Человеческая гавань - Йон Линдквист

О боже, думала Анна — Грета. Она растерялась, она сердилась. Она потеряла над собой контроль. Ей хотелось плакать, и она сдерживалась изо всех сил. Она знала, что не заплачет, ей было больно, и злость поднималась к горлу, угрожая ее задушить.

— Здорово, да? — спросил Йохан восторженно.

Анна — Грета кивнула, и Йохан махнул рукой в сторону Симона:

— Я знал, что он сделает что — то совершенно невероятное.

— Да. Такое могут далеко не все, — сказала Анна — Грета.

Когда Йохан непонимающе посмотрел на нее, она быстро спросила:

— Интересно, а что он тебе сказал перед этим?

Йохан загадочно улыбнулся и помотал головой.

Анна — Грета легонько ударила его по плечу.

— Что он сказал? — почти крикнула она.

— Зачем тебе?

— Просто интересно. Что?

Йохан отвернулся и стал смотреть в сторону рыбацких сараев, где по — прежнему стояла толпа, а Калле как раз разразился новой тирадой. Но Анна — Грета не отставала, и Йохан нетерпеливо пожал плечами:

— Он сказал, чтобы я не беспокоился. Что он будет погружаться на несколько минут дольше обыкновенного, для эффекта.

— Почему он это сказал?

— Ну… чтобы я не беспокоился. И ты чтобы не беспокоилась.

— Ты идешь домой?

Йохан покачал головой и посмотрел на воду:

— Нет, я останусь тут еще немного.

Анна — Грета плотнее завернулась в теплую кофту и покинула причал. Пройдя половину пути, она обернулась. Она не могла вспомнить, чтобы раньше видела там столько народу — даже на день летнего солнцестояния.

Йохана на причале уже не было.

Очень хорошо, что он сказал это Йохану, думала она.

Но все равно где — то в глубине ее мучила мысль: а мне он ничего не сказал.

Вечером того же дня Симон сидел в саду и пил коньяк. Пришел последний паром, о Марите так ничего и не было слышно. Внизу купались какие — то люди, оттуда слышался веселый смех и плеск воды.

Все тело болело. Хуже всего пришлось плечам. Цепи были стянуты очень сильно, и ему пришлось потратить на них почти минуту. Хорошо получилось, когда ему удалось проплыть к дальнему причалу и подняться под прикрытием катеров. Эффект был что надо, народ в восторге.

Симон поднес бокал ко рту и поморщился, когда напиток обжег ему горло. В груди появилась острая боль. Определенно ему не стоило оставаться под водой так надолго. Теперь все тело болит, и горло противно саднит.

Ховастен мигал ярким светом.

Все прошло отлично, но теперь Симон испытывал пустоту. Кроме того, Марита так и не вернулась. Симон выпил больше, чем обычно себе позволял, и настроение было на нуле.

Надо бы отдохнуть.

Представление удалось на ура, вечер прекрасен, коньяк разносит приятное тепло по усталому телу.

Надо бы отдохнуть.

Так бывало часто. После успешного выступления с криками восхищенной публики и аплодисментами приходило чувство пустоты. И чем больше был успех, тем больше была эта пустота. А кроме того, Марита снова исчезла. И совершенно напрасно он столько выпил.

Он ведь не хочет сделаться таким, как многие его коллеги, — спиться, утонуть в море теплых ароматов и спиртных паров и никогда больше не подняться обратно на поверхность. Но сегодня, подумал Симон, он заслужил свой отдых.

Ничего, подумал Симон, снова наполняя бокал.

Он уже не столько беспокоился о Марите как о жене — больше его беспокоило то, что у него нет помощника. Выступления в Нотене начнутся через три дня. Если она не вернется, то ему придется убрать некоторые из лучших номеров — чтение мыслей, например.

Симон сделал глубокий глоток и вздохнул. Все вышло не так, как он себе представлял. У него была работа, но не было радости. Была жена, но не было семейного счастья. Симон посмотрел на спокойную поверхность моря. Где — то над водой пронзительно кричала чайка.

Позади послышался легкий шорох. Он с трудом повернулся и увидел Йохана. Тот был в мокрых плавках и с мокрыми волосами, на лице играла улыбка.

— Ты? Привет, — сказал Симон, — что это у тебя?

Йохан улыбнулся и показал мешок. В нем лежал весь набор цепей и замков, которые Симон бросил на морском дне.

— Зачем их там оставлять?

Симон засмеялся. Ему хотелось погладить Йохана по голове, но было лень вставать, а кроме того, он не был уверен, что это правильный поступок. Все — таки мальчик ему не сын. Вместо этого он просто кивнул и сказал:

— Спасибо. Садись, если хочешь. Посиди со мной.

Йохан кивнул в ответ и сел в кресло.

— Как тебе это удалось? — спросил Симон. — Должно быть, это трудно.

— Да, — сказал Йохан, — пришлось взять крюк и подтащить их к берегу.

— Неплохо придумано, — улыбнулся Симон.

Йохан протянул ему тонкий металлический клин:

— И еще вот это. Это было в мешке. — Он откинулся на спинку кресла и сказал: — Я так и не понимаю, как ты это делаешь.

— Но ты догадываешься?

Йохан выпрямился:

— Да.

Симон кивнул:

— Тогда иди и возьми морс в холодильнике. Мой кошелек на столе на кухне. Возьми там пятерку за труды. А потом приходи, и я расскажу тебе все подробно, во всех деталях.

Йохан вернулся через полминуты. Симон не понимал, зачем он это сказал. Обычно он никогда не раскрывал свои секреты. А тем более — рассказывать такие вещи мальчишке…

Йохан устроился рядом:

— Это ведь опасно?

И Симон начал рассказывать. Когда он закончил, на улице уже стемнело и бутылка совершенно опустела. Ховастен мигал тусклыми огнями. В воздухе пронеслась летучая мышь — вылетела на ночную охоту.

Йохан допил морс и сказал:

— Кажется, что все это жутко опасно.

Симон вдруг испытал страх. Не дай бог, малыш полезет и будет пробовать сам. Он строго погрозил Йохану пальцем:

— Обещай, что ничего не будешь пробовать сам!

— Не буду.

— Обещаешь?

Йохан улыбнулся и коснулся своим пальцем пальца Симона. Затем он осмотрел его, как бы проверяя, не осталось ли каких — то следов их договора, а потом негромко сказал:

— Ты знаешь, мама в тебя влюблена.

— Почему ты так думаешь?

Йохан задумчиво пожал плечами:

— Не знаю. Она какая — то странная в последнее время.

Симон допил последний глоток коньяка:

— Можно быть странной по разным причинам.

— Да, но она очень странная.

Симон подмигнул Йохану:

— Но почему ты уверен, что причина во мне?

— Но она же моя мама. Мне ли не знать?

Некоторое время они сидели молча. Где — то над домом носилась летучая мышь. Наконец Йохан встал и протянул Симону руку, помогая ему подняться. Минуту они стояли друг напротив друга, затем Симон потрепал Йохана по плечу и сказал: