Между синим и зеленым - Сергей Кубрин

Я говорю про цыганский поселок, накидываю план совместных действий, где первым пунктом – осмотры, а во главе спецгруппа. Звоню операм из областного главка, нужна будет помощь, и все в этом роде.

– Одни-то мы не справимся.

Надо вооружаться, идти к следакам за неотложным обыском, начинать работать – получать этот самый важный в нашей жизни результат.

– Я тебе говорю, мы их накроем.

– Угу, – кивает Гнусов, – накроем.

– Главное, чтобы дети… ну, ты понимаешь.

– Понимаю, – говорит, – главное, чтобы дети.

Я привык, что Гнус работает без нужной оперской пылкости, но все равно психую.

– Ты вообще собираешься работать?

– А тебе какая разница? Предложили должность начальника – и ты сразу решил умничать?

– С чего ты вообще?..

– Да я все слышал. Тоже мне, начальник розыска. Хах.

– Леха, – говорю, – не забывайся. Мы одним делом занимаемся.

Нехотя он идет к следакам с рапортом на обыск. А я снова к начальнику.

Стучу в дверь.

– Товарищ полковник. Можно?

– Можно, если не сложно, – бросает полковник. – Чего тебе? – спрашивает, как всегда, глаз не поднимая от новой порции бесполезных бумаг.

– Я по личному.

И тот все-таки оставляет писанину.

Мнусь, как малолетка, так и сяк, нужно место в детском саду. Ходит слух, что сотрудникам положено вне очереди, не могли бы оказать содействие.

– Ты как вообще? – спрашивает он, будто не было никакой предшествующей разминки с зарядом бодрости на весь день.

– Да нормально.

– Нормально? Ты мне брось! Думаешь, один такой? Сколько я повидал в этой жизни. Столько и не бывает, сколько повидал.

Упав на спинку зачетного командирского кресла, прокручиваясь на месте туда-сюда, продолжает:

– Всякое в жизни бывает… Но ты знай: мы тебя всегда поддержим.

После ночной отработки решили посидеть с Гнусом в нашем баре. Ну, как в нашем – Гнусов на пенсии мечтает открыть подобную забегаловку и продавать дешманское пиво под видом фирменных поставок из Богемии, поэтому, выпив, каждый раз представляет, развалившись на диванчике, что вьющийся повсюду хмельной мир принадлежит только ему.

– Будешь моим замом?

– Буду.

Следаки сказали, что разрешение на обыск подготовят через сутки, а неотложку проводить нет смысла – указание прокуратуры.

Гнусов не парится. А я места не найду. Что значит, через сутки? Какое на фиг судебное решение – речь идет о детях. Вдруг их там – того. Успокойся, думаю. Все будет нормально.

Гнусов любит нефильтрованное пивко, но каждый раз догоняется холодной водкой. Пиво – оно, как жена, любит причитать – куражит, а водка – любовница: голову сносит.

– Ершишься?

– Отвлекаюсь.

Хорошее занятие на самом деле.

Жалуется, что опять ушла баба.

– Что им нужно, не пойму. Я и так, – говорит, – и эдак. Нет, ты не подумай. У меня в том плане-то все зашибись. Я долго могу и много. Но вот знаешь, что мне последняя сказала. Ты, говорит, банальный. Так прямо и сказала, представляешь? Банальный. Я посмотрел, что это значит. Типа самый обычный, ничем не примечательный. А я-то думал, она опупенная, а она сама – банальная.

– А ты ей что?

– Сказал, чтоб выметывалась.

– И что?

– Ну и все.

– Так, получается, – ты выгнал. А не она ушла.

– Так-то да, выходит, что – я.

И, кажется, Леха приободрился.

Приносят водку. Мы пьем не закусывая. Леха на выходе балуется остатками пивной пены. Я тяну сигарету. В этом баре разрешают курить. По крайней мере, нам с Гнусом.

– У тебя что? – спрашивает Гнус.

– Что?

– Ну, не нашел никого?

– Нет, – говорю, – а что, надо?

– Ну, как надо? Не знаю, надо, наверное. Как ты теперь один-то будешь?

– А хрен его знает, – отвечаю и думаю, как перевести разговор, сменить, что называется, тему.

Рассказываю, что хочу поменять машину. Не хочу, на самом деле – деньги нужны. И хоть деньги есть, ведь деньги я зарабатывать умею, не очень люблю их тратить.

– Нет, без бабы никак. Я бы вот не смог, – трещит уже захмелевший Леха.

Да что ты знаешь про это «никак». Что ты вообще знаешь, Гнусов. Ни хрена ты еще не знаешь. И водку пить не умеешь.

Но я все равно сижу с ним, потому что Гнусов на самом деле хороший парень.

Он держит обычно планку, но сейчас вот загасился под градусный плинтус и, кажется, поставил цель – убиться в хлам. Такую же цель я ставил себе, когда закончилась история с Катей, когда Катя сама закончилась, и мне тоже хотелось прекратить, щелкнуть пальцем и выключить на хрен главный канал этой прекрасной жизни.

– Баба тебе нужна, баба, – все режет Гнусов.

Я не выдерживаю все-таки.

– Слышь, Гнусов, давай не учи меня. Сам разберусь.

– Ага, понял. Чего ты сразу?

Леха пьет скоро, с резкими выпадами, вроде предварительного выдоха и последующей тяги в рукав. Я тоже пью быстро, но спокойно. Вдумчиво, я бы сказал. Есть большая разница между пить не задумываясь и пить, осознавая, как пьешь. В первом случае ты рядовой гуляка. Во втором – заслуженный алкоголик.

– Но все равно, кто тебе еще скажет правду? Только я. Согласен?

– Чего ты хочешь?

– Я хочу, чтобы не страдал по ней. Нет. Так нельзя говорить. Ну, то есть пострадал, и хватит. Как там, в песне – не надо печалиться…

Он в самом деле поет, и на удивление слушаю до победного, как вот-вот пройдут дожди, и все станет зашибись.

– Я бы тебе сказал, – шепчет Гнусов и, затыкая ладонью рот, на время затихает, пытаясь собрать нетрезвые мысли в пятерню. – Я бы сказал кое-что, но ты обидишься. Хочешь, я тебе скажу?

– Говори.

– Говори, – ухмыляется, – не так легко мне говорить. А я скажу, – тычет пальцем пьяный Гнус, – я скажу, и не останавливай.

Он хохочет, блаженный Леха, и говорит. Кажется, пьяной бывает одна правда, но я все равно не верю.

– Так вот, я скажу. Я твою Катю, знаешь, что я с твоей Катей…

– Чего ты? Чего? – сжимаю кулаки до верной боли. – Ну?

– Драл я твою Катю. И не раз! И не надо мне тут закатывать. Я знаю – так нельзя. Но драл я все твои нельзя, потому что драл я все и всех, и тебя, и Катю.

Он молчит и сторонится в стену, справляясь с противной икотой. Воздух наберет – держится до багровых пятен и выдыхает, выдыхает…

– Я тоже, может, грущу. Не ты один. А не надо…

И не успевает он продолжить, что не нужно грустить, со странным, взявшимся из ниоткуда, не моим совсем чувством достойного пофигизма я говорю:

– Хочешь, Гнусов, морду тебе набью?

– Бей! –