Такова любовь - Эд Макбейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так что я такое натворил? – опять спросил Карелла.
– Вы убили мою девушку, – заявил Бэндлер.
– Что?
– Вы убили мою девушку.
Какое-то мгновение никто в комнате ничего не мог понять. Они молча, в изумлении разглядывали Бэндлера и тогда тот сказал:
– Бланш, Бланш Мэтфилд, – но опять имя ничего не сказало никому, кроме Кареллы, который коротко кивнул и сказал:
– Она прыгнула, Бэндлер. И я к этому не имею никакого отношения.
– Но вы велели ей прыгать.
– Я пытался увести ее с этого карниза.
– Ну и увели, верно?
– Откуда ты знаешь, что я говорил ей?
– Квартирная хозяйка рассказала мне. Она стояла в комнате за вашей спиной и слышала, как вы велели ей прыгать. – Бэндлер помолчал и спросил: – Почему же вы просто не столкнули ее с того карниза? Это было бы равносильно тому, что вы сделали.
– Давай начнем с того, почему она вышла на этот карниз. Тебе известно? – поинтересовался Карелла.
– Какое это имеет значение? Она бы не прыгнула, если бы не вы.
– Она бы на карниз не вышла, если бы не ты! – уточнил Карелла.
– Как бы не так! – заявил Бэндлер.
– Почему ты ее бросил?
– Кто ее бросил?
– Ты бросил, ты. Слушай, Бэндлер, не зли меня снова! Она хотела умереть, потому что ты ее бросил. «Прощай, Бланш. Было здорово». Вот твои точные слова.
– Я ее любил, – запротестовал Бэндлер. – Она же знала, что я вернусь. Работа была временной. Я говорил ей...
– Ты, Бэндлер, слинял от нее.
– Я же говорю вам, что нет. Я любил ее. Как вы не можете понять!. Она знала, что я вернусь. Я говорил ей об этом. Откуда мне было знать, что она захочет... убить себя?
– Она убила себя, потому что знала: ты порвал с ней. Тебе теперь легче?
– Что... Что вы имеете в виду?
– Ну после того, как ты избил меня? После того, как ты свалил всю вину на меня?
– Вы убили ее! – заорал Бэндлер и сердито соскочил со стула, но Карелла положил на его плечи обе руки и толкнул обратно.
– Как фамилия твоего друга, который на побережье?
– Что... какого друга?
– Ну того, директора, который делал полуторачасовой фильм.
– Это... э...
В комнате стояла тишина.
– А может, его и не было?
– Любого спросите, кто там работает. Я один из лучших ассистентов.
– Ты действительно ездил на побережье работать, Бэндлер? Или, может, развлечься с дамочкой?
– Я...
– С дамочкой, – Мейер в подтверждение кивнул.
– Я же говорю вам – я любил Бланш. С какой стати мне было ездить в Калифорнию с другой женщиной?
– Действительно, зачем, Бэндлер? – поинтересовался Хейз.
– Я...
– Так зачем же, Бэндлер?
– Я... любил... Бланш. Я... Ну какой к черту вред от маленькой... маленькой невинной забавы, развлечения... с кем-то еще? Она... она знала, что я вернусь к ней. Она знала, что та девушка для меня ничего не значит. Она это знала.
– Очевидно, нет.
Бэндлер долго молчал. Затем сказал:
– Я узнал все из газет, когда там был. Прочел маленькую заметочку. О... О Бланш... прыжке... прыжке с карниза, на следующий день, после того, как это произошло. Я выгнал девушку, взял билет на самолет и прилетел сюда сразу же. В субботу. Раньше билетов не было. Но ее к этому времени уже похоронили. И... когда я поговорил с хозяйкой дома, где она жила, она рассказала мне все, что слышала и что вы сказали ей, и я... я подумал, что вы виноваты в том, что убили девушку, которую я любил.
– Ну и продолжай... в это верить, – проронил Карелла.
– Как?
– Так время быстрее пройдет.
– Как?
– Ты можешь получить до десяти лет за нападение первой степени.
Карелла помолчал и напомнил:
– "Какой был вред от маленькой невинной забавы". А! Так, кажется, Бэндлер?
