Из золотых полей - Александра Рипли

«Все дело в температуре, понимаешь? Как нагреть сарай сначала до девяноста градусов, потом до ста десяти, потом еще больше — до ста тридцати, а иногда и до ста сорока. И еще надо знать, как долго держать лист при каждой из этих температур и когда открывать дверь сарая, чтобы в сохнущие листья опять попало немного влаги, и когда надо подбавить в кучи древесного угля, а когда наоборот, разгрести их, чтобы они остыли. Некоторые толкуют, что тут-де существует своя раз навсегда установленная система, что-то вроде точной науки, но если бы это и впрямь было так, лимонные рубашки не были бы такой редкостью. Нет, это не наука, это почти колдовство — то, как Джош направляет сушку».

— А что такое лимонные рубашки? — спросила Чесс, когда Нэйт остановился, чтобы перевести дыхание. Она была ошеломлена, когда он вдруг обнял ее за плечи правой рукой.

— Господи помилуй, Чесс, я и забыл, как многого ты не знаешь.

Его голос звучал тепло, таким же теплым было его короткое объятие. Чесс чувствовала себя наверху блаженства; ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы прислушаться к тому, что он говорил.

Лимонными были табачные листья. Это был самый лучший цвет; другие два сорта назывались «оранжевый» и «красное дерево». Рубашка, или покровный лист, — это самый лучший лист, в него заворачивается связка жевательного табака. Каждое табачное растение дает восемнадцать листов, во всяком случае у них с Джошем. Некоторые фермеры позволяют им дорасти до двадцати четырех и даже больше, другие — только до двадцати. Нижние листья бывают покрыты песком, потому что лежат на земле, к тому же они жестче и грубее остальных. Они немногого стоят. Листья, растущие на самом верху, тоже дешевы. Настоящий урожай — это средние листья, у них самый лучший букет. Обычно их размельчают для получения курительного табака. А лучшие из всех — это те, что растут в самой середине, так, что сверху и снизу от них располагаются листья, идущие на курево. Их-то и называют покровным листом или рубашками. Фермеру повезло, если с одного растения он получил две рубашки, потому что эти листья должны быть целыми, без надрывов и без дырок, проеденных табачными гусеницами — а эти дьяволы способны сожрать лист быстрее, чем человек съест отбивную.

А если учесть, что после сушки лист почти всегда выходит оранжевым или цвета красного дерева, то становится ясно, какая это редкость — повозка, полная лимонных рубашек.

Чесс подумала, что уже достаточно узнала о табаке и с нее хватит, но не сказала об этом Нэйтену. Конечно, она предпочла бы сейчас вспоминать о том, как он ее обнял, но она любит его, поэтому ей интересно все, что связано с его жизнью, даже рассуждения об урожаях прошлого и позапрошлого годов, и о сложностях сбора семян и их сохранения до сева, и о том, как они с Джошем спорили по поводу новой системы обогрева сушильного сарая, о которой сейчас многие толкуют.

— Если она новая, то она, наверное, и впрямь лучше, Чесс. В такое время мы живем. Люди каждый день придумывают что-то новое. Говорят даже, что в этом году на ярмарке штата в Роли будет демонстрация электричества. Я имею в виду настоящий электрический свет, а не игры с каким-то там приспособлением, от которого становится щекотно ладоням. В прошлом году я говорил по телефону с одним приятелем, который был так далеко, что я даже не мог его видеть! И телефон работал, действовал — то же и с электрическим светом. Мир переменился, здорово переменился. Мать честная, люди уже научились закатывать мясо и овощи в банки, так что они никогда не испортятся и можно есть их не в сезон. А потом очередь дойдет до молока и масла и кто знает, до чего еще! Говорю тебе, Чесс, хорошо жить в такое время!

— Да, хорошо! — Она говорила искренне. И правда, как хорошо жить, особенно сейчас, в эту минуту, когда рядом находится человек, которого она любит. Ее муж!

Ее шелковая ночная рубашка лежала в саквояже, который стоял у ее ног, и она вымыла волосы. Если за табак дадут очень высокую цену, она попросит Нэйтена купить ей маленький флакон одеколона. На ночь они остановятся в гостинице.

— Расскажи мне о Дэнвилле, — попросила Чесс.

— Это настоящий большой город, — голос Нэйта зазвенел от возбуждения. — Более интересного места я и представить себе не могу. Это самая настоящая табачная столица. Там продается и покупается больше табака, чем в любом другом месте, больше, чем даже в Ричмонде. Мне с трудом верится что ты не знаешь, что из себя представляет Дэнвилл. — Он рассмеялся. — Кстати, тебе этот город должен особенно понравиться. Ведь он находится не в Северной Каролине, а через границу, в Виргинии. Так что я везу тебя в твой родной штат, Чесс.

Нэйт запел. Его сильный баритон верно выводил знакомый мотив популярной народной песни:

— «Увези меня обратно…»

Чесс тотчас подхватила:

— «В родную Виргинию…»

Они оба знали только первый куплет и повторяли его снова и снова, меж тем как повозка медленно катила по дороге и впереди, на востоке, вставала утренняя заря.

В полдень они сделали привал, чтобы напоить лошадей и подкрепиться провизией, которую Чесс взяла в дорогу. Солнце уже палило вовсю, и пыль с изрытой глубокими колеями дороги садилась на их одежду и забивалась в горло.

— Еще часа два, не больше, — пообещал Нэйт. — По всему видно, что мы уже недалеко.

Вокруг поля, на котором они остановились, стояли большие камни, на которых яркими буквами было написано:

«САМЫЕ ВЫСОКИЕ ЦЕНЫ ЗА ТАБАК…»

«У НИЛА НЕ ОБМАНУТ…»

«У НАС — ЛУЧШИЕ ВОЗМОЖНОСТИ…»

Чесс видела подобные надписи уже на протяжении нескольких миль; они кричали с придорожных камней, со стен сараев и даже домов.

— Это реклама аукционных складов, — объяснил Нэйт. — Они все время дерутся друг с другом, чтобы залучить побольше продавцов. Я пользуюсь складом «Большая звезда». Там меня знают.

Он вскочил на ноги и начал нетерпеливо ходить взад и вперед.

— Ты готова ехать?

— Готова и сгораю от нетерпения, — отвечала Чесс. — Но ты должен пообещать мне, что мы сделаем еще один привал. Я хочу привести себя в порядок, прежде чем мы въедем в город.

— Хорошая мысль. — Он уже запрягал лошадей.

— Здесь, — сказала Чесс. — Давай остановимся здесь.

Возле небольшого пруда слева от дороги густо цвели рудбекии.

Когда они въехали в город, на широких полях соломенной шляпы Чесс красовался букетик ярко-желтых цветов. Она сняла свое пропыленное синее платье и переоделась в темную юбку и свежую белую блузку. На руках у нее были чистые белые лайковые перчатки.