Кровавая шутка - Шолом Алейхем

Рабинович пытался отвечать, но Гурвич не дал.

– Я очень люблю слушать, - продолжал он, - как евреи сами громят свои собственные недостатки... Они не хотят понять, что бежать сотни лет подряд и не растеряться в пути - это само по себе геройство, которым не всякий народ может похвастать. Позорно удирать? А что же мне делать? Гонят - я бегу. Перестанут гнать - я вернусь обратно! Ничего со мной не поделают и никто меня не победит! Знаете почему? Потому что мы не страна, не государство, не народ, мы - идея! Страну можно уничтожить, государство - завоевать, народ - вырезать, но идею? Идею не убьешь!..

Беня Гурвич выпятил грудь, лицо его сияло гордостью и отвагой...

Колокола умолкли, пронесся легкий ветерок, предвестник рассвета.

Глава 37

ПОСЛЕ БУРИ

Когда наступил день, улица, запруженная беглецами, ожила. Появились казачьи патрули. На первой странице праздничного номера газеты было жирным шрифтом напечатано энергичное объявление губернатора с призывом к спокойствию.

Евреи поняли, что гроза миновала, что можно спокойно разойтись по домам и продолжать прежнюю жизнь.

Правда, произошло несколько инцидентов, но до того невинных, что на них и внимания не стоило обращать. На какой-то улице еврейскому мальчику вымазали губы свиным жиром; в другом месте выбили несколько стекол. А в одном из боковых переулков сцапали студента с еврейским носом и избили до полусмерти. Оказалось, однако, что студент крещеный... Последнее известие было передано Давидом Шапиро, вернувшимся домой со службы.

– Фамилия этого студента, - добавил Шапиро, - Лапидус.

– Лапидус? - спросили в один голос Бетти и Рабинович, вскочив с мест, и весело рассмеялись.

В доме Шапиро давно не смеялись. Дни после побега и ночевки на улице тянулись в унылом молчании, и все как будто стеснялись смотреть друг другу в глаза, и каждый считал виновником бегства другого. Давид утверждал, что во всем виновата Сарра. Он-де все время утверждал, что ничего не будет и незачем бежать. Сарра возмущалась и апеллировала к Бетти. А Бетти вообще слушать не хотела об этом, так как вся эта история напоминала ей о плачевном исходе так прекрасно начавшихся праздников.

Но больше всех был зол Рабинович: зол на себя за то, что трусливо поддался общей панике, и на братьев христиан, допускающих, чтобы темные личности спекулировали именем Божьим в своих низменных целях. Помимо всего, Рабиновичу было ясно, что Бетти "уходит" от него, что пропасть между ними ширится все больше и больше.

Но вот Бетти улыбнулась, рассмеялась, и все сомнения улетучились как дым.

– Сегодня, сегодня надо покончить с этим! Сегодня вечером все должно решиться.

Он поговорит с ней. Нет, лучше сначала поговорить с матерью или с отцом. Он им скажет, что любит их дочь, а когда они попросят его переговорить с ней, он расскажет Бетти всю правду, и они найдут выход.

Давно уже не было так весело в доме Шапиро. Все говорили, смеялись, рассказывали о Лапидусе, о встрече с ним в театре и о том, как он кичился своим новым положением... говорили о переживаниях последних дней, и все, что раньше было так тяжело и грустно, теперь казалось легким и забавным.

– Слава Богу, - говорила Сарра, - что можно смеяться!..

Ужин кончился, а семья все еще сидела за столом, оживленно беседуя.

Наконец Шапиро поднялся с места и, усталый, побрел к себе. Но его остановил Рабинович, заговорив с явным смущением:

– У меня к вам просьба... То есть я хотел попросить вас, если это вас не затруднит... пожаловать ко мне... То есть, если можно, зайдите ко мне в комнату. Я должен вам кое-что сказать... То есть мне нужно поговорить с вами о чрезвычайно важном деле...

Сонные глаза Шапиро сразу прояснились. Он засунул руку в карман и, не глядя на квартиранта, сказал с деланным хладнокровием:

– Собственно, уже поздновато!.. Но если дело очень важное, пойдемте, послушаем...

Давид прекрасно понимал, о каком деле хочет беседовать Рабинович. К тому же ему льстило, что он обратился к отцу прежде, чем к кому бы то ни было.

"Сразу видать воспитание!"

Оба, смущенные, пошли в комнату квартиранта.

А Сарра? Сарра была безгранично счастлива: она дождалась желанного момента. Ведь она все это предвидела! Знала, что это - жених, да еще какой жених!

Сарра укладывала Сёмку спать и не решалась взглянуть на Бетти, и хорошо делала: Бетти не находила себе места. Пробовала читать, но бросила; присаживалась к столу, снова вставала и наконец, не выдержав, бросила матери "спокойной ночи" и ушла к себе...

Не успел еще Давид Шапиро усесться как следует, не успел Рабинович приступить к разговору, как раздался резкий звонок, и через минуту в дом ввалилась полиция, околоточные, чиновники, жандармы.

– Обыск, опять обыск!..

Далеко за полночь, снова перерыв сверху донизу весь дом, полиция арестовала и увела Давида, Бетти, Сёмку и Рабиновича. В доме осталась одна Сарра. Она просила, умоляла не оставлять ее одну, забрать ее вместе со всеми. Ее не слушали.

