Великая степь - Виктор Точинов

— Все в порядке, — зачем-то шепотом сказал Старченко. — Начинаем в расчетное время.

«Бздит, мудила», — подумал Щука. Здесь, на сорок пятом, хоть вопи во всю мочь — никто снизу не расслышит, самый высокий домина в поселке…

На деле сорок пятый самым высоким зданием городка не был — имелись и другие пятиэтажки. А выше пяти этажей не строили — сейсмозона (исключением стала «двойка», возведенная по заимствованной у строителей калифорнийских небоскребов технологии). Но дом номер сорок пять стоял в самой высокой точке скалистого полуострова — установленная на его крыше пулеметная точка господствовала над всем городком.

Сейчас дежурство на этом посту велось уже для проформы — противник так ни разу в городок и не прорвался, а периметр и прибрежные воды Девятки не попадали в зону обстрела. Зато отлично простреливались все входы и выходы в Отдел.

— Кто такой? Не припоминаю… — кивнул лейтенант на фигуру, посапывающую в тенечке.

Щука ответил не то что панибратски — с явно выраженным превосходством:

— Черпак с шестнадцатой… Распоряжение комендатуры — на все боевые посты смешанные дежурства, с обоих частей, со среды началось… Я с утра его погонял малость — ну и задрых черпачина. Умаялся. Будить не стал специально… Ну что, приступим?

С этими словами старший сержант кивнул на черпака и чиркнул ногтем по своему горлу. Но это был не интернациональный жест, известный как предложение выпить.

…На обещания «орлята» не скупились. В случае победы Щуке пообещали офицерское звание, многокомнатную квартиру в двадцатом доме, лучшем на Девятке, и возможность накупить в степи столько девчонок, сколько пожелают физические потребности и позволят материальные возможности.

Потребностей у старшего сержанта за два года накопилось изрядно, а в возможностях составить приличный гаремчик он не сомневался. Если на дочек здешних больших людей не замахиваться — то легко. Многодетный небогатый степняк за пару десятков барашков дочку рад пристроить, совсем как в том кино, даже без финского холодильника. А барана, к примеру, на привозе можно взять за лимонадную двухлитровую пластиковую бутылку. За пустую бутылку…

Ради открывшихся перспектив Щука перерезал бы всех черпаков Девятки. И не только их.

Губы Старченко подергивались. «Сейчас сблюет», — брезгливо подумал Щука, нащупывая рукоять ножа.

— Н-н-нет, — выдавил наконец лейтенант. — Вдруг сигнал припоздает? А сюда кто поднимется? Операцию ведь сорвем… Ушли его куда-нибудь.

Секунду поразмыслив, Щука кивнул — с сожалением.

Хреновый был из Старченко заговорщик. Командиром в их паре только что, после жалкого лепета лейтенанта, окончательно и бесповоротно стал Щука. Можно рассуждать о смене руководства Девятки способом, не предусмотренным уставом. Можно логично убеждать себя и других, что Таманцев узурпатор, что раз вышестоящее начальство недоступно — то важные вопросы надо решать коллегиально. Можно даже успокоить себя тезисом, что всеобщее счастье стоит пролитой за него малой крови. Можно. Но если надо резануть по горлу спящего — а не можешь, то в путчисты лучше не идти, а заняться чем-нибудь спокойным. Капусту, к примеру, выращивать.

Старченко резать спящих не мог.

Щука легонько пнул черпака под ребра. Тот не проснулся. Щука пнул сильно, нетерпеливо — секунды капали.

Поднявшийся черпак тупо моргал глазенками, пока Щука излагал ему нарочито путаное поручение. Мешковатая форма, сапожищи-говнодавы, пилотка велика, топырит уши — видать, и в шестнадцатой части «афганки» тоже со второго года службы полагаются… И конечно, ничегошеньки из задания не понял, стал переспрашивать.

— Бегом, бля! — гаркнул Щука. Сапожищи загрохотали по лестнице. До темноты проходит, мудрила. И ладно, затем и послан.

Время тикало обратным отсчетом. Оставалось перетащиться на другой край крыши — оттуда открывался шикарный вид на Отдел. Нештатная тренога была сварена из толстенных труб. Щука приподнял ее с удобного, широкого конца — на узком, неухватистом пыхтел лейтенант. Тяжелая, зараза. Зря черпака так рано отпустили. «Вернуть, может?» — успел подумать Щука — сапоги все еще гремели железом. Больше Щука не успел ничего.

Неясная тень, уловленная боковым зрением — нагретый металл ствола, втиснутый в висок — голос, щекочущий ухо: ну вот дернись, сука!

