотя и прошло зенит, светило жарко, и она стала уставать. Ей хотелось дойти до деревни, но та оказалась дальше, чем предполагалось. По скалам лазали козы, щипая скудную растительность. Вообще, растениям на этом суровом острове приходилось не сладко. Маленький мальчик в лохмотьях, очевидно приставленный к козам, присел в тени и наигрывал на дудочке щемящую песенку, которая своим немудреным мотивом как-то особенно пронзила Чармиэн. На глаза у нее навернулись слезы, и она отерла их рукой. Такая чувствительность была ей самой в новинку — все это, вероятно, под влиянием романтических окрестностей и недавно перенесенных переживаний, думала она.

Она забиралась выше, дорожка становилась все уже и каменистее. Ее крутизна в сочетании с жарким солнцем измучили девушку. И хотя она могла уже рассмотреть темные крыши первых деревенских домов, она решила отдохнуть. Подобно тому пастушонку, Чармиэн тоже уселась в тени скалы и огляделась.

Далеко внизу оставалась плоская крыша отеля с надстройкой для лифтовой шахты. Там же возвышались два флагштока — один с национальным греческим сине-белым флагом, второй с эмблемой «Аполло» в виде золотого солнца на алом поле. Виднелась полоска пляжа с точечками, которыми отсюда казались пляжные тенты и загорающие. Белая стрелка мола выделялась на фоне пришвартованных судов, среди которых она смогла опознать «Ксантиппу». Другие яхты плавали позади них в открытом море под разными цветными парусами, и, как огромный айсберг двигался круизный белоснежный пароход. И, словно доисторические чудища, лежали на дальнем горизонте сине-пурпурного моря, скалистые острова.