Четвероевангелие - Юлия Серебрякова

На смысл субботы и искажение его фарисеями указывается и в случае исцеления больного водянкой (Лк. 14: 1–6). Это чудо произошло в доме одного из фарисеев. Фарисеи, как обычно, наблюдали за Христом, не сделает ли Он чего-нибудь предосудительного. Перед исцелением Господь спросил фарисеев: можно ли исцелять в субботу? Он не спрашивает у них разрешения; этим в общем-то риторическим вопросом Христос побуждает их вспомнить, в чем действительное достоинство и святость субботнего дня: «Ибо тогда, как Сам Бог благословил субботу, они возбраняют делать добро в оную и таким образом делают ее проклятою. Ибо не благословен тот день, в который не совершают никакого доброго дела»[197]. Фарисеям оставалось только промолчать, они прекрасно понимали, что смысл субботы подразумевает делание добра. Но, как и в предыдущей ситуации, Господь будит совесть этих людей, используя близкий бытовой пример и образ: как там был образ связанности (связанная жена, привязанное животное) и очевидная нужда в освобождении от уз, так здесь образ потопления и необходимость спасения утопающего. Милость к страдающему от избытка воды человеку сопоставляется с бытовой жалостью к скотам, упавшим в колодец: субботний день не препятствует самим фарисеям проявить жалость к попавшим в беду животным: «При сем сказал им: если у кого из вас осел[198] или вол упадет в колодезь, не тотчас ли вытащит его и в субботу?» (Лк. 14: 5).

Обнаруживая ложный пафос фарисеев как защитников Закона о субботнем покое, Господь неоднократно призывает их научиться от Писания и самого Закона, чего хочет Бог, напоминает, что Закон дан Богом для духовной пользы человека, не наоборот: «И сказал им: суббота для человека, а не человек для субботы» (Мк. 2: 27). Когда фарисеи попытались обвинить учеников Христа в нарушении субботы за то, что они, проходя засеянными полями в субботу, срывали колосья, растирали (как бы молотили) их и так утоляли голод, Господь сказал: «Разве вы не читали, что сделал Давид, когда взалкал сам и бывшие с ним? как он вошел в дом Божий и ел хлебы предложения, которых не должно было есть ни ему, ни бывшим с ним, а только одним священникам? Или не читали ли вы в законе, что в субботы священники в храме нарушают субботу, однако невиновны? Но говорю вам, что здесь Тот, Кто больше храма; если бы вы знали, что значит: милости хочу, а не жертвы, то не осудили бы невиновных, ибо Сын Человеческий есть господин и субботы» (Мф. 12: 3–8). Внимание к выраженному через пророка Осию пожеланию Бога о взаимной милости людей[199] требует снисхождения к голодным. Но знатоки Писания ведут себя как невежи, как будто не для них это написано, и проявляют беспощадную требовательность к другим, что, на фоне собственного «разумного» исполнения субботы (поят домашних животных, совершают другие необходимые действия), является грехом, то есть нарушением воли Божией. Апостолы, пребывая в «субботнем покое» жизни во Христе, жили уже вне Закона Моисеева, который был лишь «тенью» Нового Завета (Кол. 2: 17). Защищая их, Господь указывает на два примера из Писания и богослужебной практики. Во-первых, это история со взалкавшим царем Давидом и его спутниками, которым священник разрешил съесть хлебную жертву, хотя ее надлежало вкушать только священникам. Он «предпочел освободить людей от голодной смерти, нежели принести жертву Богу»[200] и этим исполнил требование Бога о предпочтительности милости, а не жертвы. И, во-вторых, храмовый опыт: священники каждую субботу, если по Закону судить, нарушали субботний покой принесением жертв, но при этом, по самому же Закону, оставались невиновны, так как были обязаны приносить жертвы. Этими примерами Господь подводит фарисеев к главной мысли: поведение учеников было оправданно, потому что «здесь Тот, Кто больше храма», Господин храма и Законодатель. Учение Христа неразрывно с Его делами, и последующее чудо исцеления сухорукого в синагоге в день субботний показывает, что «Сын Человеческий есть господин и субботы» (Мф. 12: 9–10), то есть Бог.

