Личный лекарь Грозного царя - Александр Сапаров

И вскоре наше подворье огласилось веселыми воплями и песнями. Часа через два появился Лопухин, сообщил, что подарок для внука будет после крещения, и с довольным кряканьем хлопнул стопку водки. Ухватив со стола здоровый кусок пирога с зайчатиной, он, прожевывая его, рассказывал мне, что девки Лопухины – они такие, парней рожают – только шум стоит.

Когда приехал Хворостинин, мы перешли в дом, оставив на улице веселиться весь народ. Только охрана от ворот с тоской посматривала на поднимающих кружки мужиков – они прекрасно знали, чем для них может кончиться нарушение сухого закона. Кошкаров поблажек никому не давал.

За стол также пригласили и датчанина, который долго и настойчиво что-то мне говорил, а Борис, видимо устав все это слушать, перевел коротко:

– Желает он тебе всего хорошего, добра, благоволения царя и еще много детей.

Я встал, поблагодарил всех присутствующих, поднял стеклянный кубок и предложил выпить за здоровье нашего царя Иоанна Васильевича, которому я обязан решительно всем.

Все встали и вслед за мной выпили. Затем мы сидели, говорили о делах, планах, о детях. Мне стало жарко, и я вышел на улицу. Холодный ветер обдувал разгоряченное лицо. Настроение было отличным. Казалось в этот момент, что все в моей дальнейшей жизни будет хорошо. Наконец меня пробрал мороз, и я пошел опять к праздничному столу.

Погуляли мы хорошо. Но на следующий день все равно надо было вставать и отправляться на службу. Ночевал я у себя в кабинете. Наша спальня, увы, была занята. С десяток служанок всю ночь бегали там вокруг Иры и младенца. Новорожденный пока не набрался сил для хорошего крика, поэтому еще не все прочувствовали, что в доме появился маленький ребенок.

Когда я уходил, Ира уже не знаю в который раз приложила его к груди. И тот насасывал ее, усердно работая пухлыми щечками.

Мороза на улице не было, и когда я с охраной выехал из ворот, там уже стоял народ, кричавший поздравления, было и несколько нищих, успевших перебазироваться от Варваринской церкви, в надежде получить хотя бы пряженец от боярских щедрот. Пришлось мне остановиться и приказать караульным, стоявшим на воротах, принести остатки вчерашнего пиршества и раздать собравшимся бедолагам. Тут же у ворот началась свалка, в которой у большинства нищих из ничего появились здоровые руки и ноги, а у некоторых послетали бельма с очень хорошо видящих глаз. Мои караульные беззлобно растаскивали настоящих увечных, не преминув дать хорошего пинка фальшивым инвалидам.

Но времени развлекаться такой забавой у меня не было, поэтому я двинулся через дерущуюся толпу, предварительно распорядившись, чтобы, если голодранцы будут и дальше тут биться, попотчевать их батогами, а то потом не отлипнут от ворот.

Когда вошел к государю, тот, в отличие от последних дней, похоже, находился в прекрасном расположении духа. Но окружающие были, по-моему, этим не очень довольны, да и я тоже не обрадовался. Все хорошо знали, что после таких перепадов настроения Иоанн Васильевич был склонен к неожиданным решениям.

Увидев меня, государь громко сказал:

– А вот и молодой отец пожаловал, рад за тебя, Сергий. А скажи мне, боярин, не надумал еще, кто у твоего сына будет крестным отцом?

– Нет, государь, не думал я. Да и жена еще слаба телом, до сорокового дня еще много времени, может, кто из знакомцев моих надумает.

Иоанн Васильевич оглядел присутствующих.

– А что скажешь, Щепотнев, если царь всея Руси крестным отцом твоего сына станет?

В палате наступила гробовая тишина: такого поворота беседы никто не ожидал.

Я встал на колени перед царем и коснулся головой пола.

– Недостоин я такой чести великой, государь.

Настроение у того немедленно стало портиться, уже с нахмуренными бровями он, повысив голос, сказал:

– Про то речь не шла, достоин ты или нет, – это мне решать, пока я в этом царстве помазанник божий. Ответствуй немедленно, согласен али как?

– Государь, ты мне такую честь великую оказываешь, как же я могу от такого отказаться? Конечно, согласен. Сам-то я такой дерзости великой не смел и помыслить, государя в крестные пригласить.

Бояре, стоявшие вдоль стен, с завистью косились на меня и молчали. Все ждали, что будет дальше.

Царь вновь повеселел и уже с улыбкой опять заговорил:

– Ну так бы сразу говорил, и чтобы крестную нашел, на которую взглянуть не страшно было, понял?

– Да, государь, – выдохнул я.

Когда присутствующие медленно вышли, за дверями послышался шум, все делились удивительной новостью.

