Из переписки Владимира Набокова и Эдмонда Уилсона - Владимир Набоков

Наша большая и сложная семья устроилась в Уэллфлите как нельзя лучше. Все, кроме меня, играют в шахматы как безумные, и на днях сын Елены обыграл местного чемпиона — за шахматной доской они просидели несколько часов и даже опоздали на ужин. Теперь оба мечтают сразиться с тобой — о твоем мастерстве они наслышаны от Розалинды.

Очень надеюсь, что колорадские бабочки тебя не разочаровали. Джеффри Хеллман{104} из «Нью-Йоркера», любитель чешуекрылых, приехал этим летом на Кейп-Код, но остался, как и ты, недоволен.

Привет Вере и Дмитрию.

ЭУ.

__________________________

Коламбайн Лодж

Национальный парк в Роки-маунтен

Истс-парк, Колорадо

24 июля 1947

Дорогой Кролик,

мне очень жаль, что рвется наша сиамская связь, но в остальном твой план более чем приемлем, и я очень тебе благодарен, что для меня все так удачно устроилось.

Кое-какие переводы у меня уже готовы. Скажи, какой планируется объем сборника — 80 страниц, 100 страниц? Чем меньше, тем лучше. И когда, ты думаешь, я мог бы получить новый аванс? Чем скорей, тем лучше — я в данный момент (как обычно, летом) сижу на мели.

Занят я здесь в основном тем, что с огромной радостью, хоть и в поте лица, ловлю бабочек. Живем мы в очень уютном, отдельно стоящем домишке. Здешняя природа выше всяких похвал, какая-то часть моего естества, должно быть, родилась в Колорадо, ибо я с радостным сердцебиением постоянно узнаю многое из того, что меня окружает. В своем интересном списке{105} (речь идет о книге Мучник) ты забыл про Олешу.

Будешь ли в Нью-Йорке в начале сентября? На обратном пути мы остановимся там дня на три-четыре.

С удовольствием сражусь в шахматы с твоей семьей!

Всегда твой

Владимир.

1948

Уэллфлит, Масс.

7 апреля 1948

Дорогой Володя,

твои переводы в этой небольшой английской книжке чертовски хороши — хотя последняя строчка в Белеет парус одинокий — наглядный пример того, что овладеть английским сослагательным наклонением ты не в состоянии.

Сартр только что выпустил книгу под названием «Situations»[110], где есть небольшой очерк про тебя{106}, про «La Méprise»[111]. Он тебе не попадался? Кстати, Кэтрин Уайт говорит, что она рекомендовала тебя в Корнелл, когда Морис Бишоп сообщил ей, что у них открылась вакансия.

Не забудь, что ты к нам приезжаешь.

И привет Вере.

ЭУ.

__________________________

10 апреля 1948

Дорогой Кролик,

две недели провалялся в постели с тяжелым бронхитом. Из-за огромной работы, которую мне предстоит проделать в Музее перед отъездом из Кембриджа, болезнь оказалась очень некстати. Кроме того, куча дел, которая свалится на меня теперь, не даст нам, боюсь, возможности приехать на Кейп-Код. Нашу встречу преследует нечто вроде fatalité[112] — нам так хотелось повидать вас всех, и вот теперь наш визит откладывается уже в третий или в четвертый раз.

Твое скабрезное стихотворение я прочел с удовольствием. Что-то, по-моему, не то во французском сочетании sera du? genre humain — в таком виде оно, боюсь, лишено всякого смысла.

Was в последней строчке «Паруса»{107} [ «Белеет парус одинокий». — А. Л.] не случайно: в there were я ощущаю какую-то какофонию, невнятицу.

Прочел «Мартовские иды» [Уайлдера. — А. Л.] — по-своему довольно забавно, в целом же крайне неубедительно. Роман слишком легковесен, к тому же в Англии такого было уже много. У Мориса Бэринга{108} получалось это ничуть не хуже. В последнем номере «Нью-Йоркера» Коннолли написал какую-то чудовищную фрейдистскую чушь про «отцов-писателей».{109}

Привет от нас вам обоим.

В.

