Красное золото - Виталий Олейниченко

Пару дней назад мы с ней абсолютно бездарно и глупо поцапались из-за сущей, в принципе, ерунды: я очень люблю мясо во всех видах, а она, наслушавшись каких-то своих подруг-вегитарианок, решила кормить меня морковными котлетами — мерзость редкостная, между нами говоря. О чем я ей и поведал без обиняков. Она же стала уверять, что это безумно полезно, и тогда я сказал, что если говорят «полезно» вместо «вкусно», значит, подкрадывается старость. Тут Верочка просто задохнулась от возмущения — вполне справедливого, впрочем, потому что ее-то старой уж точно никак не назовешь — обиделась и ушла. А я, как дебильная баба из сказки о Золотой рыбке, остался у разбитого корыта. В смысле: в гордом одиночестве перед полной сковородой остывших морковных котлет, не переставая ругать себя за свой несносный характер последними словами. Ведь мог же один разок пересилить себя, задержать дыхание и затолкать в пищевод эту ужасную ботву, гладишь, и не помер бы. И Вера была бы довольна. А больше она такими глупостями заниматься бы не стала, я ее знаю, ее от этой правильной пищи еще вперед меня стошнило бы…

А с другой стороны: раз поддашься, два поддашься — и привет, ты уже, высунув язык, бегаешь по магазинам, на ходу стирая белье и закатывая водоэмульсионкой и без того чистый потолок. Как же, как же, знаем, проходили… Что ты знаешь, что ты проходил? — тут же вклинился в мои раздумья сидевший внутри второй «я». — Все, что ты там проходил, было давно и на другой планете, а здесь — Верочка… Последнюю фразу он произнес мечтательно и как-то, я бы сказал, восторженно. Я даже чуть было всерьез не прослезился от чувственных воспоминаний, тем более, что к настоящему моменту и сам уже давно был готов к примирению. Более того — готов был даже запихать в себя целый десяток этих ужасающих котлет, лишь бы только Верочка вернулась. Однако, безумно этого желая, первым ей не звонил по привычке и из врожденной вредности характера.

Поэтому трубку надрывавшегося доисторического аппарата я снял с известным душевным волнением и трепетом. В мембране, однако, раздался отнюдь не нежный Верочкин голосок, и вообще — не женский.

— Але! Славка?

— Ну… — я пока не узнавал говорившего. Голос был мужской, грубовато-радостный и решительно незнакомый.

— Баранки гну! — квакнула трубка бодрым примитивом. — Это Серега говорит!

Я продолжал сосредоточенно молчать, вспоминая.

— Ну, помнишь, у Мишани, эта… пиво пили!

Пиво я помнил, хотя некоторые фрагменты — не очень отчетливо. Верно, пили мы, эта… пиво у Мишани где-то с месяц назад, было такое дело. Лелек и Болек с девицами своими, Игорь и Сергей. Вот, значит, кто меня тревожит…

— Чего не звонишь-то? — радостно орал Серега. — Обещал историю дорассказать, а сам пропал, будто эта… вымер, понимаешь, как ящер доисторический!

Елки-палки! Я, честно говоря, уже позорно забыл и о своем обещании, и об архивных изысканиях. Вот что значит — месяц бездействия… Месяц! Он же, получается, уже прошел! Архив, стало быть, должен скоро открыться после каникул, если уже не открыт. А я-то, шляпа…

— Здорово, Сереж. Ты прости, я тебя не узнал… Богатым будешь!

— Ха! Твои слова — да богу в уши… Так куда пропал-то?

— Да понимаешь, Сереж, нечего еще рассказывать. Забыл я про архив совсем, закрутился тут, дела разные…

— Ну, ты, блин, даешь! Закрутился он, понимаешь… — Сергей негодующе фыркнул. — Тут такая загадка, открытие само, можно сказать, в руки плывет, а он закрутился. Ты давай бросай это дело, наука — прежде всего, сам говорил. И эта… как чего найдешь, позвони, не забудь. Да и так звони, коньячку выпьем… Телефон-то мой не потерял еще?

Номер его телефона был у меня где-то в записной книжке, о чем я Сергею и сообщил и, похоже, несказанно его этим обрадовал, потому что, сказал он, все на каких-то клочках пишут, а потом теряют и от этого вся фигня и происходит. Какая именно происходит фигня, я спросить не успел, потому что в трубке раздались короткие гудки.

М-да, бойкий паренек, ничего не скажешь. Из тех, кто любит стоять под стрелой, ходить по путям перед движущимся поездом и влезать в трансформаторные будки. Историческое открытие его интересует, как же… «Наука — прежде всего!»… Ломоносов хренов… Впрочем, Серегина напористость мне даже импонировала. Так, наверное, и надо. А не бойкие сидят у окна и ждут зарплату…

Но как же это я так, а? Ведь и вправду закрутился со своими нелегкими амурными делами, со своей никак не желающей подходить к логическому завершению диссертацией — и напрочь забыл о найденных месяц назад документах.

Я выкинул окурок вниз, в спутанные ветви росшего под окнами колючего кустарника, ринулся в комнату и с головой залез в забитые разнообразным бумажным хламом ящики письменного стола. Где-то здесь должна быть тоненькая картонная канцелярская папочка с выписками о захваченном восемьдесят лет назад на станции Узловая наступавшими красными колчаковском эшелоне, где-то здесь, где-то здесь… Вот она! Я перетряхнул все ящики и нашел искомое в том, с которого поиск начал. Папочка, лежавшая в груде ей подобных, немного помялась (какой же я все-таки бесхозяйственный, хорошо — мама не видит), но все бумаги были на месте. Я зажал их под мышкой, вернулся на кухню, поставил чайник, сел у окна и закурил очередную сигарету.

Около часа я просматривал свои записи и по новой перепроверял цепочку рассуждений месячной давности. Ревизия привела меня к следующему выводу: возможность открытия — обозначим так положительное совпадение разрозненных фактов — по отношению к тому, что я, как говорится, «тяну пустышку», определяется англоязычным словосочетанием «фифти-фифти». Для бизнесмена расклад, вполне возможно, и рискованный, а вот для исследователя вроде меня — очень даже ничего.

Получается, надо опять бежать в архив и, обложившись «Делами», листать сухие и ломкие, как папирус, листочки казенных донесений — и, в который уже раз, искать в их лаконичных параграфах подтверждение или опровержение своей версии. И побегу, завтра же… а, нет, завтра — рабочий день. Послезавтра побегу.

Так, прежде всего необходимо обозначить главное направление поиска: если принять за основу, что в опломбированном вагоне эшелона перевозили некие материальные ценности, требуется установить, во-первых, что это могли быть за ценности, и, во-вторых, откуда они в данный вагон попали. И если мне удастся найти документы, которые смогут дать исчерпывающий ответ хотя бы на один из этих двух взаимосвязанных вопросов, гипотезу можно будет считать доказанной. И тогда — открытие. И перспективы… Какие перспективы?… Какие именно, пока не понятно. Но какие-то наверняка появятся.