Собиратель ракушек - Энтони Дорр

Да, хлопали друг друга по плечам американцы, вот это шикарное местечко для рыбной ловли: дорогой отель в горах, над камином чучело рыси, букеты горечавки в хрустальных вазах, улыбающиеся словачки в белых фартучках, устланные коврами номера. Там наши путешественники побрились, приняли душ и, устроившись под навесом на веранде, пропустили по стаканчику. Сверху, из стереодинамиков, звучало мелодичное стаккато струнного квартета. На внушительном экране домашнего кинотеатра шла запись чемпионата США по американскому футболу.

Вечером американцы вынесли на пляж джин с тоником и взяли напрокат катамараны в форме огромных лебедей. Наживили червей, начали троллинг, забросив свои бамбуковые удочки, время от времени потягивали спиртное и кивали проплывающим мимо влюбленным парочкам, столь же очарованным сумерками в оранжевых лучах заката.

Три дня плавали они на катамаранах-лебедях и ловили солнечников. Солнечники тут водились, без сомнения, огромные, но даже самые крупные из них были размером не больше суповой тарелки, так что американцы снимали их с крючка и бросали на пластиковую лебединую грудь, где рыбины принимались подпрыгивать и в конце концов ускользали обратно в воду. Американцы знали, что в озере есть и щуки-маскинонги (девушки из отеля показывали им фотографии), но те не спешили попадаться на крючок.

Двадцать седьмого июня американцы поймали первую щуку на отмели, где до этого забрасывали удочки уже раз сто. Рыбина попалась крупная, дюймов тридцати пяти в длину, с бледно-зелеными жабрами и коричневато-красными плавниками. Ликующие американцы огрели добычу бутылкой по голове и с удвоенным рвением продолжили ловлю.

Однажды днем, когда до конца первой части состязания оставалась всего неделя, довольные американцы затаскивали в катамаран щуку длиной сорок один дюйм, и вдруг в долине показался грузовой микроавтобус FedEx, который вскоре припарковался у отеля. Водитель в фиолетовом спортивном костюме затрусил на пляж, помахал американцам и попросил расписаться в получении видеокассеты.

Когда американцы вставили кассету в гостиничный плеер, на огромном экране появились небритые, покусанные комарами британцы, столпившиеся, по-видимому, на корме проржавевшей понтонной лодки. Камера приблизилась и сфокусировалась на одном из рыбаков, который согнулся в три погибели, вытаскивая из воды гигантского лосося. Кисть руки полностью исчезла в жаберной щели рыбины. Лосось был неимоверно огромным; американцы с отвращением смотрели на его массивную челюсть, черные глаза-пуговицы, провислое брюхо и мощный хвост. Один из американцев пробормотал, что это чудище размером не меньше первоклассника.

С экрана неслись злорадные крики не попавших в кадр британцев. Камера приблизилась еще больше и на одно невыносимо долгое мгновение задержалась на лососе. Когда в конце концов камера отодвинулась назад, американцы с ужасом узнали прогнивший причал и покосившуюся печную трубу хижины финских старателей – эту трубу нельзя было перепутать ни с какой другой: она предстала перед глазами американцев с грубой, обезоруживающей четкостью. Они застыли перед экраном, словно пораженные громом, а из стереодинамиков градом сыпались ликующие и определенно антиамериканские вопли.

На этот раз речей на тему «Бостонского чаепития» не последовало. Ощущение собственного поражения накрыло американцев словно туча, и они никак не могли отогнать горящий в сознании образ громадной рыбины, который виделся им более отчетливо, чем весь окружающий мир, чем даже пыльное чучело рыси над камином и озеро за окном. Американцы впервые всерьез задумались о предстоящем шествии нагишом по Таймс-сквер – мурашки на бледных бедрах, мерзкий, скользкий тротуар под ногами, хихиканье вылупивших глаза европейцев, приехавших в Нью-Йорк пофотографировать Новый Свет. Какое жестокое бесчестье, какой страшный позор! Во всей Польше не найти щуки, способной сравниться с этим лососем. Придется вернуться в Финляндию, а то и поехать в Норвегию, продираться сквозь дикие дебри. Все это казалось почти невыносимым.

Подавленные, упавшие духом, американцы возвратились в Краков, где позвонили в «Люфтганзу» и повздорили с представителем авиакомпании. В Хельсинки нелетная погода, объяснял тот, рейсов в этом направлении сейчас нет. Но можно отправиться в Литву, в Вильнюс. Пока это самый близкий к Финляндии вариант.

И они полетели в Литву. К полуночи заселились в отель и заказали в баре картофельные чипсы, которые были доставлены к ним в номера на блюдах из тонкого фарфора. Утром позвонили в «Люфтганзу»: на Хельсинки рейсов нет. Гостиничная администраторша, робко объяснявшаяся по-английски, достала «Карманный путеводитель по Литве» и показала им реку Нерис на рисованной карте. Если хотите ловить рыбу, сказала она, ловите здесь. Прямо в Вильнюсе.