А на крышу уже выскакивали, по крыше уже рассыпались — камуфляж, броники, сферы… Направленные в живот стволы. Отдел. Лейтенанту и Щуке с хрустом заломили руки, впечатали лицами в липкий битум крыши. Потом рывком поставили на ноги. Подошел черпак — походка кошачья, шпалер в руке, дурацкая пилотка куда-то делась. И глаза не черпаковские — цепкие, жестокие.

Не пошел никуда, догадался Щука. А по лестнице те грохотали… Лже-черпак опустил глаза и переложил пистолет в левую руку. Щука машинально проследил направление его взгляда. Тот упирался в щегольские, гармошкой, сапожки старшего сержанта — которые «черпак» сегодня старательно чистил, а потом, получив пару раз в рыло, — перечищал.

Удара Щука не увидел. Что-то жесткое, тонкое, казалось, пробило его брюшину и вошло внутрь, и оказалось раскаленным добела, и внутренности вспыхнули выворачивающим наизнанку пламенем. Обезумевшие от боли мышцы пытались согнуть Щуку пополам, но держали его крепко — он сблевал стоя, выпрямленный, с заломленными назад руками. Жижа подозрительно красноватого цвета стекала с х/б и капала вниз.

Прямо на сверкающие сапоги.

3

17.21. Коммутатор.

Прибрать к рукам телефонную связь в Девятке представлялось «орлятам» задачей простой и легкой.

Через два дня на третий (в день мятежа — тоже) сменой телефонисток руководила жена капитана Рустамбаева, несущая службу по контракту в чине ефрейтора. Рустамбаев, подвизавшийся в продовольственном ведомстве Радкевича, имел обыкновение заезжать к ней после службы. А в последнее время появилась у него и другая привычка — привозил с собой и отоваривал на коммутаторе продукты по удивительно смешным ценам. То мешок сахарного песку, то коробку сгущенки — и все без карточек. Телефонистки моментом привезенное расхватывали и завидовали сумевшей хорошо устроиться Розе — жене капитана. Охрана коммутатора привыкла, пропускала.

Сегодня капитан, похоже, превзошел сам себя — зашел в коммутатор налегке, но следом три здоровенных лба тащили, низко согнувшись, немалый ящик. Судя по надписи — с развесным шоколадом, ставшим ныне большим дефицитом Рустамбаев махнул рукой скучающим внизу охранникам: со мной. Охранники не возражали, размеры и вес ящика оставляли и им надежду поживиться по дешевке сладеньким…

Надежда оказалась тщетной. На дне ящика, отнюдь не такого тяжелого, как представлялось по согнутым спинам носильщиков, лежал не шоколад. Четыре автомата с боезапасом и гранаты. Впрочем, надеждам и планам владельцев оружия тоже не пришлось воплотиться в жизнь. Сидя на вращающихся стульчиках, вошедших ждали не телефонистки — парни из Отдела с оружием наизготовку. А за пультом начальницы смены вместо Розы Рустамбаевой возвышалась плечистая фигура мичмана Российского Военно-Морского Флота Ткачика.

— Заходите, — радушно приветствовал он пришельцев. — А то мы уж заждались. Что там у вас? Шоколад? Сейчас чайку поставим…

4

17.00— 17.30. Гауптвахта.

Здесь тщательно просчитанная Гамаюном процедура бескровного разоружения мятежников не сработала. Да и не могла сработать.

Все пошло не так еще до начала выступления «орлят». В 17.00 прибыл майор Стасов — заместитель начальника недавно созданной службы оперативного реагирования (не подчинявшаяся ни Гамаюну, ни Сирину, служба по сути стала личной гвардией Таманцева). Прибыл с приказом генерала сменить Васю Скоробогатова, поджидавшего прибытия «орлят». Васе немедленно предписывалось прибыть в штаб, оставив своих ребят в распоряжении Стасова. Таманцев по телефону приказ подтвердил. Причем лично. Тон и голос ничего хорошего в случае неисполнения или промедления не сулили.

Скоробогатов попытался срочно связаться с Гамаюном — безуспешно. Пришлось исполнять приказ вышестоящего начальства, понадеявшись, что Лягушонок не позволит Стасову провалить хорошо продуманную операцию.

Как и многие надежды сегодня, эта тоже не сбылась. Первым делом Стасов отозвал Лягушонка в сторону и в подробностях расписал новую партитуру. Лягушонок слушал, недоверчиво хмурясь. Потом все понял, кивнул, улыбнулся хищно. Излишком гуманизма к врагам, пусть даже бывшим вчера друзьями, Лягушонок не страдал.

5

17.31. Гауптвахта.

Подъехали две машины — «уазик» и ГАЗ-фургон. Офицер в сопровождении пяти автоматчиков уверенно прошел к дежурному, уверенно протянул приказ за подписью Таманцева. Список из семи арестованных — их надлежало немедленно представить в штаб, пред светлы очи расширенного заседания.