«Ну все, – обреченно подумал я, – сегодня вся Москва будет знать. Интересно, зачем Иоанну Васильевичу понадобилось становиться крестным?»

Действительно, за прошедшее время я понял, что царь ничего не делает просто так, и сегодняшнее представление было разыграно для какой-то цели. Но какой?

Я уже привычно провел осмотр, Иоанн Васильевич ни на что не жаловался и оставался в хорошем настроении, но больше о крещении не говорил. Я тоже не вспоминал о сказанном и делал свое дело.

Над вечным городом Римом нависло серое дождливое небо, моросил мелкий дождь. Но было достаточно тепло для зимы. И люди, сидевшие в небольшой комнате базилики Святого Иоанна Крестителя, с удовольствием вдыхали свежий воздух из открытого окна. Во главе длинного стола восседал сгорбленный старик, одетый в белую сутану, с накинутой на плечи моцеттой, пелериной красного цвета, на его голове была зимняя шапочка камауро, также красного цвета, отделанная горностаем, – по этой одежде любой католик сразу бы узнал, что перед ним находится римский папа Григорий Тринадцатый. Сзади него стояли два служки, готовые в любую минуту выполнить его поручения.

Напротив него сидели два кардинала, неприметный скромный монах в простой рясе, перевязанной веревкой, и епископ, который, видимо, в своей жизни побывал и воином.

Сейчас все видные служители церкви внимательно слушали скромного монаха – генерала ордена иезуитов.

– Ваше святейшество, – говорил генерал, – с глубочайшим прискорбием сообщаю, что наша давно лелеемая надежда на обращение схизматиков Московии в истинную веру на данном этапе откладывается. Не могу загружать вас мелкими, недостойными вашего сана подробностями, но хочу сказать, что в силу обстоятельств мы вынуждены начать все с самого начала.

Папа Григорий поднял на говорившего слезящиеся, выцветшие от возраста глаза и сказал:

– Сын мой, вот уже несколько веков наша церковь ведет явную и тайную войну с православием, и сегодняшнее отступление ничего не значит в этой многолетней схватке. Сейчас мы выслушаем тебя и решим, как нам дальше действовать в сложившейся ситуации. Продолжай, мы все внимательно тебя слушаем.

– Ваше святейшество, как вы знаете, в последние годы у нас наметились определенные успехи, десять лет назад, после заключения Люблинской унии, нам удалось отправить в Литву из Польши наших братьев, а после того как крулем Польши стал Стефан Баторий, верный сын нашей церкви, нам удалось с его помощью создать больше десяти иезуитских колледжей в городах Польши и Литвы, а в Вильно даже Академию и университет Виленского общества Иисуса. В этих колледжах мы смогли обучать сотни славян, которых можно было использовать для усиления нашего влияния на Востоке. Было потрачено много золота и серебра для подкупа крупных феодалов Московии. И сейчас как будто Господь за что-то на нас разгневался. После того как был убит Стефан Баторий, поляки, как всегда, устроили посмешище из выборов короля. Не обижайтесь, Радзивилл, но я просто привожу факты, без каких-либо оценок, – повернувшись к недовольно наморщившемуся епископу, сказал иезуит. – И все было бы ничего, но литовские князья, остающиеся схизматиками, и раньше не очень довольные усиливающейся степенью проникновения нашей церкви, разорвали положения Люблинской унии и теперь собираются выбрать своим крулем Иоанна Второго, сына московского князя.

– Они уже выбрали этого московита, покинувшего свой замызганный город, – недовольным голосом прервал говорившего епископ.

Папа слегка кашлянул, и сразу затихший Юрий Радзивилл рассыпался в извинениях:

– Ваше святейшество, прошу простить, но просто после прибытия Иоанна мне пришлось практически бежать из Вильно под покровом ночи, – если бы меня не предупредили, я сейчас, может, сидел уже на цепи у него в замке.

– И сейчас черная туча нависла над нашими планами, Иоанну даже не надо было самому проявлять инициативу: поднявшие голову схизматики, чувствуя его поддержку, начали атаки на нашу церковь. И больше всех рад этому князь Острожский – его гайдуки убили немало наших братьев. Когда я выбирался из города, там уже горели два костела, а чернь пыталась разграбить здание Академии. Секретарь ордена и ваш нунций Антонио Поссевино и иезуит Петр Скарга также бежали вместе со мной. И сейчас они остаются в Кракове, где ожидают инструкций для дальнейших действий. Дело в том, что шведский король Юхан также отклонил предложение нунция Поссевино о переходе в католичество. Так что сейчас перспектива унии с западно-русской церковью отодвигается на неопределенное время. К сожалению, Швеция также для нас пока потеряна. Кроме того, буквально несколько дней назад я получил, уже будучи здесь, сообщение, что в Московии убиты многие наши тайные агенты, в том числе и видный боярин, родственник царя, на которого мы строили очень большие планы.