Глава 13
Любовь буйствовала в тот день, когда Фред Хеслер снова появился на участке и снова бешено закрутил всю эту карусель. Сам он даже и не понял этого, не знал, что дело о самоубийстве Томми Барлоу и Ирэн замерло, зашло в тупик, и его уже собирались бросить в папку нераскрытых. Работа полицейских – сплошные скачки с препятствиями, особенно на таком участке, как восемьдесят седьмой. Совершается преступление, все начинают над ним быстро и эффективно работать, потому что все, что предстоит выяснить, обычно выясняется сразу или же никогда. Сто раз осматривается место происшествия, многократно задаются одни и те же вопросы в надежде получить новую информацию. Но дела очень быстро остывают, особенно на таком участке, как восемьдесят седьмой, где ежедневно появляются и требуют расследования новые преступления и где постоянно не хватает времени. В результате нераскрытые дела – это своеобразная лазейка, которая дает возможность полицейскому закрыть дело, не закрывая его. Стоит делу попасть в реестр нераскрытых, они могут выбросить его из головы и сосредоточиться на трех дюжинах других, которые накопились за это время. А старое, нераскрытое дело формально никем не закрыто, так как официального вердикта по нему нет – никто не арестован и не осужден. И в это время, хотя оно официально и не закрыто, никто им активно уже не занимается, оно просто напрасно валяется в шкафу мертвым грузом. Так было и с делом Томми Барлоу и Ирэн Тейер: потерявшее свою остроту, оно готово было попасть в число нераскрытых в тот день, когда у перегородки в дежурную комнату 87-го участка появился Фред Хеслер, в тот самый момент, когда там вовсю бушевали страсти.
Возлюбленным было соответственно пятьдесят восемь и пятьдесят пять лет и они стояли перед столом детектива Мейера, ожесточенно переругиваясь. На мужчине была спортивная куртка, надетая на нижнее белье, когда дежурный полицейский постучал в дверь. На женщине – домашний цветастый халат.
– Так кто же из вас выдвигает обвинения? – пытался выяснить Мейер.
– Я, – вместе сказали они.
– По очереди, пожалуйста.
– Я выдвигаю обвинения, – настаивала женщина.
– Нет, я, – не унимался мужчина.
Хеслер, стоявший у перегородки, пытался привлечь к себе чье-либо внимание, но все присутствующие в комнате были заняты: кто перебирал бумаги, кто печатал. А Мейер разбирался с влюбленными.
– Кто из вас вызвал полицию? – задал он вопрос.
– Я, – отозвалась женщина.
– Это правда, сэр?
– Конечно, – подтвердил он, – эта нахалка вызвала полицию.
– Ну что ж, мадам, почему вы вызвали полицию?
– Он ущипнул меня, – пояснила женщина.
– Нахалка, – отозвался мужчина.
– Вы вызвали полицию, потому что он вас ущипнул? Правильно я вас понял? – спросил Мейер терпеливо. – А вы женаты?
– Женаты, – пояснил мужчина. – Эта нахалка не может вытерпеть даже маленького щипка от родного мужа. Сразу же ей надо орать и звать полицию.
– Заткнись, вонючее животное! – не уступала женщина. – Ты схватил меня за ягодицу, я думала, ты ее оторвешь.
– Я же проявлял чувства.
– Ничего себе чувства!
– Это мне нужно было вызвать полицейских, – запротестовал мужчина, – но я не нахал, как ты.
– Ты ущипнул меня, – настаивала на своем женщина.
– Стирать на людях свое грязное белье! – пробормотал мужчина. – Позвать милицию! Удивляюсь, почему ты сразу же не вызвала ФБР?
– Давайте успокоимся, – увещевал Мейер. – Мадам, если ваш муж ущипнул вас...
– Она ударила меня сковородкой, – вдруг признался мужчина.
– Ага! – закричала женщина. – Да вы только послушайте! Послушайте!
– Так оно и было. Она ударила меня.
– И еще называет меня нахалкой! А вы его послушайте!
– Ты ударила меня, Хелен. И это правда!
– А ты ущипнул меня. Вот это правда!
– Я ущипнул тебя, потому что ты меня ударила!
– Нет, это я тебя ударила, потому что ты меня ущипнул.
– Послушайте! Не все сразу, – взмолился Мейер. – Что же все-таки произошло?
– Я мыла посуду, – пояснила женщина. – Он подошел сзади и ущипнул.
– Рассказывай, рассказывай, – мужчина сокрушенно покачал головой. – Ничего святого между мужем и женой. Валяй, выкладывай все полиции.
– Так что же все-таки произошло?
– Ну я и взяла сковородку из раковины и ударила его.
– По голове, – уточнил мужчина. – Хотите посмотреть, что она натворила. Вот здесь! Пощупайте эту шишку!
– Валяй, все ему расскажи! – подначивала женщина.
– Это ты вызвала полицию! – заорал в ответ мужчина.
– Потому что ты грозился убить меня!
– Ты ведь ударила меня этой проклятой сковородкой. Верно?
– Ты разозлил меня, вот и вызвала!
– Из-за какого-то маленького щипка!
– Ничего себе маленький! Хотите покажу? Вон какой синяк!
– Конечно. Валяй. Показывай. Разыгрывай тут фарс. Покажи всем!
– И сколько лет вы уже женаты? – все так же терпеливо спросил Мейер.
– Двадцать пять лет, – ответил мужчина.
– Двадцать три, – поправила женщина.
– А кажется, что уже прошло двадцать пять, – съязвил мужчина и расхохотался над собственным остроумием.