Американцы сели в троллейбус, идущий к парку «Вингис»; путь лежал мимо бетонных многоэтажек и тускло-серых пустырей, покрытых сорняками, растрескавшимся асфальтом и блестящим мусором – обертками от шоколадок «Кит-кат» и жестянками из-под пепси. Трава в парке была мокрой от дождя, в тяжелом воздухе – ни намека на ветер. Какая-то женщина в сером платке внаклонку выдирала сорняки из асфальтовых трещин на тротуаре.

Река в центре города не сулила ничего хорошего: извилистый, ленивый водоем, грязный и мелкий, с илистым дном; на поверхности плавали стайки полиэтиленовых пакетов. Американцы насадили на крючки кусочки хлеба, забросили удочки в коричневатую воду и вскоре начали вытаскивать мелких гольянов одного за другим. Рыбешки были крохотные, осклизлые, темно-зеленого цвета, с красной каемкой на плавниках. Раздосадованные американцы бросали их обратно в реку.

Так они убили все утро, продвигаясь вверх по течению реки, вглубь города, рыбача между домов, вблизи огромной площади, по которой сновали прохожие, у побитого дождями и ветрами собора, под потоками транспорта, грохочущего по мосту.

Каждый час по всему городу разносился нестройный звон колоколов – печальная какофония звуков. После того как колокола прозвонили двенадцать раз, американцы закурили «Мальборо» и уселись на гладкие камни мощеной набережной. Мимо них, громко и решительно топая, проходил класс маленьких школьниц; девочки шли парами. На всех были двухцветные ботиночки, белые гольфы и футболки с Микки-Маусом, Королем-Львом или Багзом-Банни. При каждом шаге толстые тетради шлепали по их плиссированным юбочкам. Школьницы, едва поспевая, шли по пятам за своей учительницей, длинноногой красоткой в сандалиях, бежевых слаксах, синем блейзере с медными пуговицами и развевающейся сзади черной лентой в волосах.

Девочки хором выкрикивали названия предметов. Учительница выбросила руку по направлению к мосту – ее кисть выстрелила из манжеты с медной пуговкой, – и ученицы радостно закричали на английском, поднимая голос до октав, взять которые способны только школьницы: BRIDGE. Учительница взмахнула рукой в сторону реки – RIVER, – затем в сторону дороги – AUTOBUS, CAR, MOTORBIKE. Потом указала на рекламный плакат «Мальборо», и девочки завопили: ДОЛОЙ АМЕРИКАНСКИЙ РАК!

Когда детский выводок проходил мимо американцев, которые жарились в своих резиновых сапогах, положив на колени бамбуковые удилища, и улыбались при виде маленькой процессии, учительница неожиданно направила свой тощий палец на них, и девочки весело закричали: FOOLS! Хихикая, школьницы прошествовали дальше вниз по течению реки.

Вечером американцы улеглись в узкие гостиничные койки и всю ночь промучились кошмарами о британских китобойных судах. На следующий день рейсов в Хельсинки так и не объявили (сильнейшее наводнение, лепетал в трубку представитель «Люфтганзы»), и отчаявшиеся американцы возвратились на реку Нерис, вывалившись из троллейбуса у Зеленого моста.

В полдень снова появились школьницы, гордо шествующие позади своей учительницы английского, чей указательный палец производил инвентаризацию местности. Девчонки пронзительно верещали: RIVER, TREES, TRAFFIC, SIDEWALK, FOOLS! Смутное чувство вины заставило американцев зайти в грязную воду, чтобы дать дорогу школьницам.

Рейсов в Хельсинки не намечалось; американцы уже оставили надежду туда попасть. Рыбалка закончится здесь, на реке Нерис. Каждый час безрадостным, похоронным гулом завывали колокола. Ни на что особенно не надеясь – разве что на чудо, – американцы продолжали удить и пытались радоваться мелочам, потому что именно этому научило их американское воспитание. Поводом для короткого мгновения радости стали, например, картофельные чипсы, которые приносили в номер на дорогом фарфоре, искренняя заинтересованность администраторши, которая спрашивала, не посетила ли их удача. Американцам нравилось ежедневно звонить в «Люфтганзу» и выслушивать поток витиеватых объяснений по поводу отмененного рейса в Норвегию. Они улыбались, глядя на собор, выстроенный так, чтобы вечерами его заливал торжественно-оранжевый свет заходящего солнца; им нравилась дорога, идущая вдоль реки к парку, где молоденькие женщины в мини-юбках, лежа на траве, наслаждались музыкой в наушниках; даже школьницы, ежедневно высыпающие на берег вслед за красоткой-учительницей, чтобы обозвать американцев дураками, вызывали улыбку.