Аляска, сэр! - Юрий Шестера

– Какую еще… жертву?

– Очередную девушку! – почти озлился индеец непонятливости белого человека.

Алексей Михайлович опешил:

– Зачем?!

Чучанга посмотрел на него остановившимся взглядом: неужели совсем дурак?

– Чтобы съесть ее! – уже с нескрываемой злостью ответил он.

И тут Воронцов все понял. На дворе – весна, самое голодное для хищников время. Молодняк, которым можно было бы полакомиться, отбив от стада, еще не народился. А напасть на лося, с его ужасными рогами да мощными копытами, или, к примеру, на кабана с острыми как бритва клыками – себе дороже. Вот дикий зверь и ревет с голоду, а суеверные индейцы, отождествив его со злым духом, собираются преподнести ему в жертву девушку, дабы умилостивить. Дикость какая-то!

– И как же выглядит этот ваш… злой дух?

– Уманга каждую весну является к нам в образе гризли, огромного серого медведя, – прошептал Чучанга, словно опасаясь, что тот может его услышать.

– Но у вас ведь есть ружья, чтобы застрелить его!

Глаза Чучанги испуганно округлились, он протестующе замахал руками.

– Что ты, что ты, Алеша?! Уманга бессмертен! Он же дух! Просто является к нам в образе медведя…

Воронцов понял, что переубеждать индейца, повязанного по рукам и ногам древними предрассудками, бесполезно.

Вождь уже снаряжал отряд, которому надлежало отвести в горы девушку, выбранную для заклания.

– Томагучи, – обратился к нему Алексей Михайлович, – а не лучше ли просто-напросто пристрелить этого зверя?

– Ты обезумел, Алеша?! Любой индеец нашего племени скажет тебе, что пули отскакивают ото лба Уманги, как вон от того камня! – Он указал пальцем на большой валун.

«Значит, кто-то из тлинкитов уже пытался это сделать», – смекнул Воронцов.

– Томагучи, я – не индеец. Так позволь мне хотя бы попытаться избавить ваше племя от этого злого духа!

Томагучи посмотрел на него как на человека, потерявшего разум.

– Это, конечно, очень благородно с твоей стороны, Алеша. И я действительно не в силах запретить тебе что-либо. Поэтому поступай, как сердце велит. И знай: я буду очень рад, если ты вернешься живым и здоровым! Только вот помочь тебе могу лишь амулетом, предназначенным для удачной охоты…

– Спасибо за заботу, Томагучи, но у меня и свой амулет имеется.

– Какой? – заинтересовался тот.

Алексей Михайлович расстегнул куртку и достал из-за пазухи серебряный крест на серебряной же изящной цепочке. Вождь нагнулся к его груди и, увидев на лицевой стороне креста распятого Христа, потрясенно выдохнул:

– За что его так, Алеша?!

– За грехи человеческие.

Томагучи сокрушенно покачал головой и перевернул крест, чтобы посмотреть обратную сторону.

– Что здесь написано, Алеша?

– «Спаси и сохрани».

– Очень мудрые слова, – задумчиво произнес вождь. – И что, этот амулет действительно помогает охотнику?

– Чаще да, чем нет. Правда, у нас, русских, говорят также: «На Бога надейся, а сам не плошай».

– А кто такой Бог?

– Он вроде вашего Великого Духа.

Вождь удовлетворенно кивнул.

– Что ж, буду надеяться, Алеша, что твой амулет поможет тебе победить Умангу! – И он обнял Алексея Михайловича так, словно тот шел на верную смерть.

– Не переживай за меня, Томагучи. Главное, не забудь сообщить мне, когда твои воины поведут в горы девушку. А я пока займусь подготовкой к поединку с вашим злым духом. Посмотрим, кто из нас с ним удачливее…

Алексей Михайлович зарядил ружье, подобрав свинцовую пулю строго по калибру ствола. «Главное – не промахнуться, ведь времени для второго выстрела может и не представиться, – размышлял он. – А еще лучше – сделать и единственный выстрел смертельным».

Сам Воронцов никогда особо не тяготел к охоте, но от профессиональных охотников слышал, что от лобовой кости даже среднеупитанного кабана пуля может срикошетить, как от каменной стены. Стрелять в бок тоже нельзя, ибо тогда зверь, определив местонахождение стрелка, непременно повернется к нему прямо мордой. Так как же быть?

И тут графа осенило.

Он снова вспомнил свои детские годы, проведенные в родовом имении Воронцовых в Тверской губернии. Большой каменный графский особняк с колоннами и тенистая аллея, ведущая к пруду с мостиком, перекинутым к небольшому островку с ротондой[18] в центре, навсегда запечатлелись в его памяти.

А до чего ж хороши были поездки в ночное, когда вместе с ватагой дворовых мальчишек юный граф выезжал верхом на лошади – и без седла! – в окрестные луга, где лошади паслись до самого утра. Сами же ребята сидели всю ночь у костра и в звездной тиши рассказывали друг другу разные интересные истории. А до чего ж вкусна была запеченная в золе картошка! Мальчишки прутиком выкатывали из золы горячие клубни, перекидывали их с ладони на ладонь, чтобы хоть чуть-чуть остудить, а затем, обжигая руки, разламывали надвое и, старательно дуя на еще дымящиеся половинки, с аппетитом поедали отдающую костром мякоть, предварительно посыпав ее солью. А как приятно хрустела на зубах коричневатая корочка, поскобленная ножом для избавления от прилипшей к ней золы! Да разве могли с ней сравниться даже самые изысканные кушанья с барского стола?!

Графиня долго противилась этому дикому, по ее мнению, увлечению сына, но Михаил Петрович неизменно возражал:

– Ничего, ничего, пусть приобщается к природе. В жизни все пригодится…

Тогда же, в детстве, Алеша Воронцов сблизился с Яшкой, сыном дворового конюха, который стал сопровождать его везде и всюду (разумеется, вне пределов графского дома).

– Ходит за нашим Алешкой, прямо как Алексашка Меншиков за юным Петром Алексеевичем, – усмехался Михаил Петрович.

– Лишь бы сын чего дурного от него не набрался, – вздыхала графиня.

– Хочешь всю жизнь продержать его в золотой клетке, Наталья Петровна? – строго спрашивал граф. – И не пытайся: ничего путного из этого не выйдет. К тому же родовые корни все равно сильнее дурного окажутся: их, чай, обухом не перешибешь!

И все-таки общение с Яшкой не прошло бесследно. Например, тот умел мастерски свистеть, вставив по два пальца обеих рук в рот, и его молодецкий посвист буквально очаровал Алешу. Поэтому когда несколькими годами позже он с отцом охотился в их угодьях и потребовалось срочно поднять опустившегося в кусты тетерева на крыло, под выстрел, Алексей уже не единожды отработанным с Яшкой приемом пронзительно свистнул. Черно-белый красавец ошалело выпорхнул из куста и тут же рухнул оземь, сраженный пулей Михаила Петровича. Отец, радуясь удачному выстрелу, с улыбкой посмотрел на сына и шутливо погрозил ему пальцем: знаю, мол, у кого ты такому мастерству научился.