Вредная самооценка. Не дай себя обмануть. Красные таблетки для всех желающих - Альберт Эллис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«…Самомнение есть следствие и свойство самолюбия и, следовательно, может быть определено как любовь к самому себе, иными словами – самодовольство, поскольку оно действует на человека таким образом, что он ставит себя выше, чем следует».
Предположу, что Спиноза имеет в виду, что любить себя – значит любить всего себя целиком, даже если не все ваши части эффективны. Кроме того, он замечает, что если человек считает себя на что-то неспособным, то «пока он воображает, что не может того или другого, он остается неопределенным к действию, и, следовательно, невозможно, чтобы он сделал это». Спиноза понимает, что установка «Я плохо играю в теннис» реализуется через то, что делает вас неспособным к хорошей игре. Он мог бы развить эту мысль, сказав, что если вы играете плохо и при этом считаете, что должны играть хорошо, то начинаете принижать всего себя целиком, а не только свои способности к игре в теннис. Если ваша самооценка зависит от того, насколько вы успешны на том или ином поприще, то она всегда будет падать, как только вы потерпите неудачу. Спиноза почти – хотя и не до конца – приходит к умозаключению, что частью самооценки является самоуничижение.
«Любовь и желание могут быть чрезмерны».
По всей видимости, Спиноза хочет сказать, что любовь и желание – это хорошие состояния (когда они в пределах «нормы»). При этом если вы слишком любите побеждать, то вами двигают установки: 1) «Я должен победить!» и 2) «Я должен победить, чтобы быть хорошим человеком». Чрезмерные желания, граничащие с одержимостью, приводят к тому, что вы завышаете значимость своих успехов, но принижаете свои реальные результаты и свое Я. В глазах Спинозы, судя по всему, стремление к успеху превращается в острую (чрезмерную) потребность в нем. Такая эмоциональная зависимость от успеха заставляет вас оценивать предмет своих желаний как нечто, без чего невозможно жить, и может приводить к самоуничижению. Если успех и признание – это только желание, но не вопрос жизни и смерти, то никакие неудачи не смогут заставить вас чувствовать себя ничтожным. Но вы, как правило, именно нуждаетесь в любви и начинаете ненавидеть себя, если вам не удается ее добиться.
«Средством к согласию служит… стыд, но только стыд того, чего скрыть невозможно».
Если вы искренне стыдитесь своих поступков, то вы сожалеете о них, но не переносите стыд и осуждение на себя. Одно дело – сказать себе: «Я поступил неправильно, и мне грустно, что я это сделал» (в РЭПТ мы это называем здоровыми отрицательными эмоциями), и совсем другое – сделать сверхобобщение: «Я поступил неправильно. Этого не следовало делать ни при каких обстоятельствах. Раз я так повел себя, значит я плохой человек». Признавая свой неверный шаг, вы определяете его как плохой, но не себя как плохого человека, который никогда не должен оступаться. Вы остаетесь верным своему желанию не ошибаться, но не требуете от себя совершенства, а значит, признаете то, что, поступив плохо, не стали плохим. Повторю: если желание поступать правильно не доведено до фанатизма, то оно оградит вас от ненависти к себе, не снимая с вас ответственности за ваше «преступление».
«Блаженство не есть награда за добродетель, но сама добродетель; и мы наслаждаемся им не потому, что обуздываем свои страсти, но, наоборот, вследствие того, что мы наслаждаемся им, мы в состоянии обуздывать свои страсти».
Этим Спиноза определяет добродетельную природу как наслаждения, так и самой добродетели – нечто вроде вещи в себе. Но тому, что такое «добродетель», нас учит социум, и если мы этому учению следуем, то нам 1) нравятся наши действия (или бездействия) и 2) мы делаем сверхообщение о том, что наши добродетельные поступки делают добродетельными нас.
На основании вышесказанного мы можем предположить, что некоторые наблюдения Спинозы о самоэффективности, самооценке и самопринятии носили новаторский характер. Судя по всему, он понимал, что чрезмерное превозношение своей эффективности, когда радость от нее превосходит радость от себя, таит в себе подводные камни. Он ни в коем случае не возражал против «нормального» самовозвышения и самопринижения при условии, что эта оценка не доходит до «неразумной» крайности. Однако я сомневаюсь, что он понимал, что любая степень самооценки – оценки всего себя целиком – причиняет человеку вред и приводит к нервозности.
О том, что касается достижения безусловного принятия других (БПД), Спиноза выражался несколько яснее. Разберем некоторые из его мыслей.
«Стремление причинить зло тому, кого мы ненавидим, называется гневом; стремление же отплатить за полученное нами зло – местью».
«Ненависть увеличивается вследствие взаимной ненависти и, наоборот, может быть уничтожена любовью».
Необязательно выбирать злость или мщение в ответ на причиненную обиду. Можно принять ее с достоинством и ответить любовью. Чувство ненависти в определенной степени можно контролировать.
«Мы… составляем такую часть природы, которая не может быть представляема сама через себя и без других».
По всей видимости, наша природа состоит в том, чтобы существовать в мире вместе с другими людьми. А значит, нам следует строить свою жизнь на принятии как личного, так и общественного начал.
«Ничто не может быть так сходно с природой какой-либо вещи, как другие индивидуумы того же вида».
Разум дан человеку для того, чтобы находить общий язык с другими людьми и, возможно, с животными.
«…хотя люди во всем поступают большей частью под влиянием страсти, однако из их сообщества вытекает гораздо более удобств, чем вреда».
Спиноза, очевидно, понимал, что безусловное принятие других может быть полезным. Точно так же, как три столетия спустя это понимаю я!
«…Мы не имеем абсолютной возможности приспособлять внешние нам вещи к нашей пользе. Однако мы будем равнодушно переносить все, что выпадает на нашу долю, вопреки требованиям нашей пользы…»
Этим Спиноза утверждает не только идею БПД, но и БПЖ – безусловного принятия жизни.
Подведем итог: Спиноза с помощью рациональных доводов постиг суть, а возможно, и тонкие нюансы БСП, БПД и БПЖ. Неплохо для семнадцатого века!
А в конце девятнадцатого века этими вопросами заинтересовался и довольно хорошо в них разобрался Ницше. Что он на самом деле хотел сказать своими поэтическими изречениями,
