Исторический калейдоскоп - Сергей Эдуардович Цветков

посвящение Обракского аббата Гастона де Ноайля в епископы Шалона. Торжественный обряд совершил его старший брат и предшественник на шалонской кафедре Луи Антуан де Ноайль, в свою очередь возвышенный в сан архиепископа Парижского.

Молодой епископ ознаменовал начало своего служения многими делами милосердия. Он основал приют для раскаявшихся проституток и открыл церковную казну для помощи нуждающимся во время Великого голода 1709 года, когда необыкновенно суровая зима уничтожила все посевы во Франции.

Тем не менее однажды горожане едва не растерзали его.

Причиной внезапно вспыхнувшей вражды между епископом и его паствой было то, что монсеньёр де Ноайль вознамерился искоренить в своей епархии почитание святой пуповины, которое он счёл грубым суеверием.

В сокровищнице собора Сент-Этьен хранились многие святыни не менее сомнительного происхождения, в том числе мощи первомученика Стефана (Этьена, во французском произношении): локтевая кость, два фрагмента черепа и «кровь святого Этьена». Почему де Ноайль ополчился именно на святой пуп, доподлинно неизвестно. Вероятно, на него повлияли популярные сочинения Жана-Батиста Тьера («Трактат о суевериях», 1679) и Пьера Лебрена («Критическая история суеверных практик», 1693, вышла анонимно в 1702 г.) с их осуждением неподобающих культовых практик.

Несомненно одно: Шалонским епископом двигало истинное благочестие, желающее освободить веру от предрассудков.

Году в 1702 де Ноайль устроил необычное (и по мнению всех, кощунственное) освидетельствование главной реликвии Шалона. По его распоряжению святой пуп был извлечён из реликвария и осмотрен специально приглашённым врачом на предмет определения его принадлежности к человеческой плоти. В присутствии Ноайля и городского духовенства доктор старательно изучил «умбилик»: рассмотрел под увеличительным стеклом, обнюхал и даже попробовал на зуб. В конце концов он заявил, что исследуемый объект является веществом без вкуса и запаха, природу которого невозможно распознать.

Жалоба настоятеля Коллегиальной Церкви Богоматери на действия Шалонского епископа осталась без последствий, что не удивительно, поскольку старший брат Гастона де Ноайля к тому времени получил кардинальскую шапку.

Судьба «умбилика» была решена. Шалонский епископ поступил с ним так, как христианство издавна привыкло поступать со лжесвятынями: «святой пуп» решено было уничтожить. Иссохший кусочек того, что на протяжении нескольких столетий считалось плотью Христовой, был брошен в зеленоватую воду Марны.

Шалон ответил на этот акт благочестия всеобщим восстанием. Но, как позже напишет Вольтер («Трактат о веротерпимости», 1767), «епископ был настолько же храбр, насколько благочестив, и ему удалось убедить жителей Шалона, что можно поклоняться Иисусу Христу в духе и истине, не сохраняя его пупка в церкви».

Удивительным образом слова епископа успокоили толпу.

Гастон де Ноайль умер своей смертью, в сане Шалонского епископа, 15 сентября 1720 года.

Мнимый спаситель маркизы Помпадур

Жана Анри Латюда можно назвать самым знаменитым узником Бастилии в царствование Людовика XV. В его судьбе запечатлелись все злоупотребления и пороки абсолютистской Франции — фаворитизм, презрение к человеческой личности, бессмысленное насилие.

Сын небогатого лангедокского помещика, рано спроваженный отцом из родного дома, Латюд был вынужден с ранних лет сам пробивать себе дорогу в жизни. Успев получить кое-какое образование и зная недурно математику, он, в 1747 году, двадцати двух лет от роду, поступил на службу в сапёрный полк в качестве военного фельдшера (а не инженера, как он пишет в мемуарах). Он участвовал в войне против Голландии, но мир, подписанный в 1748 году, заставил его снять военный мундир.

Оставив армию, Латюд кое-как перебивался в Париже, приготовляя пилюли и помаду для какого-то аптекаря. И вот тут-то, на свою беду, он задумал легкомысленную и, в сущности, не совсем чистоплотную проделку, которая, по его расчёту, должна была обеспечить ему благоволение королевской фаворитки, маркизы де Помпадур.

Вот как сам Латюд описывает возникновение своего замысла: «Однажды в апреле 1749 года я находился в Тюильрийском саду. На скамейке рядом со мной сидели два человека, резко выражавшие негодование по поводу поведения маркизы Помпадур. Огонь гнева, разгоревшийся в их сердцах, воспламенил мой ум, и у меня мгновенно мелькнула мысль о том, что я, кажется, нашёл способ повернуть в мою сторону колесо фортуны. „А что, — подумал я, — если донести фаворитке короля о том, какого мнения о ней народ? Конечно, я не сообщу ей ничего нового, но может быть она оценит моё усердие и из благодарности заинтересуется моей судьбой?“»

Латюд вернулся домой, насыпал в коробочку совершенно безвредный порошок и отослал эту посылку на имя маркизы Помпадур. Вслед за тем он отправился в Версаль и потребовал, чтобы о нём доложили маркизе, которой, по его словам, угрожала серьёзная опасность.

Фаворитка тотчас его приняла. Латюд сообщил ей, что он открыл заговор, направленный против её жизни. Пересказав разговор двух незнакомцев в Тюильрийском саду, он добавил, что они затем отправились на почту и послал пакет на её имя, в котором находится сильный яд.

Маркиза де Помпадур поблагодарила молодого человека и попросила записать для неё его имя и адрес. Латюд, позабыв, что собственноручно написал адрес на посылке, поспешил исполнить просьбу маркизы, которая, бросив взгляд на бумагу, отпустила Латюда грациозным поклоном. Латюд вышел из Версаля, не чуя под собой ног от радости.

В скором времени после его ухода маркиза Помпадур получила посылку. Она как бы в шутку уговорила горничную надеть маску и вскрыть пакет. При этом порошок рассыпался, но не умертвил ни горничную, ни собачку маркизы, которая понюхала и лизнула его. Маркиза сличила почерк на посылке с рукой Латюда и легко догадалась о его проделке. Подобный способ добиться её признательности показался ей гнусным.

1 мая, в шесть часов вечера, Латюд был арестован и препровождён в Бастилию. Он понял, что его хитрость раскрыта, но не пал духом, решив, что несёт справедливое наказание и что маркиза, вероятно, желает проучить его, подержав неделю-другую в крепости.

В Бастилии Латюда обыскали, сняли с него одежду и отобрали всё, что он имел при себе: деньги, драгоценности и документы. Затем его облачили в отвратительные лохмотья, «пропитанные без сомнения слезами многих других узников этого страшного замка».

Наутро арестанта посетил начальник полиции Берье. На все его вопросы