Испорченная женщина - Доминик Дьен

Анриетта вносит блюдо со спаржей под сметанным соусом и кладет ее матери Жана и Катрин. Дети все делают сами, с тех пор как Тома попросил Анриетту больше его не обслуживать. Виржини, как обычно, подражает брату в том, что их бабушка называет «либеральными манерами».

– Что у вас с лицом, Анриетта? – насмешливо и немного язвительно спрашивает свекровь Катрин. – Можно подумать, вы только что встали.

– Я немного простудилась, мадам. Завтра все пройдет.

– Сейчас, однако, не сезон.

– Если Анриетта говорит, что простудилась, значит, так оно и есть, – раздраженно произносит Катрин.

– Кажется, я к вам не обращалась, дорогая невестка! Я разговариваю со своей горничной и была бы очень признательна, если бы вы не вмешивались.

– Я не знала, что наша замечательная Анриетта для вас всего лишь горничная!

– Катрин!

Жан Салерн не любит, когда повышают голос, и тем более – на его мать.

– Что же, теперь будете знать! – резко отвечает старуха и набрасывается на Виржини:

– А ты, давай ешь! А то окажешься в больнице с дистрофией! На тебя и так страшно смотреть!

– Замолчите! – голос Катрин звенит от ярости. – Оставьте мою дочь в покое!

– За всю мою жизнь, Жан, никто еще не говорил со мной таким тоном, как эта бывшая грошовая приживалка! Если бы не ты, она, вообще, оказалась бы на панели! Ах, если бы твой отец был жив!..

– Ну хватит, хватит… – Жан нервно вытирает губы салфеткой и отпивает глоток белого вина.

Виржини еще ниже опускает голову, плечи ее ссутулились. Она не выносит семейных ссор, в особенности, когда видит, как страдает ее мать.

Все ощущают у себя во рту горьковатый вкус спаржи. Мать Жана забывает о хороших манерах и берет спаржу руками. Отрывая зубами кусочек стебелька, она забрызгивается соусом, и тот стекает у нее по подбородку, который все еще подрагивает от гнева. Она шумно дышит.

Тома поочередно смотрит на отца и на бабушку, не зная, кого из них он больше ненавидит. Затем, буквально испепелив старуху взглядом, он глухо произносит:

– Не смейте оскорблять мою мать! – И, повернувшись к отцу, добавляет: – Тебе, конечно, все равно, что твоя мать оскорбляет мою?

Жан вновь молча проводит салфеткой по губам.

– Да скажи же что-нибудь, вместо того чтобы изображать равнодушие!

– Тома, марш в свою комнату! – Голос Жана звучит твердо и холодно.

– Идиот несчастный! Ты никогда ничего не поймешь! – От ярости у Тома на глазах выступают слезы. Он выбегает из комнаты. Катрин идет за ним. Лицо ее мертвенно-бледное, глаза – пустые.

Тем временем Кристиан Салерн заговорщически подмигивает Виржини, и та, резко отодвинувшись на стуле, бросает на дядю полный ненависти взгляд. Затем встает, медленно доходит до двери и закрывается в своей комнате. Из-за двери доносятся отчаянные рыдания, нарушающие тишину длинного полутемного коридора.

Семейный ужин, равно как и завтрак, приготовленный Катрин для Оливье, остался нетронутым. Словно все вдруг разом потеряли аппетит.

21

МАССОН любит эти ранние утренние часы в большой, выложенной плиткой и пропахшей антисептиком комнате Центральной лаборатории судебной полиции, где он обычно проводит первое совещание по каждому новому делу. Доктор Вормс, заведующий биохимическим отделом, уже пришел. Они ждут еще доктора Трана, эксперта из Института судебной медицины на набережной Рапе. Тран и Вормс неоднократно работали вместе по уголовным делам и знают, что Массон предпочитает встречаться с ними именно здесь, в здании Центральной лаборатории на улице Данциг. Для Массона эти первые собрания всегда были чем-то вроде обращения к пророкам: именно отсюда зачастую открывается путь, которым нужно следовать, даже если он и полон препятствий.

Бертран и Жоэль приходят одновременно, и почти сразу же вслед за ними появляются Фред и Тран. Запах мужской туалетной воды смешивается с ароматом горячего кофе. Массон вполголоса обменивается с подчиненными парой слов, после чего к ним с заговорщическим видом приближается Вормс, держа под мышкой пухлую серую папку.

– Вы готовы, инспектор?

– Ждем только вас, Вормс!

– Тогда приступим! Тран, ты начнешь?

В комнате воцаряется тишина. Тран, вооружившись черным маркером, подходит к доске для презентаций.

– Прежде всего, я подтверждаю, что убийство произошло между пятью и шестью с половиной часами вечера. Смерть наступила практически мгновенно. Убитый получил два ножевых удара. Второй удар оказался смертельным, поскольку привел к обильному кровотечению, вызванному рассечением сонной артерии – вот здесь. Одновременно лезвие задело нижнюю конечность трахеи. Кровь не только перестала снабжать кислородом мозг, но и хлынула в легкие, что привело к своего рода удушью. Так бывает при утоплении – только в нашем случае асфиксия была вызвана кровью, а не водой. Первый же удар, как вы помните, был нанесен в левый бок – вот сюда. Лезвие коснулось десятого ребра, которое смягчило удар. В результате, верхний полюс левой почки был лишь слегка задет. Но это сущий пустяк по сравнению со вторым ударом, который был глубоким и сильным. Его нанесли недрогнувшей рукой, словно убийца был охвачен ненавистью… Или страхом.

– Убийца был профессионалом? – спрашивает Массон.

– Не думаю. Профессионал обошелся бы одним проникающим ранением в аорту, чем сразу бы отправил жертву на тот свет… Нет, по всей видимости, произошло следующее. Взгляните на фотографии. Человек сидел на высокой табуретке – вот, справа, она опрокинута – лицом к стеклу в стене. Очевидно, он полностью сосредоточился…

– На том, что происходило в комнате?

– Возможно, – вмешивается Вормс, – но у нас нет никаких оснований полагать, что в соседней комнате происходило что-то особенное. По крайней мере, в том смысле, в каком вы подразумеваете.

– То есть?

– Я скажу об этом позже. Нет, Тран и я считаем, что он, скорее, был чем-то занят: либо собственными мыслями, либо мастурбацией. Не забывайте, что, когда его нашли, его член торчал из брюк наружу.

– А следы спермы?

– Никаких, – отвечает доктор Тран. – Более того, я рискну предположить: девяносто пять шансов из ста, что в момент убийства у него не было эрекции.

– С чего вы взяли?

– Иначе пещеристые тела на члене были бы расширены.

– А вы не думаете, что после первого удара у него все упало?

– Это ничего бы не изменило. Все равно остались бы следы сокращения кровеносных сосудов на члене или хотя бы сгустки крови на срезе. Но этого не было.

– Тогда, может быть, он был импотентом?

– Не обязательно. Ничто на это не указывает. Просто в тот момент у него не было эрекции, хотя он и вытащил член, вот и все. Но это так, к слову.