Рентгеновские снимки моих легких составили целую картинную галерею, а на следующей неделе мне предстоит леденящая душу операция, именуемая бронхоскопией. Не было печали, так черти накачали.

__________________________

Уэллфлит, Масс.

20 июля 1948

Дорогой Володя,

пишу рецензию на книгу воспоминаний свояченицы Толстого{110} и хочу перевести отрывки из толстовского дневника. Вот что он пишет про свою связь с крестьянкой до брака: «Уже не чувство оленя, а мужа к жене…», что я понял как «It is no longer the feeling of a rutting stag, but of a husband for a wife». Однако Чавчавадзе полагает, что олень несет здесь такую же смысловую нагрузку, как наше слово stag в словосочетаниях stag-line, a stag party[113], то есть любовник без пары. Не мог бы ты прояснить ситуацию? Ни в одном словаре такого значения нет. Как поживаешь? Как идут дела в Итаке?

Всегда твой

ЭУ.

__________________________

957 Ист-стейт-стрит

Итака, Нью-Йорк

23 июля 1948

Дорогой Кролик,

да, в этом контексте олень попросту означает stag во время спаривания. Ничего общего с американским словосочетанием «stag dinner»[114] это слово в данном случае не имеет. Здесь может быть какая-то аллюзия с самками оленя, но, чтобы в этом убедиться, надо бы посмотреть текст.

Без тебя скучно. В этом году мне не до охоты на бабочек и не до тенниса. У нас очень уютный дом с прелестным садом. Перечел несколько русских книг. Горький-прозаик тянет самое большее на три с плюсом, но за воспоминания о Толстом заслуживает почти пять с минусом.

Шлем тебе с Еленой приветы. На здоровье не жалуюсь, зато всё вместе взятое навевает тоску.

Твой

В.

__________________________

957 Е Стейт-стрит

Итака

(до 10 сентября)

3 сентября 1948

Дорогой Кролик,

большое спасибо за две книги Бишопа{111}, которые ты мне прислал. Прочел их с интересом — в основном потому, что когда-то мы с ним приятельствовали.

Увлекся твоим Тэнглвудом{112}, но стоило мне дойти до музыкальной части, как бросил, точно за раскаленный кусок угля ухватился. Перечитал мемуары Горького (воспоминания о Толстом и т. д.) и, увы, нахожу, что это ничуть не лучше всей прочей его продукции. Впрочем, в молодости, помнится, кое-что из его воспоминаний о Толстом мне нравилось. В 1918 году я жил в доме (в Гаспре, в особняке графини Паниной в Крыму), где бывали Горький и Чехов (sic) y больного Толстого. Досконально изучил и проверил шеститомное (советское) издание Пушкина в «Academia» — некоторые переводы с французского там совершенно смехотворны. Обнаружил замечательное стихотворение Парни 1777 года «Epître aux Insurgents»[115] (американским). Вел оживленную переписку в отношении чудовищного перевода «Под знаком незаконнорожденных» (романа, который я выпустил пару лет назад, — прочти его как-нибудь) на немецкий язык. Мой медовый месяц с «Нью-Йоркером» все еще продолжается — послал им еще два отрывка [автобиографических. — А. Л.], написанных здесь. В одном из них я вспоминаю, как сочинял свое первое стихотворение (в 1914 году), — но не уверен, что Россу он [отрывок] понравится.{113} Дмитрий, благодаря своему тренеру из Корнелла, мастерски играет в теннис, а вот в шахматы — разве что сносно. Вера купила машину и очень быстро научилась водить. Я видел да не смог поймать очень редкую перелетную бабочку (L. bachmanni). На здоровье не жалуюсь. Мы сняли огромный, славно обставленный дом. <…> Гостям всегда рады. Тебе не попадалась книга некоего Хаймана{114}, который обвиняет нас с тобой в том, что я заимствую у тебя, а ты — у меня (отличный случай симбиоза)? Много лет назад я написал очень смешную вещь о человеке, в котором сочеталось увлечение марксизмом и фрейдизмом, теперь же вижу, что этим всерьез увлечены некоторые критики, которыми восхищается Хайман. Почему бы нам с тобой не создать научный прозаический перевод «Евгения Онегина» с подробными комментариями?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});