Обличение гордости и превозношения над другими людьми

В отличие от фарисеев, простой народ, в том числе такие общепризнанные грешники, как мытари, шли к Христу, радовались Его учению о Царстве Божием и охотно принимали то, чего требовал Господь. Для фарисеев близкое общение Спасителя с презираемыми ими людьми было непонятно и оскорбительно («Фарисеи же и книжники роптали, говоря: Он принимает грешников и ест с ними» – Лк. 15: 2); это размывало устоявшиеся критерии праведности: если Иисус – Мессия, посланник Бога, Он не должен общаться с недостойными. Ответом на эти недоумения и злость фарисеев стали три притчи, которые принято называть притчами о покаянии: о заблудшей овце, о потерянной драхме и о блудном сыне (Лк. 15: 3–32)[201]. У всех трех притчей есть общая, связанная с покаянием черта: они показывают, что покаяние грешника всегда желаемо и вызывает великую радость на небе[202]; все три притчи говорят о том, что Богу дорог каждый человек и Он стремится спасти погибающие души: как пастух – пропавшую овцу, поэтому он идет в горы и подвергает себя опасности ради нее; как бедная женщина – потерянную драхму, поэтому она не успокаивается, пока не выметет весь дом и не найдет потерянную драхму; как отец – оскорбившего его сына, на возвращение которого отец тем не менее надеется и ждет его, поэтому сам выходит навстречу сыну, показав желанность его возвращения («когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его» – Лк. 15: 20), и, простив сыну грех, возвращает ему сыновнее достоинство, велев одеть нарядно и устроить пир, чтобы со всеми разделить свою радость. Эта притча показывает, что на уход человечества от Бога (грехопадением прародителей и личными грехами) Бог ответил любовью, открывшей для всех людей возможность прощения и спасения: «Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее… Ибо нет воли Отца вашего Небесного, чтобы погиб один из малых сих» (Мф. 18: 11, 14). Такими же словами Господь в другое время отреагировал на историю обращения Закхея-мытаря; евангелист Лука, рассказывающий об этом (Лк. 19: 1–10), отмечает всеобщее возмущение, вызванное милостью Христа к презренному мытарю. Но этот мытарь, давно уже заклейменный общественным мнением как грешник, не постеснялся показаться в глазах общества смешным или несуразным, чтобы только увидеть Христа, а на милость Христа к нему ответил деятельным покаянием: «Закхей же, став, сказал Господу: Господи! половину имения моего я отдам нищим, и, если кого чем обидел, воздам вчетверо. Иисус сказал ему: ныне пришло спасение дому сему, потому что и он сын Авраама, ибо Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее» (Лк. 19: 8–10).

Но вернемся еще раз к притче о блудном сыне. В ней есть еще один действующий герой – старший брат, возмущенный тем, что отец, как будто закрыв глаза на позорное прошлое младшего ребенка, милостиво принял его «в сущем сане». В этой части притча прямо обращена на головы фарисеев, раздосадованных прощением мытарей и грешников. Приточный старший брат уязвлен несправедливостью отца, уравнявшего и, как ему кажется, даже возвысившего над ним блудного сына, которого старший отказывается даже называть своим братом, он называет его «этот сын твой»: «Вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими; а когда этот сын твой, расточивший имение свое с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка» (Лк. 15: 29–30)[203]. В словах старшего сына звучит и горделивое сознание собственной безупречности, а соответственно ожидание заслуженного вознаграждения, и чувство, которое свт. Иоанн Златоуст определил как «скорбь о чужом благе» – то есть зависть. Отец не доказывает сыну, что у любви есть право на милость, но напоминает, что старший сын все-таки не наемный рабочий, а именно сын: он и так всем обладает в доме отца, и не будь искажено сыновнее чувство верности отцу, он радовался бы возвращению едва не погибшего брата: «Говорить ли теперь о старшем сыне, который был благоразумен, когда не пожелал оставить дом отца своего, но не таким явился, когда из радости отца извлек свою досаду, когда в спасении погибшего брата нашел свою обиду? Говорить ли о людях, которые хвалятся, что никогда не уклонялись от воли Божией и от заповедей Божиих, но которые прекословят воле Божией, милующей грешника, осуждают оправдываемого Богом и, высоко ценя свое исполнение обязанностей как заслугу и право на воздаяние, обнаруживают не сыновний, а наемнический дух? Таковы были древние Фарисеи, которые и в дом отеческий – в Церковь Христову – не хотели войти, негодуя на то, что Христос приемлет грешников. Пожелаем таким людям, чтобы они вошли в себя, лучше познали себя, и уразумели, что и они только по милосердию Отца небесного могут быть Его сынами и наследниками»[204].