Все ушли. В тупом отчаянии, заломив руки, Сарра грохнулась на кровать и лишилась чувств.

Хотя Сарра Шапиро и дала себе слово никогда не переступать порога Тойбы Фамилиант, не постеснявшейся в тревожные дни уехать, не предупредив родного брата, все же теперь, когда Сарра пришла в себя, первой ее мыслью было бежать за помощью к богатому шурину.

На рассвете она уже стучалась в двери своих родственников. В доме на ногах была только прислуга. Хозяева спали, и верная челядь не сразу согласилась впустить в кухню несчастную Сарру.

В безысходном горе она изливала душу перед служанками и расплакалась навзрыд.

Первыми проснулись дочери и, услыхав, что кто-то плачет, побежали на кухню.

– Тетя Сарра, что вы в кухне стоите? Что с вами? Чего вы плачете? Что случилось?

– Ох, зарезали, всех нас зарезали! Дядю, Бетти, Сёмку и квартиранта! Горе мне, горе!..

Барышни бросились будить родителей.

– Скорее вставайте! Зарезали дядю Давида, и Бетти, и Сёмку, и квартиранта!

Тойба Фамилиант, ни жива ни мертва, чуть не скатилась с постели. И выбежала, забыв надеть парик и вставную челюсть.

– О, Боже мой! Моего брата Давида зарезали? Такого брата!..

– Кто говорит, что зарезали? - сказала Сарра. - Господь с вами, милая! Меня, меня зарезали! Арестовали, забрали в полицию! Его, и детей, и квартиранта!

Шлёма Фамилиант, человек уравновешенный и спокойный, медленно оделся и вышел к Сарре.

– Что случилось, в чем дело?

Узнав об аресте и обыске, он стал громить семью Шапиро:

– Сами виноваты! Ваши затеи! Гимназии! Полиции! Мальчишки! Товарищи! Н-на!

Сарра соглашалась. Он прав. Но ведь от этого не легче. Что делать теперь? Надо спасать людей от напраслины, от навета. Кто будет спасать, если не он, Шлёма Фамилиант?

– Я? - спросил шурин. - Что я могу тут сделать?

– Как так? - отвечала Сарра со слезами в голосе. - Кто же? У вас такое имя, вы ведете крупные дела, вас все знают как благотворителя, вы такой умный человек! Ведь вас знает все начальство! Ведь вы же лично знакомы с губернатором!

Шлёма Фамилиант чуть не растаял под ливнем комплиментов; особенно приятно было слышать о личном "знакомстве" с губернатором. Говоря правду, он был знаком не столько с губернатором, сколько с вице-губернатором, и не столько "лично", сколько через секретаря. Но Шлёма размяк и попросил свою невестку присесть и выпить стакан чаю. Сарра и слушать о чае не хотела. И успокоилась только тогда, когда Фамилиант оделся и поехал "спасать" своих несчастных родственников.

Однако этим нельзя было ограничиться. Выпроводив шурина, Сарра побежала в магазин, где служил бухгалтером Давид Шапиро...

Глава 38

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Первым вернулся Сёмка. Его доставили с почетом: на извозчике, в сопровождении городового. Увидев Сёмку одного, Сарра обмерла.

– Сёмочка, Самуличка, Боже мой! А где же папа? Где Бетти? Где квартирант?

Каждый вопрос сопровождался поцелуем в щеку, в губы, в глаза. Сёмка еле вырвался из маминых рук.

– Ну довольно уже, мамочка, пусти меня, ты меня задушишь! - и Сёмка, жестикулируя, как большой, стал рассказывать.

Выйдя из дому, все сели на извозчиков. Они ехали на трех извозчиках. Папа отдельно, квартирант отдельно, а он с Бетти на третьем извозчике, причем тот человек в синих очках сидел рядом с Бетти, а он с двумя околоточными по бокам, против них. И так вот они ехали, ехали, еxали... Затем остановились, кликнув еще одного извозчика, и пересадили на него Сёмку с околоточными, а тот в синих очках с Бетти уехал в другую сторону. Сёмка опять ехал далеко, далеко... Наконец подъехали к большому каменному дому с ярко освещенными окнами. Сёмку ввели в отдельную комнату и посадили на длинную гладкую скамью. Его оставили одного, приказав спать. Но как спать без подушки?.. Сёмка посидел, посидел, а затем все-таки лег и лежал до тех пор, пока действительно не заснул... Сколько он спал - не знает, но когда он проснулся, было уже совсем светло. Около него стоял околоточный, не тот самый, а другой. Околоточный отвел Сёмку в большую комнату с царским портретом. Там сидел человек в больших усах и эполетах и еще один без усов, но вихрастый. Тот, что с эполетами расспрашивал Сёмку, а вихрастый записывал слово в слово. И когда он писал, у него трясся вихор. Спрашивали Сёмку решительно обо всем. Как его зовут, сколько ему лет, где он учится, и как папу зовут, и как маму зовут, и квартиранта. Все, все! Затем стали спрашивать: знает ли он Кириллиху, ее мужа. Знал ли он Володьку? В какие игры он с ним играл? И когда они играли в последний раз? Приходил ли Володька к ним домой? Давали ли ему у них в доме есть, пить игрушки и т. д...